Забавно, что он употребил «когда», а не «если».
— Это что, телефон? — свела брови Грейс. — У тебя есть телефон?
Вот тебе и отвлекся. Я выудил трубку из кармана и промямлил:
— Раньше не было.
Взгляд Грейс был устремлен на меня, и в нем плескалась слабая обида, от которой у меня защемило сердце. Щеки у меня запылали от стыда.
— Я только что его завел, — сказал я.
Телефон запиликал снова, и я нажал кнопку «Ответить». Чтобы догадаться, кто звонит, не нужно было смотреть на экранчик.
— Ты где, Сэм? На улице холодно.
В голосе Бека звучала неподдельная забота, за которую я всегда был ему благодарен.
Я остро чувствовал устремленный на меня взгляд Грейс.
Не нужна мне была его забота.
— Я в полном порядке.
Бек помолчал, и я представил, как он анализирует мой тон.
— Сэм, в жизни не бывает ничего черного или белого. Попытайся меня понять. Ты даже не дал мне ни единого шанса поговорить с тобой. Когда я бывал не прав?
— В эту самую минуту, — сказал я и нажал отбой.
Я сунул телефон обратно в карман, почти не сомневаясь, что он зазвонит снова. Пожалуй, я даже надеялся, что он зазвонит, чтобы можно было не брать трубку.
Грейс не стала спрашивать, кто звонил, как не стала спрашивать, о чем шла речь. Я понимал, что она ждет, чтобы я сам рассказал ей об этом, и понимал, что надо бы это сделать, но мне не хотелось. Мне... мне просто невыносима была мысль о том, что Бек предстанет перед ней в таком свете. Или, наверное, невыносима была мысль о том, что он предстанет в таком свете передо мной.
Я не стал ничего говорить.
Грейс сглотнула и вытащила свой телефон.
— Что ж, пожалуй, я тоже проверю, нет ли у меня сообщений. Ха. Можно подумать, мои родители станут мне звонить.
Она уткнулась в телефон; голубой экранчик озарил ее ладонь, отбрасывая призрачный отблеск на ее подбородок.
— Ну как, звонил кто-нибудь? — поинтересовался я.
— Нет, конечно. Они там общаются со старыми друзьями. Им не до меня. — Она набрала номер родителей и замолчала. В трубке послышалось негромкое бормотание; слов я не разобрал. — Привет, это я. Угу. Все в полном порядке. А-а. Ну ладно. Тогда я не буду вас ждать. Веселитесь. Пока. — Она захлопнула крышку телефона, закатила глаза и вымученно улыбнулась.
— Давай сбежим куда-нибудь и тайком поженимся.
— Придется ехать в Вегас, — сказал я. — В здешних краях в такой час мы не найдем никого, кто согласился бы нас поженить, кроме разве что оленей или компании алкашей.
— Пусть лучше будет олень, — заявила Грейс твердо. — Алкаши переврут наши имена, и плакал такой момент!
— И вообще, олень в качестве ведущего на церемонии бракосочетания оборотня и девушки кажется очень даже на месте.
Грейс рассмеялась.
— К тому же это помогло бы мне обратить на себя внимание родителей. «Мама и папа, я вышла замуж. И не смотрите на меня с таким видом. Он линяет всего несколько месяцев в году».
Я покачал головой. Мне очень хотелось сказать ей спасибо, но вместо этого я произнес:
— Это Бек только что мне звонил.
— Тот самый?!
— Угу. Он был в Канаде вместе с Салемом — это тот волк, который совсем съехал с катушек.
Это была пусть не вся, но все-таки правда.
— Я хочу с ним встретиться, — немедленно заявила Грейс. Должно быть, у меня вытянулось лицо, потому что она пояснила: — С Беком, я имею в виду. Он ведь тебе практически как отец.
Я поскреб пальцами руль, переведя взгляд с дороги на побелевшие от напряжения костяшки. Поразительно, что некоторые люди принимали свою кожу за данность и никогда не задумывались, каково это — лишиться ее.
Сбрасывая свою кожу,
Я от нее освобождаюсь,
Как больно, что при этом
Я и разума лишаюсь!
На ум мне пришло самое теплое воспоминание, связанное с Беком.
— У него в доме был такой большой гриль, и помню, как однажды вечером ему стало лень готовить и он сказал: «Сэм, сегодня нас кормишь ты». Он показал мне, как нажимать на куски мяса в середине, чтобы проверить, насколько они прожарены, и как быстро обжаривать их с обеих сторон на большом огне, чтобы они остались сочными.
— И получилось обалденно вкусно?
— Я сжег их в хлам, — будничным тоном сказал я. — Я сказал бы, что они превратились в угли, но уголь все-таки можно считать условно съедобным.
Грейс рассмеялась.
— Бек съел все до крошки. — Я печально улыбнулся своим воспоминаниям. — Он сказал, что это был лучший бифштекс в его жизни, потому что ему не пришлось его готовить.
Казалось, это было давным-давно.
Грейс улыбалась мне, как будто в жизни не слышала ничего забавнее замшелых баек обо мне и вожаке моей стаи. Как будто это было ужасно вдохновляюще. Как будто в нас было что-то такое, в Беке и во мне, в отце с сыном.
Перед глазами у меня возник парнишка из «тахо» и взмолился: «Помоги!»
— Давно это случилось? — спросила Грейс. — Я имею в виду... не бифштексы. Давно тебя укусили?
— Мне было семь. Одиннадцать лет назад.
