Отлично зная, как охотно современные антиквары клевещут (не все, конечно, но многие) на своих коллег, чтобы только заполучить хорошего клиента себе, наш герой понимал, что тут даже какому-нибудь Васеньке возразить нечего. Доказать не подлинность невозможно – в это время книги ещё не подделывали, а проверить наличие всего, что должно быть в полном экземпляре легко, они со Степаном Павловичем сегодня уже это проделывали.
Конечно, могла ситуация упереться в цену, но тут тоже было на что надеяться. Рябушинский не дурак, и хороший торговец, вряд ли он будет спрашивать в лоб: «Сколько нужно платить за такую-то книгу?». Скорее спросит: «Если я закажу то-то, во сколько мне это обойдется?»
А потом разделит на два…
Да и всё-таки ещё надеяться можно было на то, что тогда люди попопрядочнее были…
И сам Степан Павлович цену уже подтвердил, теперь она может меняться только, если что-то с книгой не так…
А с книгой всё так…
И на что мы потратим завтра наши денежки?
Прохоров в наступающих сумерках шел мимо парка Тиргартен, помахивал тросточкой, качал головой и улыбался так, что встречные улыбались ему в ответ, а с одной из проезжавших пролёток женский голос даже крикнул ему что-то по-немецки. Что именно, наш герой, конечно, не понял, но что-то хорошее, в голосе слышались радость и смех…
Так что мы завтра сделаем с нашими деньгами?
Прежде всего, пойдем в детективное агентство к высокому нескладному немцу с оттопыренной губой. И тут будем действовать по обстоятельствам. Если Надя всё ещё живёт по старому адресу в Москве, напишем ей письмо и отправим срочным курьером. А если нет, наймём ребят, вон как они лихо справляются, чтобы искали и нашли…
Что потом?
Потом пойдем с Песей в «Клаузевиц» и закатим пир на весь мир…
Надо и старухе будет дать немного денег – заслужила…
Что ещё?
Может, сшить себе, наконец, приличный костюм, вон как Рябушинский нынешний раскритиковал?
Хотя с другой стороны, зачем?
Степан Павлович теперь, если они ещё когда-нибудь встретятся, примет его и так, а ни с кем другим из высшего общества Прохоров встречаться не собирался…
Он неспешно взял вправо на Кантштрассе, оставив Кудам в стороне. Спешить было некуда, да и нельзя – пять километров он мог преодолеть легко, а вот пять километров быстрым шагом, скорей всего, довели бы до следующего инфаркта.
Но вместе с поворотом маршрута повернули и мысли нашего героя. Вот он сегодня пытался, не сам, всё-таки попросили, рассказать Рябушинскому о его будущем. А сам-то он, Прохоров, хотел бы, чтобы кто-то просветил насчёт его собственного завтрашнего дня?
Тут чудилась проблема почти философская: знать и готовиться, подушки стелить, или рисковать и играть.
Как ни пытался Слава сформулировать для себя ответ на этот вопрос – ничего не получалось. С одной стороны, падать не так больно, если постелено. С другой: если знаешь, то лишаешься свободы, начинаешь чувствовать себя каким-то животным, которого ведут куда-то.
Пусть даже в светлое будущее (без кавычек), но хотелось бы делать это самому, а не на верёвке идти…
«И это не гордость, – доказывал он сам себе, – я многого не могу, а гордец должен чувствовать себя всесильным, иначе какая это гордость – пнуть соседского кота. Просто Бог меня создал таким, какой я есть и я хочу, могу, должен делать то, что он для меня приготовил: решать задачи, преодолевать преграды, справляться с трудностями, терпеть, наконец… В каком-то смысле компьютерная игра: ты создаешь некоего героя, который обладает таким-то набором качеств, а потом бросаешь его в разные ситуации и смотришь, как он справляется… При чем тут гордость? Это моя жизнь, даже Варвара – это моя жизнь, и я с ней справляюсь… Или не справляюсь…»
Он подошёл к дому, окна Лесиной квартиры были тёмными, что показалось Славе странным – старуха не любила гулять по ночам, потому что со зрением было не всё в порядке.
И ложиться, не дождавшись Славу, точно не стала бы…
Он, доставая ключи из непослушно-узкого кармана, быстро поднялся наверх, адреналин в крови после победы в переговорах с Рябушинским, так и не выветрился за время прогулки…
Тронул дверь, она оказалась открыта.
Ключи не понадобились, и это тоже было странно, мадам Шнор всегда запирала дверь…
Вошёл и включил свет.
Квартира была разгромлена, огромный диван перевёрнут и распотрошен, шкаф открыт, и всё содержимое вывалено на пол, из кухни в комнату текла какая-то зеленоватая жидкость, то ли суп, то ли соус какой-то…
А посредине всего этого пейзажа лежало тело Песи Израилевны…
50
Он рванулся было к этому телу, но тотчас остановился, потому что увидел прямо под головой лужу крови.
И лежала она так, как может лежать только труп…
И тут наступил у него разрыв мозга…
Потому что одновременно пришлось думать в трех направлениях:
Кто?
Зачем?
Что делать?
И ещё рвалась, прямо билась в висках бешеная жалость к бедной и такой замечательной старухе…
Но он неимоверным усилием воли отодвинул эту жалость от себя…
Туда же последовали и два вопроса – кто и зачем?
