овал – в лоб – возмущенную его коварством Ляльку.
– Прощай! Береги себя…
И, пока ехал обратно, все сокрушался о своей опоздавшей любви: вот скинуть бы хоть десяток лет! Да, было времечко – целовали в темечко, а теперь – в уста – и то ради Христа… Он знал множество всяких поговорок.
Когда Лялька позвала Сорокина на традиционное бахрушинское Рождество, он взял и пришел с девушкой-однокурсницей, красивой татарочкой Диной. У Ляльки был полон дом народу – старые школьные друзья, новые институтские, и она не обратила особого внимания на его красотку, ей было некогда: Сережка Пименов выяснял отношения с кем-то из будущих педагогов, и они валяли друг друга в снегу посреди сада.
В октябре Сашка сам пригласил Ляльку в гости: теперь восемнадцать исполнялось ему. Маленьким он никак не мог понять: почему это Лялька старше, если его день рождения раньше? И где же он-то был все это время? Лялька была, а его – не было?!
Вообще-то Сашка не хотел никаких родственников, но мать сказала:
– Это последний твой день рождения с родней, потом сам будешь устраивать, по-своему. А пока это мой праздник!
– И что, отец тоже придет?!
Отец пришел и подарил ему безумно навороченные часы, страшно дорогие, и Сашка все поглядывал на руку, пока Лялька не заметила и не стала у него спрашивать через каждые пять минут: Саш, а который час? Она опоздала и устроила из своего прихода целый театр: торжественно вошла с огромным букетом, который, правда, вручила Татьяне, а Сашке достался швейцарский нож с множеством всяких штучек, тоже дорогой и навороченный. Потом она потребовала у него копейку выкупа за подарок – нельзя дарить острое! – и поцеловала так, что он даже вспотел. Целый вечер она дразнила его, то кокетничая, то вышучивая, а он пыхтел, потому что чувствовал себя совершенно беззащитным перед ней, такой блистательной и так невероятно похожей на покойную мать. Выйдя покурить на кухню – теперь он курил в открытую, мать ворчала, но терпела – наткнулся на отца. Они впервые оказались вдвоем после его ухода, и оба чувствовали себя неловко.
– Совсем ты стал взрослым! – с грустью произнес отец. – Ненавидишь меня?
Сашка пожал плечами.
– Прости, сынок, что так получилось! Мне очень жаль. Надеюсь, ты не повторишь моих ошибок…
Отец обнял его и ушел, забрав Ляльку с Натальей Петровной – вызвался отвезти их домой. Полночи Сашка не спал – вспоминал Ляльку: на прощанье она так поцеловала его в губы, что он ужасно покраснел и успел заметить, как мать с отцом переглянулись, усмехнувшись. Он прекрасно понял, что это было: Лялька дала понять, что забыла все и готова начать сначала. Позвонить ей завтра? Позвать на свидание? Он представил ее губы и медленный взмах ресниц и чуть не застонал. Сашка хотел ее – еще бы не хотеть, при одном воспоминании у него холодело в груди, но боялся, сам толком не понимая, чего именно боится. Ну, не Ляльки же, в самом деле?! Это был какой-то иррациональный страх, вроде детской боязни темноты, – иррациональный, но сильный.
В конце концов он заснул. Именно в эту ночь ему впервые приснился кошмар, преследовавший его потом всю жизнь – в разных вариациях, но неизменным было одно: бесконечная Центральная улица, засыпанная желтой листвой, и Лялька, уходящая по ней вдаль. Он бежал за ней из последних сил, но приблизиться не удавалось ни на шаг, хотя шла она медленно, помахивая портфелем, и была точно такая, как в девятом классе – нескладная, в старой школьной форме с залатанными локтями. В этот раз она оглянулась и, улыбнувшись, протянула ему руку, он подбежал, но между ними оказалась глубокая черная яма, через которую надо было прыгать. Он заглянул – глубоко! Сорвавшийся из-под его ноги камешек долго падал вниз, и у Сашки закружилась от страха голова – он всегда боялся высоты.
– Ну, давай, что же ты! – позвала его Лялька, а он все топтался, не решаясь прыгнуть, а яма становилась все шире и шире, и уже понятно было – все равно не перепрыгнуть…
Ляльке он так и не позвонил.
В Бауманке девушек было мало, но он, несмотря на высокую конкуренцию, к третьему курсу уже переспал с половиной из них. Ну, с теми, кто уступал, конечно. С некоторыми дело дальше поцелуев не продвигалось, а с одной, маленькой и хрупкой Тамарочкой, не дошло даже до поцелуев, хотя влюблена она была сильней всех и краснела до слез, когда он с ней заговаривал. Отец у нее был какой-то важной шишкой – они с матерью просто тряслись над своим поздним ребенком, и Сашка решил не связываться, но она так млела при виде его, так смотрела ему в рот, что он вдруг задумался: а может, на ней и жениться? Отец, опять же…
А Лялька?
Жениться на Ляльке?!
Это была какая-то просто даже… страшная мысль.
