Брент собирается взять свои сноубордические ботинки.
– Нет, – говорит Одетта. – Иди так.
Я мысленно чертыхаюсь – на нем сильно поношенные ботинки от DС, где в одном месте у носка проглядывает палец. Он толкает дверь, и внутрь влетают снежинки. Я опускаю очки на глаза и выхожу вслед за ним. Теперь идет сильный снег. Ветер кружит снежинки, туча опустилась ниже, вокруг белая мгла. Я даже не вижу скалы. О том, где они, можно судить только по канатному ограждению, которое местами тоже уже занесено снегом.
Это может сработать в нашу пользу. Если Одетта не будет нас видеть, то у нее не получится и пристрелить нас.
У наружной стены здания стоят длинные узкие лыжи и палки. Одетта тянется к ним, не спуская с нас глаз. Мы стоим, почти прижавшись друг к другу, пока она пристегивает крепления. Зубы у меня уже стучат. Я бросаю взгляд на Кертиса и Брента. Нам стоит попробовать сбежать? Но куда? И как далеко я смогу убежать со своим коленом?
Кертис смотрит в белую мглу. Мне нужно, чтобы он вернулся в реальность. Я хватаю его за локоть, но он не реагирует. На нем очки и перчатки, как и на мне.
На бедном Бренте нет ни того ни другого. Он надевает на голову капюшон и засовывает руки в карманы джинсов. Его черное худи от Burton выделяется на белом фоне, наверное, здесь его можно увидеть за километр. Точно так же выделяется пурпурная толстовка с начесом Кертиса. Да и я тоже видна отовсюду в худи цвета морской волны.
Одетта показывает на ледник.
– Идите.
Мы идем, глядя в затылок друг другу, Брент впереди. Он прикрывает лицо рукой от падающего снега. Я иду за Брентом, следом Кертис. Я постоянно оглядываюсь в поисках других ловушек. Хотя я их, конечно, не увижу. Я хромаю, да еще и мы все проваливаемся по колено в снег, поэтому движемся медленно. При каждом шаге мою ногу пронзает боль.
Я оглядываюсь назад на Одетту. Она катится на лыжах, и когда она передвигается на них, не заметно никакой скованности, которую я видела раньше. Движения кажутся легкими, плавными и естественными, как будто лыжи являются продолжением ее ног.
– Куда ты нас ведешь? – спрашиваю я.
Она только смеется. Если она хочет нас убить, почему просто не пристрелит?
О боже! Я думаю, что знаю ответ. Если нас найдут с пулями в телах, то ведь можно определить, из какого оружия стреляли, и эти пули могут вывести на нее. А если нас найдут в какой-нибудь расщелине, то это будет выглядеть как еще один несчастный случай.
Я обнимаю себя руками. Ветер пронизывает мой худи насквозь. Я снова бросаю взгляд через плечо. Одетта осторожничает – держится от нас на расстоянии. Нам следовало бы бороться, но один вид винтовки приводит меня в ужас. Может, она и не хочет стрелять в нас, но выстрелит, если потребуется, а если она на самом деле стреляет так хорошо, как говорила, ей не нужно к нам приближаться.
С каждым шагом я все меньше и меньше верю в происходящее. Каждый шаг приближает меня к могиле. Почему я не пытаюсь бороться за жизнь? Но, с другой стороны, что я могу сделать? У меня есть выбор быть застреленной в спину, если я брошусь бежать, и замерзнуть в расщелине, если не побегу… Говорят, что когда очень сильно замерзаешь, то перестаешь чувствовать холод. Снова чувствуешь тепло. И мы там будем вместе.
Ветер постоянно ревет у нас в ушах. Теперь Одетта нас не услышит. Брент идет прямо передо мной. Я хватаю его за рукав.
– Она ведет нас к расщелине, – шепчу я.
Брент задумывается на мгновение, затем улыбается грустной улыбкой и вдруг кричит через плечо:
– Я могу тебе показать, где лежит Саския.
В какую игру он играет? Ледник движется со скоростью примерно сто метров в год. Я это знаю, потому что специально интересовалась.
– Ты считаешь меня дурой? – кричит ему Одетта. – Десять лет прошло. Там больше нет расщелины.
Но я слышу сомнение у нее в голосе.
– А ты откуда знаешь? – орет Брент.
– Что ты делаешь? – шепчу я.
Он не обращает на меня внимания и показывает пальцем на склон.
– Это вон там.
– Заткнись! – орет Одетта.
– Место ее последнего упокоения, – не унимается Брент. – Разве ты не хочешь на него взглянуть?
Одетта останавливается и задумывается.
– Хорошо. Покажи мне.
Мы меняем направление. Теперь мы идем вверх, туда, где мы вчера строили трамплин.
Я все еще не знаю, что планирует Брент, но сильно нервничаю.
Брент сжимает мою руку и говорит очень тихо:
– Я попытаюсь удрать и увести ее от вас. Ей нужен я. Я все это начал. У вас обоих на ногах спортивные ботинки. Бегите назад к зданию и хватайте сноуборды.
– Нет, Брент.
Он сжимает мои пальцы в перчатке.
– Я быстро бегаю. Она меня не увидит.
Только побежит он не в том направлении, в котором нужно, а вверх на ледник, на котором масса расщелин, и еще и в обуви на скользкой подошве. А для того, чтобы спуститься вниз, ему придется прокрасться мимо Одетты.