Потому что понятно было, что, кто бы это ни сделал, самый первый подозреваемый в этой ситуации он сам – Слава Прохоров.
А значит, все вопросы и страдания потом, потому что, если не хочешь в тюрьму или дурдом, нужно бежать отсюда скорей…
И не только из квартиры, но возможно и из Берлина и из Германии тоже…
Но и бежать сразу было нельзя, потому что как минимум, нужно было осмотреться и понять:
Какие детали против него, какие – за?
Есть ли что-то, что нужно непременно захватить отсюда или такого ничего не осталось?
И ещё – как уходить? Это нужно было решить, прежде чем двигаться с места:
Извозчик?
Пешком?
По привычному маршруту через Лейбницштрассе или как-то огородами?
Он решил для начала (похоже, какое-то время у него было, ведь никакой суеты вокруг не видно и не слышно) внимательно осмотреть комнату на предмет – что необходимо забрать. Тем самым убивая двух зайцев: такой осмотр, кроме решений по вещам, давал ещё пищу для памяти, которую потом можно будет проанализировать и что-то понять.
А с уходом, куда идти и так далее – всё-таки не сейчас, потом посмотрим, слишком от многих факторов это зависит: начнется ли к тому моменту паника, кого он встретит на улице и на лестнице, на что хватит сил…
Слава решил входить в квартиру только при очень важной потребности, а пока смотреть только с порога, где и стоял уже несколько минут.
Не потому что боялся трупов, а потому что не знал, на какой стадии сегодня у них тут полицейская техника. Наверняка, дактилоскопия уже есть, но пальчиков его в квартире и так полно, а вот зелёный суп или соус, не говоря о крови на подошвах, если его задержат, будет совсем не в его пользу…
Поэтому, внимательно, слева направо…
Игнорируя кухню, так как там и бывал Прохоров редко и вряд ли что-то важное отсюда понесут туда – зачем?
Итак: кота нигде не было видно, похоже, сбежал, не в силах вынести зрелище того, что люди делают друг с другом.
Диван раскурочен вдребезги, заначка Славина исчезла, а что в ней было? Визитки из того мира, что ещё? Флешка, никому не нужная…
Ах да, паспорт на имя Гельмута Коля. Его на полу не видно, на столе нет, может быть, в куче Песиного белья возле шкафа, но вряд ли…
Кто бы ни были убийцы (или убийца), они всегда просто по логике не засвеченные ни в чём документы должны прихватывать с собой – мало ли для чего пригодятся…
Дальше: гора шмоток у шкафа – все шмотки на полу (а на полках просто пусто), как отсюда кажется, Песины, значит, пропал Славин первый костюм, который старуха выменяла тогда на его куртку и джинсы.
Зачем преступникам куча старых ношеных вещей?
На столе?
На столе ничего, даже газет, впрочем, Песя могла их выкинуть сама. В углу возле шкафа лежит разбитый ридер…
Зачем было бить такой предмет?
Теперь сама Песя на полу…
Бедная баба…
Стоп, это всё после. Смотри, что можно увидеть отсюда и запоминай. Жалеть или мстить будешь после…
Руки у неё искалечены и в крови, похоже, пытали. Рот завязан толстой шалью – это чтобы не кричала, точнее, чтобы никто не слышал, как она кричит…
Что это у неё с шеей?
Из шеи с дальней для Прохорова стороны торчал какой-то предмет, смутно знакомый, но не опознаваемый…
Только, похоже, именно этим её и убили…
Неплохо бы хотя бы тронуть тело – остыло или нет, чтобы понимать, давно ли всё произошло. Но этого он делать не стал – не патологоанатом, да и входить в квартиру по вышеуказанным причинам не стоило…
Всё, больше ничего отсюда не выжмешь, надо уходить и уходить срочно.
Слава открыл дверь в коридор, прислушался – тишина.
Осторожно закрыл, запирать не стал, начал спускаться по лестнице, стараясь, чтобы тросточка не задела ни ступней, ни перил… Он вообще-то не имел ни малейшего представления, живёт кто-то ещё в доме или нет. Кажется, раза два он с кем-то сталкивался, точно слышал какой-то шум наверху на третьем этаже, но внимания на это никогда не обращал…
Приоткрыл дверь на улицу, вдалеке и, к сожалению, не сюда, едет извозчик. А может, к счастью, проследить извозчика легче, чем отдельного человека. На той стороне мужчина курит у открытого окна, парочка на перекрёстке чему-то смеётся.
Прохоров дождался, пока мужчина докурит и уйдёт к себе, вышел на улицу и двинулся, как пришёл, по Кантштрассе в направлении Зоо. Пусть, если будут искать и кто-то его видел, не поймут или не сразу поймут, когда он шёл и в какую сторону.
Он сделал полсотни шагов и вдруг остановился, как вкопанный, потом в ужасе осмотрелся по сторонам и мелкой рысцой, спотыкаясь и задыхаясь, побежал, несмотря на всю свою усталость…
Потому что понял, наконец, что именно торчало из Песиной шеи. И это что-то повергло его в неописуемый страх.
Потому что это была ручка переключения скоростей от автомобиля «Жигули».