Ни один не спросил – сколько хочешь?
Ни один не предложил даже марки…
Никто не захотел взять на комиссию – попродавать…
Песя уже с жалостью посматривала на нашего героя, но он был непреклонен, и они заходили в каждый магазин.
– Ты не устал принижуватися? – печально спросила она после четвертой или пятой попытки.
– Нет… – спокойно (внешне спокойно) ответил Прохоров. – Я знаю, что книга хорошая и дорогая, осталось только найти того, кто понимает в этом несколько больше, чем эти ребята…
– Это про что книга? – спросила она в ответ.
– Про Америку… – объяснил Слава. – Её написал тот человек, в честь которого она и названа. Видишь тут слово Америго, вот отсюда и пошло название…
– Тогда жди здесь… – вдруг сказала старуха. – Я сейчас…
И быстро затрусила куда-то назад.
А Прохоров озадаченно смотрел ей вслед.
И увидел, как она заходит в один из только что пройденных магазинов.
А через минуту Песя вернулась и важно сказала:
– Пошли…
Преодолевая сопротивление Прохорова, она провела его мимо ещё двух книжных и, спустившись на пару ступенек, толкнула дверь неприметной лавочки в самом конце проулка.
– Заходи… – она держала дверь, пока Слава просачивался мимо её крупной фигуры. – Если здесь в западне не купят, нигде не купят…
– В какой западне? – почти в ужасе спросил наш герой.
– Ну, в подполе, в подвале по-вашему…
41
Им навстречу в дальнем углу помещения поднялся, нет, просто поднял голову длинный седой немец с недовольным лицом.
– С чего ты взяла, что именно он должен купить? – раздосадованно шёпотом спросил наш герой.
Хозяин лавки ему не понравился.
– Потому что только он во всем Берлине интересуется Америкой… Так мне сказали в том магазине… – невозмутимо ответила Песя и направилась в глубь помещения к длинному немцу.
А Прохоров остался на месте и пока они лопотали что-то на местном языке, огляделся.
И лавка ему как раз понравилась.
Потому что, хотя здесь, в отличие от соседних, более богатых магазинов, не было никакого персонала, она была настоящей норой настоящего книжного любителя. А может быть, именно потому, что не было персонала и всем управлял тот же немец?
Вокруг громоздились горы каких-то фолиантов, из щелей между ними торчали тонкие брошюры, но нигде, Слава видел это опытным глазом, не видно было тусклого блеска энциклопедий или собраний сочинений. Да и вообще ни одного переплёта девятнадцатого века заметно не было.
– Давай сюда… – Песя Израилевна протягивала руку за Веспуччи. – Он хочет посмотреть…
Слава оторвался от созерцания чужих сокровищ, покорно отдал книгу, присел на краешек какого-то сундука и принялся ждать решения своей судьбы.
Если это его последний шанс продать Веспуччи, значит, вся стройная система дальнейшего существования рушится. Точнее, остаётся, но остаётся пустой, со стремительно уменьшающимися шансами найти Надежду, а, значит, и малейший смысл жизни. Если же этот длинный что-то понимает и предложит нормальную цену, значит, мы еще поборемся за «увидеть небо в алмазах»…
– Послушай, – перед ним стояла Песя, и видно было, как у неё дрожат губы и лоб под нелепой шляпкой покрывается капельками пота. – Он предлагает двести марок… Целых двести марок за какую-то книжку…
Прохоров поднялся, облегчённо вздохнув. Ну, наконец-то, он нашел человека, который хоть что-то понимает.
– Бери быстрее и уходи… – жарко зашептала ему в ухо старая еврейка. – Вдруг передумает…
– Ни в коем случае… – покачал головой наш герой. – Не отдаём…
– А сколько же ты хочешь? – Песю, кажется, била лихорадка. – Это ведь и так сумасшедшие деньги…
– Пусть предложит нормальную цену сам…
Слава решил пока ничего не просить, потому что…
– Раз он дает двести марок, – объяснил он Песе Израилевне, а заодно и нам, – то понимает, что у него в руках. И пусть не жлобится и даст настоящие деньги…
Старуха затрусила в дальний конец комнаты, где сидел хозяин лавки, и что-то жалобно закудахтала там.
Забавно, что ни Прохоров, ни длинный немец не делали ни единого шага навстречу друг другу, а расположились в разных концах магазина, и Песе приходилось метаться между ними, словно посреднику из ООН при улаживании индийско-пакистанского конфликта.
Вот и сейчас она примчалась с новым предложением:
– Триста… – она облизнула сухие губы, хотя пот заливал ей лицо, – Триста марок… Вы все тут с ума сошли…
Но Слава отлично понимал, что ни двести, ни триста марок его проблем не решают – всё равно он не сможет нанять кого-то для поисков Надежды. Поэтому, подумав немного, сказал:
– Тысяча…
Это – решало.
И даже восемьсот или семьсот, но надо же было с чего-то начать…
У старухи опустились руки:
– Он вызовет полицию…
– Не вызовет… – отмахнулся Слава. – Иди, скажи…
Песя Израилевна опять исчезла, а наш герой закрыл глаза и затих. Невыносимо ждать… «Сегодня Нинка соглашается, сегодня жизнь моя решается…»
– Триста пятьдесят, и ни одной копейкой больше… – услышал он жаркий шёпот старухи. – А на тысячу, – она судорожно сглотнула слюну, – он говорит, можешь взять обменом…
Никуда никакой обмен Прохоров деть не мог, но и стоять тупым столбом, не делая даже полшага навстречу другой стороне тоже неправильно.