– Пожалуйста, не делай этого, – говорю я.
Но он смотрит вверх на склон, готовясь к забегу.
Я могла бы последовать за ним. Но это означает бросить Кертиса.
– Я даю тебе шанс, Милла. Не упусти его. – Брент выпускает мою руку.
И я позволяю ему это сделать.
Глава 63
Наши дни
Я притворяюсь, будто подвернула ногу, и падаю в снег. Вылетающий у меня из горла стон совсем не притворный. Мое несчастное колено. Мне кажется, я повредила его еще больше.
– Поднимайся, – резким тоном приказывает Одетта.
Я вижу через плечо, как она направляет на меня винтовку. Брент дает мне шанс, а я отвечаю ему тем же. Ответная любезность – несколько драгоценных секунд.
Небольшая фора.
– Немедленно! – орет Одетта.
Наш план срабатывает. Она не замечает, как исчезает Брент. Я представляю, как он бежит сквозь белую мглу, его длинные шаги.
– Не думаю, что смогу подняться, – говорю я.
– Я прострелю тебе колено.
Я держусь за ногу, желая, чтобы он убежал как можно дальше.
– Я больше не могу идти. Мне больно.
Еще пара секунд. Это все, что я могу ему дать.
– Эй! – Одетта понимает, что Брент исчез.
Я задерживаю дыхание, пока она принимает решение. Она застрелит нас, потом побежит за ним?
– Не двигайтесь!
Одетта просовывает руки в ремни винтовки, и та оказывается у нее за спиной. Похоже, Брент догадался правильно. Его она хочет убить больше всего, поэтому не может позволить ему уйти. Или, может, все гораздо проще. Она понимает, что я со своим травмированным коленом далеко не убегу, так что она вначале расправится с Брентом, а потом вернется за мной и Кертисом.
Она хватает в руки длинные лыжные палки и бросается вверх по склону, руки и ноги у нее работают очень слаженно. Ее быстрое ускорение приводит меня в ужас. Она уже исчезла в тумане. Мне плохо. У Брента нет шансов.
Я стараюсь отключить слух, чтобы не услышать звук выстрела, который определенно последует. Кертис тупо смотрит в белую мглу.
У меня в голове звучат последние слова Брента: «Не упусти его».
Я хватаю Кертиса за руку.
– Кертис! Бежим!
Никакого ответа. Я встряхиваю его.
– Кертис, ты мне нужен.
Он медленно поворачивает голову. Я вижу, какие усилия ему приходится прилагать, чтобы вернуться в реальность.
– Нам нужны наши сноуборды, – говорю я.
– А ты можешь ехать? – спрашивает Кертис.
– Мне придется.
Он хватает меня за руку, и мы спешим вниз по склону. Я сжимаю губы, пытаясь не думать о боли. В любую секунду может прозвучать выстрел. Я увеличиваю скорость.
Сквозь туман проступают темные очертания «Панорамы».
– Жди здесь, – приказывает Кертис. – Я возьму сноуборды.
Он возвращается через несколько секунд со сноубордами и куртками. Мы надеваем куртки, но сноуборды пока пристегивать бессмысленно. Нам нужно пересечь плоский участок до начала спуска вниз. Кертис обнимает меня за талию, поддерживая меня, и мы бежим вдоль верха скалы, так быстро как только можем в паудере глубиной сантиметров тридцать.
Моим легким не хватает кислорода.
– Расщелина, – только и могу произнести я, хватая ртом воздух.
– Мы ее обойдем.
И будем надеяться, что здесь нет других.
Я все еще жду выстрела.
– Я не думаю, что она хочет нас застрелить, – говорю я.
– Почему нет? – спрашивает Кертис.
Снежинки попадают мне в рот каждый раз, когда я его открываю.
– Она предпочтет, чтобы мы… упали в расщелину. – Я тяжело дышу, хватаю ртом воздух. – Чтобы это выглядело, как несчастный случай.
– Давай быстрее, – подгоняет Кертис.
Белая мгла приобретает серый оттенок. Я готова отключиться, у меня темнеет в глазах, но часть своего веса я переношу на Кертиса, а он продолжает бежать, так что я тоже бегу.
Мне никогда в жизни не приходилось так напрягаться. Мы двигаемся по памяти – и мы почти преодолели ровный участок.
Звучит выстрел. Потом еще один. И еще. У меня скручивает все внутри, ноги почти подкашиваются.
Рука Кертиса крепче обхватывает меня.
– Не останавливайся.
У меня на глаза наворачиваются слезы, в очках собираются лужицы. Я ничего не вижу.
«Я не могу прекратить беспокоиться о тебе, Милла».
Он на самом деле беспокоился. До сих пор. И он только что это доказал.
«И я думал, что ты тоже волнуешься за меня и испытываешь ко мне какие-то чувства».
Почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять, насколько он мне был дорог? На самом деле дорог? Я поняла это только сейчас… И теперь он никогда об этом не узнает, потому что я никогда этого не показывала. «Прости, Брент. Мне очень, очень жаль».
Мне нужно отделаться от этих мыслей и бороться за выживание, но я икаю и рыдаю. Хватаю ртом воздух. Сколько раз я заставляла его страдать. Я ненавижу себя за это. Он этого не заслужил. А я не заслужила его. Он сделал с Саскией то, что сделал, из-за меня и провел следующие десять лет – последние десять лет своей жизни, – страдая из-за этого.