Тюльку жалко.
— Там дома яичница, — сказал Чугун. — Пожарил по личному рецепту…
— Соплей не пожалел?
— А ты, Аксель, юморист. Да ты не злись, с Тюльканом все в порядке будет, на нем, как на блохе… Беги, жри яичницу, а то этот старый козел успеет.
— Аппетита нет.
— Как знаешь. Строй свой забор дальше, а я отдохну немного…
Чугун поднял с пола упаковку с пивом, забросил ее на крышу, залез сам. Стянул рубашку, и солнышко как специально для него выглянуло.
— Хорошо… — Чугун потянулся. — Хорошо, когда вас нет. Надоели вы мне, убогие. Один криворукий-кривоногий, другая жрет все время… А ты тоже…
Аксён собирал штакетины.
— А ты тоже — сопля… С бабой справиться не мог. Знаешь, а ты очень похож на дядю Гиляя… Уродец мелкий… Не надо хвататься за полено, брателло! Это я про Тюльку нашего!
Чугун напряг бицепс, пощупал, продолжил беседу:
— Ты же не мелкий уродец — ты крупный! Чемпион! Знаешь, Аксель, Тюлька теперь ведь всю жизнь хромать будет… И вы все сдохнете здесь, в этой дыре! А у тебя бабы так никогда и не будет…
Аксён швырнул полено. Не попал.
— Ого! — присвистнул Чугун. — Да у нас тут восстание… А я тебя хотел обрадовать…
— Ты о чем? — Аксён насторожился.
— Ну, как о чем, о том. Как говорится, радостную новость я принес тебе, идиот, а ты в меня поленом. И это вместо того, чтобы угостить брательника пивком…
— Ну?!
— Ах ты, мой дурачочек! — Чугун свесился вниз. — Пребываешь во тьме…
— Не тяни, Чугун!
— Хорошо, брателло, не тяну. Семиволковы приехали.
Аксён не расслышал. То есть не дошло сразу. То есть… не ожидал, под коленками задрожало. Улька…
Улька приехала!
Как это?
Теперь… Теперь он ей скажет. Сможет сказать, они смогут поговорить по-нормальному, объяснить, тогда зимой он повел себя как дурак, не смог ничего сделать. Теперь по-другому все. Скажет все, что придумал…
— Чего окаменел, философ! Волковы приехали, дергай целоваться!
Аксён дернул.
Ноги дернули, а он сам лишь на восьмом шагу взял их под контроль, прошагал еще немного для вида, а потом повернул к своему дому.
— Правильно, Аксён, нельзя в таком виде показываться перед дамой! — одобрил с крыши Чугун. — Похож на чебурека!
Аксён ворвался в комнату, открыл свой шкаф. Была куртка, подаренная бабушкой, и джинсы. Старые, но чистые. Белая футболка. Быстренько переоделся, заглянул в зеркало. Волосы грязные, но это ладно, он не девчонка…
Ботинки… Ботинки не чищены! Аксён выгнал из-под койки старый носок, на кухне сунул его в печку, набрал сажи, плюнул, растер сажу. Получилось черно и блестяще. Пойдет.
На всякий случай Аксён нацепил еще и черные очки, чтобы глаз было не видно, еще раз взглянул в зеркало.
Не надо суеты… Не надо…
Аксён остановился. Он не знал, что делать. Совершенно не знал. Что говорить и как себя вести. И как не выглядеть глупо. А вдруг она опять? Ну, с этим Владиком? Тогда что? Опять улыбаться? Или все-таки в морду ему, Владику? Сразу и без объяснений? Поставить все на свои места, все как раньше.
Тюлька обрадуется, подумал Аксён. Хотя, может, ему лучше и не сообщать. Разволнуется еще, сбежит из больницы… Лучше потом ему сказать. Хотя нет, пусть лучше он вообще ничего не знает. Вряд ли они приехали надолго, уже ведь апрель, уже надо в школу. Хорошо, если на пару дней.
На два дня. Мало…
Двух дней ему вполне хватит. Апрель, апрель, да здравствует апрель, единственный настоящий друг, самый лучший месяц!
Аксён хлопнул себя по щеке и твердым шагом вышел на крыльцо, половицы незнакомо скрипнули, а ноги продолжали дрожать, немножечко, но все же, так они не дрожали у него уже давно.
— Да ты совсем дурак! — заржал сверху Чугун. — Дурила! Ты что, с головой совсем не дружишь?!
Аксён не услышал.
Он выбрался на улицу и направился к Семиволковым.
Джип. Кажется, они купили новый джип. Наверняка красивый и мощный, яркий, пятно полированной краски на просторах скудного разъезда Ломы…
Не видно. Никакого джипа не видно. Ну, понятно, дядя Федор наверняка загнал машину во двор. Ну и правильно, нечего ей стоять, мало ли какой пьяный тракторист поедет. Нет, последний пьяный тракторист проезжал через Ломы во времена Наполеона, но лучше предусмотреть все.
Джипа нет.
И окна заколочены. Широкими досками. Конечно, заколочены, они ведь только приехали…
Заколоченной была и калитка. Вернее, на замке. Аксён тупо подергал замок, потом пнул ворота.
Так.
Так, значит…
Он пнул ворота сильнее и побежал обратно.
Чугун загорал на крыше, дремал, выпустив на воздух круглый белый живот и синюю грыжу. Аксён достал из колодца ведро воды, подкрался к крыше, размахнулся и плеснул вверх.
— Ах ты!!! — Чугун заорал и подкатился к краю.
— Слезай, сволочь, — сказал Аксён.
— Два раза. — Чугун выжал рубашку и стал вползать выше.