– Пусть покажет, что он предлагает… – скомандовал наш герой.
Старуха умчалась, а Слава начал прикидывать, докуда может отступить. Пятьсот, и всё отдать тому, кто поедет?
– Иди сюда… – позвала его мадам Шнор.
Он подошёл.
Не глядя на него, немец начал выкладывать на немногие открытые места какие-то фолианты, которые извлекал из стопок, из-под стула, с задних полок. Прохоров шёл за ним и по очереди открывал титула.
И понимал, чем дальше, тем больше, что брать нечего. То есть, наверное, всё то, что предлагал немец, было отличными книгами, но наш герой даже далеко не всегда понимал, что перед ним.
Какой-то том атласа с картами, примерно семнадцатого века… Примерно, потому что титул был вырван с корнем и дату можно было определить только по переплету и бумаге. Но на корешке стоял шестой том, значит, это только кусок. Там у себя, в своей Москве Прохоров мог бы пристроить такой атлас, даже без титула, и один том тысяч за шесть, но здесь…
Что-то религиозное, ах вот, Пико дела Мирандола, начало шестнадцатого века. Тоже хорошая книга, только кому продать?
Что-то португальское семнадцатого века, а что – кто его знает, кроме города Лиссабон, Слава так и не смог ничего прочесть…
Какие-то стихи на латыни, вообще не понятно чьи…
Какой-то симпатичный том с гравюрами конных боев, отличная книга, только что с ней делать?
– Хватит величатися… – услышал он шипящий шепот старухи прямо над ухом. – Берём деньги и уходим…
– Песя Израилевна, – жёстко ответил Слава, – я разберусь как-нибудь сам, договорились?..
Что-то залопотал немец, старуха послушала, что-то сказала в ответ, потом перевела новую фразу немца:
– Он говорит, раз ты из России, а это он понял по нашим разговорам, у него есть очень редкая русская книга…
– Пусть покажет… – без всякого энтузиазма сказал Слава.
Немец нагнулся, долго рылся на полу, потом достал довольно большой и толстый кирпич в кожаном переплёте с застёжками.
И протянул Прохорову, в первый раз взглянув прямо на него.
– Он говорит, очень редкая… – перевела Песя.
Слава, вздохнув, открыл титул.
Перед ним был «Требник Петра Могилы»
42
Ёлки-колки…
Фантастическая книга по редкости, особенно если…
Никогда прежде Слава её в руках не держал, только читал о ней.
Книга была действительно очень редкая, описанная во всех каталогах старопечатных изданий, а с некоторыми страницами – редчайшая…
И что он с ней будет делать?
Слава взглянул на немца, спросил:
– Монашеский чин есть?
Песя переспросила, потом, как смогла, перевела.
Тот что-то буркнул, покачал головой.
– Откуда он знает? – опять перевела старуха. – Он говорит только, что очень редкая…
Прохоров пролистал толстый том, нашел «Чин бываемый на одеяние рясы и камилавки», значит, экземпляр полный. Хотя, на какой странице молитвы на изгнание бесов или как их там? Где-то после трехсотой…
Ага, вот «Заклинательные молитвы от духов нечистых». По обрезу никаких следов растрёпанности, хотя переплетаться книга могла и не сразу, а позже, но переплет выглядел именно на середину семнадцатого века…
Значит, скорее всего, утрат нет…
И значит, экземпляр полный и в хорошем, для своего времени состоянии…
Абсолютный уникум, никогда прежде не встреченный нашим героем…
И время издания почтенное (хотя Прохоров встречал книги изданные гораздо раньше) – тысяча шестьсот сорок шестой год.
Но тут дело было не во времени…
Просто были в этом «Требнике» две части, которые попадались редко, можно сказать, никогда.
Во-первых, эти самые заклинательные молитвы, которые просто выдирали, чтобы изгонять бесов, не таская большую книгу.
А во-вторых, монашеский чин, который был напечатан крайне малым тиражом и прилагался далеко не ко всем экземплярам.
С ним – вообще не находимая…
Прохоров вспомнил, как лет тридцать, а то и больше, назад, пьяный Сэм разорялся на пороге Дома Книги о том, что вот, он купил «Петра Могилу», у него теперь есть, а больше ни у кого нет…
И не будет…
– И монашеский чин есть? – скептически спросил оказавшийся неподалеку Зеленоград.
– Побойся Бога, Толик… – взревел Сэм. – Ты знаешь сколько стоил экземпляр с чином в начале века?
– Тысячу предлагали, но найти не могли… – спокойно ответил Зеленоград. – Так нету, значит?
– Единственная продажа «Требника», – ревел Сэм, – которая описана, не продажа даже, а обмен. Кто-то, не помню кто, получил за «Могилу» подводу старых книг… Подводу, понимаешь, и старыми тогда считались не восемнашки поганые, а семнадцатый и шестнадцатый… Да ещё и дораскольные, потому что там кто-то из старообрядцев замешан был…