Переспать с ней – о, да! Об этом он мечтал. Иногда ему снилось что-нибудь такое, и он просыпался весь в поту. Он вспоминал ее улыбку, движение брови, завиток на шее, ложбинку в вырезе платья – в глазах темнело. Но жениться на ней… Он и сам не понимал, чем его так страшит эта идея, но, казалось, легче войти в клетку с тиграми! День за днем проводить под рентгеном ее насмешливых глаз? Да это будет не семейная жизнь, а… сплошная контрольная! Он легко мог представить себе Ляльку в виде учительницы – вот она язвительно на него смотрит и отчитывает: Прогульщик! Двоечник! Позор семьи! И Сорокина просто бесило, что все, как один, бывшие одноклассники из «Бахрушинской» школы, встречая его в городе и узнавая про скорую женитьбу, говорили: ну, слава богу, наконец вы женитесь! – имея в виду его и Ляльку.
Был самый конец июня, когда Сашка случайно наткнулся на Ольгу в метро – наткнулся в буквальном смысле слова, только не сразу понял, что это она. Какая-то парочка целовалась у колонны, загораживая проход, – он споткнулся и машинально извинился. Оглянувшись, увидел: высокий парень в бейсболке, надетой задом наперед, обнимает русоволосую девушку в голубых джинсах, а та, привстав на цыпочки, целует его. Нашли место, подумал он брюзгливо, а потом девушка в голубых джинсах обогнала его, и он, как привязанный, так и шел за ней к эскалатору, потом к электричке, и только когда она оглянулась, заходя в вагон, понял – это же Лялька!
Он сел рядом, Ольга улыбнулась ему, и Сашка заморгал, совершенно ослепленный: голубые джинсы крепко обтягивали ее сильные ноги, какая-то совершенно немыслимая рубаха с закатанными рукавами придавала ей чрезвычайно стильный вид, а волосы, уложенные с рассчитанной небрежностью, были разноцветные – с темными и светлыми прядями. На руке звенели тонкие браслеты, и Сашка в который раз поразился, какие у нее изящные и маленькие кисти рук – порода, девятнадцатый век! Он перевел взгляд на лицо – серые насмешливые глаза с длиннющими ресницами уже откровенно смеялись, так же, как и рот, подкрашенный неяркой розовой помадой.
Пока они ехали до станции, Сашка совершенно изнемог: он все время следил, как бы случайно не прикоснуться к Лялькиной ноге, потому что от соприкосновения с ее джинсовым коленом у него перехватывало дыхание; а когда Ольга наклонялась к нему, в вырезе этой проклятой рубахи с расстегнутыми верхними пуговицами во всей красе была видна нитка мелких коралловых бус и серебряные цепочки с висюльками, попадавшими как раз в ложбинку на груди, и его рука – вслед за взглядом – так и тянулась к этим… висюлькам. А Ольга откровенно веселилась – он знал, знал, что она все видит! – веселилась и играла с ним, как большая сытая кошка играет с несмышленым мышонком, то подцепляя его мягкой лапкой с убранными на время когтями, то отпуская.
Поезд остановился, Лялька встала, вагон качнуло и ее повалило на Сашку, но она, на секунду опершись о его плечо, легко выпрямилась и прошла вперед, а он с трудом поднялся: когда Лялька наклонилась в его сторону, ее грудь оказалась прямо у него перед носом. Выйдя из электрички, он так и пошел за Лялькой, словно в руке у нее был поводок. Свернув в тихий переулок, она остановилась около уличного колодца:
– Ты решил меня проводить?
– А почему бы мне тебя… не проводить?
– Ну, может быть, потому, что у тебя через два дня свадьба? И твоей невесте вряд ли понравится, что ты…
– Кто это был?
– Кто?
– Этот мужик в метро? С которым ты так непристойно целовалась!
– Непристойно?! Да что ты!
– Кто он?!
– Мой любовник.
– Любовник?!
Лялька смотрела на него с ненавистью:
– Что тебя так удивляет?! Почему у меня не может быть любовника? Или ты думал, я буду сидеть и ждать тебя до… до второго пришествия?!
Примерно так он почему-то и думал.
– Но ты же не такая!
– Откуда ты знаешь, какая я? Ты знать не знаешь! Вот он – знает, какая я, а ты не узнаешь, никогда!
Лялька так подчеркнула это «какая», что Сашка сразу понял, о чем она говорит, и вся кровь бросилась ему в голову. Он схватил ее за плечи и так толкнул к забору, что они оба чуть не упали. Ольга пыталась вырваться, но он с силой прижал ее к доскам и поцеловал с такой яростью, что сам себя испугался.
– Пусти!
Он поцеловал еще раз, еще и еще – и Лялька вдруг ответила так же яростно и пылко. Сашка чувствовал вкус крови во рту, но не понимал, кто кого укусил, не понимал уже вообще ничего, кроме одного: если он сейчас ее не получит, то умрет. Он уже тискал ее грудь, забравшись под рубашку, а другой рукой пытался расстегнуть свои джинсы, когда Лялька с силой его оттолкнула:
– С ума… с ума… сошел… что ли…
Оглядевшись по сторонам, она поправила лифчик, вытерла рот с размазанной помадой и, покосившись на его полурасстегнутые джинсы, отошла к колодцу. В ведре, стоявшем на полочке, было немного воды, она попила, зачерпнув ладошкой, потом умыла лицо, а остаток выплеснула на Сашку, который стоял к ней спиной, опираясь руками о доски и тяжело дышал.
– Охолонись!
Он вздрогнул, но холодный душ помог, и он смог повернуться. Лялька смотрела на него с таким странным выражением, что Сашка растерялся.
– Ты что?! У тебя свадьба в субботу, ты забыл?
Он забыл.
– Или это что, такой вариант мальчишника?