Устроился в стороне от мокрого, достал ножик, вскрыл пивную упаковку. Подцепил язычок банки клыком. Стрельнул пеной, подождал, пока сойдет. Стал пить. Выдул, смял, запустил в Аксёна.
— Ждец! — рыгнул он. — Я с тебя угораю, Аксель! Ты просто все рекорды бьешь…
Аксён слушал.
— Все же знают! Они же дом продали! Еще зимой! И уехали зимой! — Чугун хлопнул в ладоши. — Ты же сам мне про это рассказывал!
Слушал.
— Сам! И просил Тюльке не говорить, не расстраивать его! Не могу!
Чугун смеялся.
Аксён вдруг увидел. Спину Тюльки, плечи, шею, затылок, Тюлька трясся. Было тепло, а он трясся. В больничном халате, повернувшись лицом к стене, Тюлька трясся. И зубы щелкали, громко так. И еще он дышал. Тоже громко.
Или не Тюлька это был…
— Голова-то у тебя ой-ой-ой! — Чугун постучал себя по затылку. — Ты что, на самом деле думал, что она приедет?!
— Слезай, — приказал Аксён. — Слезай, Чугун, поговорим.
— Ромео разозлился! — Чугун сложил руки на груди. — Мама-анархия… Над тобой же все смеются!
— Слезай.
— Ромео, зря копытцами дрыгаешь, она тебя еще зимой ведь послала! Хахеля себе завела, ты же видел! Лошара! Ей плевать на тебя! Да даже не плевать, она тебя вообще не помнит!
Чугун вскрыл второе пиво.
— Да! — Он плеснул в Аксёна пивом. — Да! Никто никогда не придет, урод!
Чугун засмеялся. Он был счастлив, это Аксён услышал совершенно точно.
Глава 24
Неожиданно. Так неожиданно, что он даже не понял. Она перешла в десятый. В восьмилетке не было десятого, только девятый. Девятый, но школу все называли восьмилеткой, так было с сорок третьего, когда она тут и обустроилась. Теперь она ходила через железную дорогу, вернее, ее возил отец.
Она перешла в десятый, а он никуда не перешел.
Он и в прошлом году уже никуда не ходил, у него даже аттестата не получилось, так, только справка, девятый класс он не окончил. Из-за той истории во многом, да и не хотелось ему уже.
Он продолжал ее встречать и из новой школы, целую неделю. Добираться до города стало легче, бабушка ослепла окончательно, на велосипеде ездить уже не могла и отдала его внуку. Древний-предревний «Аист», но на ходу.
Дожидался ее возле старой продуктовой базы. Там была ржавая градирня, она покосилась, но все еще работала, сверху с шумом падала вода, разбивалась, превращалась в косые радуги, возле них он ее и дожидался. Сидел на камне, курил, чувствуя равномерно расползающийся от воды холод, берущий за шею.
Она была рада ему. Пришла дурацкая мода на портфели, она ходила с коричневым блестящим, таскать его было очень неудобно, но Аксён терпел.
Так продолжалось неделю. Потом Ульяна сказала, что это глупо — встречать ее. Гонять каждый день за кучу километров, чтобы потом проводить до дому. Тут всего-то ничего — двадцать минут не самого быстрого шага. Глупо. Зачем время тратить?
Он сказал, что не глупо и ему нравится ездить, и встречать, и тратить время, делать-то все равно нечего. Ульяна промолчала, и они пошли. Через парк, через булочную, короткой дорогой, по Советской, до дома. Она даже пригласила его к себе, ей дали фильм, что-то про дикарей. Устроились на диване, грызли тыквенные семечки и смотрели. Аксён чувствовал, что что-то не то, она редко смотрела на экран, на него не смотрела вообще, а все больше куда-то мимо, то в стену, то в потолок. Через двадцать минут он вспомнил, естественно, про одно неотложное дело. Чмокнул ее в щеку и выскочил.
Два дня он ее не встречал, на переднем колесе «Аиста» вылезли грыжи, да и вообще…
Потом не удержался, в пятницу замотал грыжи скотчем, прикатил. Просидел возле радуг больше часа, она не появилась. Наверное, кружок. По физике. Кажется, Ульяна что-то говорила про физику, подготовка к вузу, пора начинать готовиться, чтобы потом не впопыхах…
Аксёну очень не хотелось идти в ее школу. Он искурил почти пачку, во рту стало мерзко, хотя, может быть, и не из-за сигарет.
Потом отправился в десятилетку.
В школе занимались в одну смену, было уже три часа, и основная часть учащихся уже разбежалась, он оставил велосипед у входа — вряд ли кто-нибудь на него позарился бы. Спросил у вахтерши. Десятый «А», двадцать первый кабинет, на втором этаже. Поднялся наверх. Двадцать первый, напротив лестницы.
Хотел сначала постучаться, но потом подумал, что это не то. Неправильно, он ведь не к зубному.
Просто открыл дверь.
Их было несколько, девчонки, пара ребят. Нависали над ватманом, что-то стригли, клеили, тыкали пальцами и смеялись. Иван поздоровался и улыбнулся.
Все обернулись, но не поздоровался никто. Смотрели на него как-то странно, он даже оглянулся. А она покраснела. Он улыбнулся…
Девочка, сидевшая рядом с Улькой, хихикнула. Он не понял и тоже хихикнул. А потом Иван ее узнал, эту девочку. Детский сад, мальчики налево, девочки направо, тогда она, правда, была рыжая, а сейчас блондинка. Имя не помнил.
Он стоял на пороге, все пялились на него, а Улька уставилась в пол. Красная.
Девочка, которая раньше была рыженькой, хихикнула сно