Я не стала об это спрашивать. Ведь тогда мне могли сказать: «Совершенно справедливо. Отныне уборные на других этажах также поступают в вашу юрисдикцию». Мои амбиции ограничились 44 этажом.
Мой пересмотр жизненных ценностей не прошёл даром. Фубуки была оскорблена тем, что, вероятно, сочла проявлением инертности с моей стороны. Было ясно, что она рассчитывала на моё увольнение. Оставшись, я спутала ей карты. Бесчестие пало на неё самое.
Естественно, она ни разу не заговорила об этом, но у меня были и другие тому доказательства.
Так, однажды, мне пришлось столкнуться в мужском туалете с самим господином Ханедой. Эта встреча поразила нас обоих. Меня потому, что я не представляла себе Бога в подобном месте. А его потому, что он не знал о моём продвижении по службе.
Мгновение спустя он улыбнулся, полагая, что по своей известной рассеянности, я ошиблась уборной. Однако, он перестал улыбаться, когда увидел, как я сняла мокрое и грязное полотенце и заменила его новым. Тогда он всё понял и больше не осмелился взглянуть на меня. Вид у него был весьма сконфуженный.
Я не надеялась, что этот случай изменит мою судьбу. Господин Ханеда был слишком хорошим руководителем, чтобы пересматривать приказы своих подчинённых, тем более, если они исходили от единственного на предприятии начальника женского пола. Однако, я уверена, что Фубуки пришлось объясняться с ним по поводу моего назначения.
На следующий день она зашла в женскую уборную и важно заявила:
— Если у вас есть жалобы, вы должны с ними обращаться ко мне.
— Я никому не жаловалась.
— Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.
Я не так уж хорошо это понимала. Что мне делать, чтобы не думали, будто я хочу пожаловаться. Выбегать из мужского туалета, словно я зашла туда по ошибке?
Меня умилила фраза моей начальницы «если у вас есть жалобы…» Особенно мне понравилось слово «если»: предполагалось, что я должна быть всем довольна.
Согласно действующей служебной иерархии существовало два человека, в чьей власти было вызволить меня оттуда: господин Омоти и господин Саито.
Само собой, вице-президента не заботила моя судьба. Напротив, он принял моё продвижение с большим одобрением. Столкнувшись со мной в уборной, он весело воскликнул:
— Ну что, хорошо иметь работу?
Он говорил это без всякой иронии. Возможно, подобное занятие было необходимо для моего развития, а развивает только труд. Наконец-то на предприятии нашлось занятие для такого никчёмного существа, как я. Теперь я не зря получала свои деньги, что вице-президент весьма одобрял.
Если бы кто-нибудь сказал ему, что это меня унижает, он бы воскликнул:
— Ещё чего! Это ниже её достоинства? Пусть скажет спасибо уже за то, что может работать на нас.
С господином Саито всё было иначе. Казалось, вся эта история была ему крайне неприятна. Я заметила, что он очень боится Фубуки, от которой исходило в 40 раз больше силы и авторитета, чем от него. Ни за что на свете он не осмелился бы вмешаться.
Когда он встречался со мной в уборной, на его тщедушном лице появлялась нервная гримаса. Моя начальница была права, говоря о человечности господина Саито. Он был добр, но малодушен.
Самой неприятной была моя встреча с господином Тенси. Он вошёл, увидел меня и изменился в лице. Когда прошло первое удивление, лицо его стало оранжевым. Он пробормотал:
— Амели-сан…
Тут он умолк, понимая, что сказать больше нечего. Тогда он повёл себя странным образом: он тут же вышел, не сделав ничего, что обычно делают в таких местах.
Я так и не узнала, то ли нужда его исчезла, то ли он воспользовался туалетом на другом этаже. Я узнала, что господин Тенси нашёл наиболее благородный способ решения проблемы: он по-своему осудил начальство за моё унижение, устроив бойкот уборной на 44 этаже. Я больше никогда не видела его там, а каким бы ангельским не был его характер, он всё же не мог быть бесплотным духом.
Потом оказалось, что он подал пример и своим подчинённым. Вскоре все работники отдела молочных продуктов перестали появляться в моей норе. Мало-помалу к мужскому туалету охладели работники и прочих отделов.
Я благословила господина Тенси. Более того, этот бойкот стал настоящей местью Юмимото. Служащие, которые пользовались туалетами на других этажах, тратили время на ожидание лифта, в то время, как они могли употребить его с пользой для предприятия. В Японии это называется саботажем. Это одно из тягчайших преступлений, настолько отвратительное, что для него употребляют французское слово. Потому что нужно быть иностранцем, чтобы вообразить подобную низость.
Такая солидарность тронула меня и всколыхнула мою страсть к филологии: если слово «бойкот» происходит от имени ирландского помещика Бойкота, можно предположить, что в этимологии его фамилии есть намёк на мальчика8. И действительно, моё ведомство игнорировали исключительно мужчины.
