— «Ты лгун, Боб», — говорю я. — «Ни одна фирма не платит двадцатилетнему юноше двухсот долларов в неделю». — «А вот моя платит!» — отвечает он, — «и двести пятьдесят моя последняя цена. Хочешь — соглашайся, хочешь — нет!» И уходит.
М-р Массей взял новую сигару.
— Ну, разумеется, — заговорил он снова, — как только Боб ушел, я позвонил одному своему приятелю, имевшему отношение к его фирме, и говорю ему:
«Узнай мне, сколько вы платите Бобу». Тот сообщил, что Боб зачислен на жалование в двести долларов в неделю. Я сдержал свое слово и нанял Боба к себе за двести пятьдесят.
Прошло не мало времени, прежде чем я выяснил правду. Боб получал от той фирмы всего шестьдесят в неделю. Он дал на чай выдававшему жалованье клерку, чтобы тот в случае если кто-нибудь станет спрашивать, ответил, будто бы Бобу платят двести долларов. Ведь Боб заранее знал, что я стороной наведу справки. Боб-то думал, что он меня одурачил, но вся потеха в том, что я готов был платить ему триста!
— Да, за папашей приходится смотреть в оба! — подтвердил молодой Массей. — Ha днях мы оба отправились завтракать с одним из клиентов. Когда нужно было расплачиваться по счету, папаша заявил, что он должен позвонить по неотложному делу, и отошел от столика. Я ждал, ждал, но он так и не вернулся, и нагрел меня на целых шестнадцать долларов!
— Зато ты нагрел меня на предыдущей неделе, — заметил м-р Массей старший. — Притворился, что увидал в другом конце ресторана какого-то приятеля, пошел якобы поговорить с ним, а сам юркнул в боковую дверь, предоставив расплачиваться мне одному.
— Я хотел расквитаться с тобой за попытку надуть меня в шахматной партии, — возразил сын. — Папаша и я играем в шахматы, — обратился он к Бриту. — По десяти долларов партию. Как-то вечером папаша обыграл меня пару раз, но я зорко наблюдал за ним и в конце-концов обнаружил, что он украдкой ставил фигуры обратно на доску, когда ему казалось, что я смотрю в сторону.
М-р Массей старший расхохотался.
— Я всегда старался научить Боба держать глаза открытыми, — пояснил он. — Множество юношей так и не усваивают этого правила, поэтому, умирая, не оставляют после себя в наследство ничего, кроме пальто и старой соломенной шляпы. Держу пари, что Боб этого не сделает. Он знает, как в наше время ведется житейская игра!
— А как? — спросил Брит.
— Каждый норовит перегрызть другому горло.
— Разрешите спросить вас, одобряете ли вы идею совместной работы отца и сына в одном предприятии? — спросил Брит.
— Конечно, — ответил м-р Массей старший. — Таким образом, я могу не спускать с него глаз.
— Хо-хо! Эго ты так думаешь! — заявил сын. — Мне приходится глядеть в оба, чтобы не упускать тебя из виду. Ты думаешь, я не знаю, что ты пытался прикарманить себе все барыши от вчерашней сделки? Ты отлично знаешь, что это я припер покупателя в угол и заполучил его подпись на купчей.
— Ну, что же, — кротко заметил м-р Массей старший, — если бы ты не шатался по ночам с той блондинкой, то поспел бы в контору вовремя, чтобы получить все причитающееся тебе и даже, сверх того.
— Как же! Есть у меня возможность, когда ты вечно тут как тут! Да если бы я не вставал раньше тебя, у меня не на что было бы сменить рубашку.
— Ни один зевака еще не нажил миллиона, — произнес м-р Массей старший.
Он посмотрел на часы.
— Угодно вам еще что-нибудь спросить, м-р…
— Брит, — напомнил репортер. — Я хотел спросить…
— Только покороче! — сказал сын. — У меня назначено деловое свидание.
— Где? — спросил отец.
— Не твое дело! — отрезал сын.
— Пожалуй, вам хватит материала для одной из этих газетных статей, — проговорил м-р Массей старший. — Ведь все они, по существу, одинаковы.
— Пожалуй, — согласился Брит. — Благодарю вас!
— Боб, проводи его, — сказал отец.
— А ты что — калека? — спросил сын, но тем не менее проводил Брита до двери с четырьмястами семью святыми.
В просторном холле висела какая-то картина. Невольно пораженный ее красотой, Брит обернулся еще раз взглянуть на нее.
— Это нарисовал один итальянишка, называвшийся, кажется, Липпи, — информировал репортера м-р Массей младший, распахнув перед ним входную дверь, — говорят первоклассный художник, но никчемный делец. Загребал так мало, что едва кормился. Папаша отдал за эту маленькую картинку одиннадцать тысяч, но они принесли старику Липпи мало проку. Наживай, пока жив, не так ли? Спокойной ночи, м-р… э… э… э…
Брит вернулся в редакцию, уселся в углу репортерской комнаты и усердно застучал на своей пишущей машинке. Он втайне гордился составленной им статьей. Память у него была что называется «фотографическая» и он воспроизвел свою беседу с отцом и сыном Массей с поразительной точностью.