— Как ты оказался в лесу? — спросила она. — Ну, то есть ты же из Дулута. По крайней мере, так написано в твоих правах.
— На меня напали не в лесу, — сказал я. — Об этом писали все газеты.
Грейс не сводила с меня глаз; я уткнулся взглядом в тускло освещенную дорогу перед нами.
— Два волка набросились на меня, когда я садился в школьный автобус. Один сбил меня с ног, а второй укусил.
Вернее, цапнул зубами, как будто единственной его целью было пустить мне кровь. Впрочем, разумеется, это и было его целью. Теперь-то все это казалось до боли прозрачным. Мне и в голову никогда не приходило пересмотреть мои наивные детские воспоминания о том, как на меня напали волки и на сцене в роли моего спасителя появился Бек, после того как мои собственные родители попытались меня убить. Мы с Беком были так близки, а Бек был настолько безупречен, что я не хотел вникать глубже. Но теперь, когда я рассказал эту историю Грейс, мне против воли открылась неприглядная правда: нападение на меня не было случайностью. Меня выбрали, выследили и вытащили на улицу, чтобы инициировать, в точности как тех ребятишек в «тахо». А Бек потом явился спасать положение.
«Ты — лучший из них», — прозвучал у меня в ушах голос Бека. Он надеялся, что я переживу его и возглавлю стаю. Я должен был бы испытывать злость. Гнев на того, кто сломал мне жизнь. Но вместо этого чувствовал одну только опустошенность, белым шумом шелестящую где-то внутри.
— В центре города? — спросила Грейс.
— На нашей окраине. Там нигде поблизости не было леса. Соседи сказали, что видели потом волков у себя на задворках, когда они спасались бегством.
Грейс ничего не сказала. То, что на меня напали целенаправленно, казалось мне очевидным, и я ожидал, что она произнесет это вслух. Мне даже отчасти хотелось, чтобы она это сказала; так явственней стала бы видна несправедливость. Но она молчала и только хмурилась, обдумывая что-то.
— Кто именно из волков? — спросила она наконец.
— Не помню. Возможно, один был Пол, потому что он был черный. Это все, что мне известно.
Повисло долгое молчание, и тут мы приехали. На дорожке перед домом не было видно машины, и Грейс вздохнула с облегчением.
— Похоже, мы снова предоставлены сами себе, — сказала она. — Посиди тут, пока я не открою дверь, ладно?
Грейс выпрыгнула из машины, впустив в салон струю холодного воздуха, от которой у меня защипало щеки; я включил обогреватель на полную мощность, чтобы подготовиться к перебежке до дома. Я прижался к соплам, чтобы впрок запастись блаженным ощущением жара, и зажмурился, пытаясь вернуть себе ощущение душевного покоя. То ощущение, которое я испытывал, обнимая Грейс в кондитерской, чувствуя обжигающее тепло ее тела рядом с моим, глядя, как она принюхивается, и зная, что она чует мой запах... Меня охватила дрожь. Я не был уверен, что выдержу еще одну ночь рядом с ней и не сорвусь.
— Сэм! — окликнула меня Грейс с крыльца.
Я открыл глаза и взглядом нашел ее голову, торчащую из-за облупившейся входной двери. Она пыталась не выстудить тамбур. Умница.
Пора было бежать. Заглушив мотор, я выскочил из машины и бросился по обледенелой дорожке, время от времени оскальзываясь на льду и чувствуя, как сводит и пощипывает кожу.
Грейс захлопнула за мной дверь, оставив холод за порогом, и обхватила меня руками, пытаясь обогреть теплом своего тела. Я услышал ее прерывистый шепот:
— Ты не замерз?
Начиная привыкать к темноте в прихожей, я различил огонек в ее глазах, очертания ее волос, руки, обвивающие меня. В зеркале на стене отражался столь же смутно различимый силуэт ее тела, прильнувшего ко мне. Долгий миг я стоял так в кольце ее рук, потом сказал:
— Все в порядке.
— Хочешь есть?
В пустом доме ее голос показался очень громким и гулким. Тишину нарушал лишь шум, с которым вентиляторы гнали теплый воздух, негромкий равномерный гул. Я все время думал о том, что мы одни.
Я сглотнул.
— Я хочу лечь.
— И я тоже, — с явным облегчением в голосе отозвалась она.
Я почти пожалел, что она не стала возражать, потому что, может быть, если бы я сейчас не пошел ложиться, а съел сэндвич, посмотрел телевизор, не знаю, сделал еще что-нибудь, это отвлекло бы меня немного от мыслей о том, как сильно я ее хочу.
Но она не стала возражать. Сбросив обувь у порога, она босиком пошлепала по коридору. Мы проскользнули в ее темную комнату, слабо освещенную лишь лунным светом, отражающимся от припорошенной снегом земли за окном. Дверь с негромким скрипом захлопнулась, и она привалилась к ней спиной, продолжая держаться за ручку.
— Почему ты так сдержанно ведешь себя со мной, Сэм Рот?
Я попытался сказать ей правду.
— Я... просто... я же не дикий зверь.
— Я тебя не боюсь.
Вид у нее был ни капли не испуганный. Она была прекрасна, озаренная бледной луной, манящая, пахнущая мятой, мылом и чистой кожей. Одиннадцать лет я наблюдал за тем, как все остальные члены стаи один за другим превращались в диких зверей, одиннадцать лет подавлял собственные инстинкты, держал себя в узде, боролся, чтобы остаться человеком, поступал как правильно.