Гелкота9 никто не объявлял. Зато Фубуки стала как никогда часто появляться в уборной. Она даже взяла в привычку чистить там зубы утром и вечером. Кто бы мог подумать, что её ненависть так благотворно повлияет на гигиену ротовой полости.
Она так злилась на меня за то, что я не уволилась, что под любым предлогом приходила поиздеваться надо мной.
Меня это смешило. Фубуки думала, что досаждает мне, в то время, как, напротив, я была счастлива так часто созерцать её грозную красоту в нашем гинекее10. Ни один будуар в мире не был таким интимным местом, как женский туалет на 44 этаже. Когда открывалась дверь, я заранее знала, что это моя начальница, поскольку другие женщины работали на другом этаже. Таким образом, это было заповедным расиновским местом, где две героини трагедии встречались по несколько раз в день, чтобы написать очередную сцену яростного побоища.
Мало-помалу о бойкоте мужского туалета на 44 этаже стало известно всем. Теперь я встречала там лишь двух-трёх удивлённых коллег да ещё вице-президента. Думаю, что это он возмутился таким положением дел и доложил выше.
Таким образом, возникла настоящая тактическая проблема. Какой бы властью ни обладало руководство компании, оно не могло приказать своим служащим отправлять их надобности на своём этаже, а не на чужом. В то же время подобный акт саботажа был совершенно нетерпим. Нужно было что-то делать. Но что?
Само собой, ответственность за весь этот позор легла на меня. Фубуки вошла в гинекей и гневно заявила:
— Так дальше продолжаться не может. Вы снова ставите окружающих в неловкое положение.
— В чём я опять провинилась?
— Вам это прекрасно известно.
— Клянусь, что нет.
— Вы не заметили, что мужчины перестали пользоваться туалетом на 44 этаже? Они тратят время на то, чтобы ходить на другой этаж. Ваше присутствие их стесняет.
— Понимаю. Но не я выбрала себе это занятие, и вам это известно.
— Нахалка! Если бы вы умели вести себя с достоинством, этого бы не случилось.
Я нахмурила брови.
— Не понимаю, при чём здесь моё достоинство.
— Если вы смотрите на мужчин так же, как на меня, их поведение легко объяснить.
Я рассмеялась.
— Не волнуйтесь, я на них вовсе не смотрю.
— Почему же они чувствуют себя неловко?
— Это естественно. Их смущает присутствие лица противоположного пола.
— И почему же вы не делаете из этого никаких выводов?
— Какой вывод я должна сделать?
— Вас там быть не должно!
— Я освобождена от работы в мужском туалете? О, спасибо!
— Я этого не говорила!
— Тогда я не понимаю.
— Когда мужчина входит, вы должны выйти и дождаться его ухода, чтобы снова зайти.
— Хорошо. Но когда я в женском туалете, я не могу знать, есть ли кто-нибудь в мужском. Если только…
— Что?
— У меня идея! Надо установить камеру в мужском туалете с экраном наблюдения в женском. Так я всегда буду знать, можно ли туда зайти!
Фубуки посмотрела на меня с ужасом:
— Камера в мужском туалете? Вы иногда думаете, о чём говорите?
— Мужчины не будут об этом знать! — продолжала я с невинным видом.
— Замолчите! Вы просто дурочка!
— Надо думать. Представьте себе, если бы вы поручили такую работу кому-то умному.
— По какому праву вы со мной пререкаетесь?
— А чем я рискую? Вы не можете меня больше понизить в должности.
Здесь я зашла слишком далеко. Я думала у моей начальницы случится инфаркт. Она пронзила меня взглядом.
— Будьте осторожны! Вы не знаете, что с вами ещё может случиться.
— Скажите мне, что.
— Берегитесь! И постарайтесь не показываться в мужском туалете, когда там кто-нибудь есть.
Она вышла, а я задумалась, была ли её угроза настоящей, или она блефовала.
Я подчинилась новому приказу, радуясь, что теперь могу реже посещать то место, где я имела тягостную привилегию узнать о том, что японский мужчина отнюдь не обладал изысканными манерами. Насколько японка боялась малейшего шума, производимого собственной персоной, настолько же мало это заботило японца самца.
Не смотря на то, что я теперь реже бывала в мужской уборной, служащие отдела молочных продуктов продолжали избегать туалета на 44 этаже.
Под давлением их шефа, бойкот продолжался. Да снизойдёт на господина Тенси вечная благодать.
По правде говоря, со времени моего назначения на этот пост, посещение туалетов на предприятии превратилось в политический акт.
Мужчина, который продолжал ходить в уборную на 44 этаже, рассуждал так: «Я во всём подчиняюсь начальству, и меня не интересует, унижают ли здесь иностранцев. Впрочем, им нечего делать в Юмимото.»
Тот, кто отказывался посещать родной туалет, считал так: «При всём моём уважении к начальству, я позволяю себе критически относиться к некоторым его решениям. Я также думаю, что было бы выгоднее использовать иностранцев на более ответственных постах, там, где они могли бы приносить пользу».