Ночной редактор пробежал первую страницу повествования Брита, вздохнул и сказал:
— Вы можете идти домой, Брит. — Потом кивком головы подозвал к себе старого Гривса, ревматической поступью проковылявшего от своей машинки к редакторскому столу. Гривс написал свое первое интервью за много лет до того, как юный Брит появился на свет.
— Возьмите эту детскую стряпню и придайте ей здравый смысл — приказал ночной редактор. — Просмотрите статью Линча о Дернбахах, прошедшую на прошлой неделе, и подайте в таком же виде. Под тем же соусом. Ну, да вы сами знаете, как это делается.
На следующее утро Брит встал пораньше и поспешно сошел вниз по лестнице своих меблированных комнат, — раздобыть экземпляр газеты со своей статьей. Прочитав вводный абзац, он громко вздохнул.
«Дружная совместная работа! Сотрудничество! Неизменная преданность общим интересам!» — вот что сказал Роберт Массей старший, президент фирмы «Массей и сын». Роберт Массей младший, приятно улыбнувшись, согласился с мнением отца.
— Папаша прав, — сказал он, — прав, как всегда. Мы с ним не только деловые компаньоны, но и верные товарищи. Я усвоил от него все мои деловые принципы. Пусть они звучат по-старомодному, но я никогда не откажусь от них. Вот они: упорная работа и безупречное ведение дел!
Многие из читателей серии «Отец и сын», очевидно, пропустили заметку, появившуюся неделей позже на странице финансового обзора:
«Опубликовано ко всеобщему сведению, что Роберт Массей младший взял на себя руководство фирмой „Массей и сын“, переименовал предприятие в „Роберт Массей младший“, и стал главой фирмы. В Сити циркулируют слухи, что Роберт Массей старший устранен из своего собственного дела. Роберт Массей старший заявляет, что он организовал Независимую трубочную компанию и намерен вступить в непосредственное соперничество со своей старой фирмой».
Прочтя эту заметку, юный Брит сначала уставился на нее, словно не веря своим глазам. Затем перечел ее снова и невольно повторил вслух слова Массея старшего: «Он знает, как в наше время ведется житейская игра!»
Юный Брит вышел на улицу и купил сигару. Свою первую сигару! Он почувствовал себя вдруг взрослым человеком.
Последний из плосконогих
Его имя было Угобичибугочибипаупаужиписвискививичинбул. На языке индейцев племени Плосконогих это значит: «Маленькая жирная рыжая мускусная крыса, сидящая на еловой шишке, с хвостом, волочащимся по земле». Но в школе, куда его взяли в детском возрасте, учитель назвал его Джорджем Вашингтоном Уг.
Прошло несколько месяцев, и учитель стал сожалеть о своей опрометчивости и решил переименовать его в Уолтера Москрат. Однако Уг отказался именоваться Уолтером Москрат. Он считал, что Джордж Вашингтон был великий белый вождь, обладавший множеством перьев, лошадей, жен и скальпов. Ни угрозы, ни уговоры не подействовали. Уг не откликался на другое имя и отказывался есть. Столкнувшись с таким каменным упорством, учитель сдался: Уг остался Джорджем Вашингтоном.
Учитель всячески старался приобщить Уга к цивилизации. Уг был последним из племени Плосконогих.
— Все эти Плосконогие — атависты[7] говорил огорченный учитель. — Они так же легко сбрасывают культурный налет, как змея — кожу. Вечером в субботу он в шляре-дерби[8] будет есть мороженое в кафе и мирно беседовать с клерками о спорте и автомобилях. А в понедельник, как ни в чем не бывало, он снова в перьях и мокасинах отплясывает священный танец племени, выкапывает из земли топор войны и жалуется, что запрещено скальпирование. Я все-таки верю, что из Уга выйдет толк; я его взял к себе малышом. Последний из племени Плосконогих будет самым лучшим. Я его выучу никогда не снимать шляпу-дерби. В конце-концов шляпа — символ культуры.
Учитель много бился над Угом. Правда, он сомневался в том, что Уг; будет выдающимся мыслителем. Но кое-какие крупицы мудрости Уг все-таки усвоил, например, что в 1492 году Колумб переплыл океан; что шестью девять — пятьдесят четыре; что бедренная кость — самая крупная в человеческом скелете, и т. д.
«Во всяком случае, — утешался учитель, — я из него сделаю американского гражданина и полезного члена общества».
И он продолжал обучать Уга.
Когда Угу исполнилось четырнадцать лет, произошло многообещающее событие. Учитель собственными глазами видел, как на школьном дворе Уг поспорил и поругался с Генри Джемсом Серым Медведем из племени Черноногих. Генри Джемс ударил Уга. Обычно такой оборот беседы вызывал немедленную свалку, и учитель уже приготовился разнимать драчунов, но, к его удивлению, Уг воскликнул:
— Я не буду драться с тобой, Генри Джемс Серый Медведь! Учитель говорит, что дерутся только дурные люди. Хорошие люди подают в суд. Если ты меня ударишь еще раз, то вечером я пожалуюсь на тебя отцу небесному, и он тебе задаст хорошую взбучку, Генри Джемс Серый Медведь!
Генри Джемс высказал предположение, что Уг просто его боится, на что тот возразил:
— В хороших книгах говорится, что драться — позор. Чего ты пристал к маленькому! Выбрал бы себе противника постарше!
Проговорив это, Уг не без достоинства удалился. Учитель почувствовал прилив гордости.