– Вот поэтому я тебе сразу и не сказал. Происходит что-то странное, и тетрадь Элис имеет к этому отношение. В общем, если хочешь найти историю так же сильно, как я, тогда помоги мне!
«Хочу. Очень сильно. И думаю, у меня нет выбора, кроме как доверять тебе. – Она вздохнула. – В книжных магазинах никто об этой книге не слышал. Вполне логично, раз она еще не опубликована».
– Значит, ты мне веришь? – спросил я.
Цыганка прикусила губу – точь-в-точь как Элис, когда та пыталась что-то решить, – затем кивнула.
Флейтист что-то пробормотал себе под нос. Уставившись в землю, он перекатывал камешек подошвой ботинка.
– Что ты сказал? – спросил я.
– Я сказал, что это правда, – повторил он. – Я пролистал тетрадь, прежде чем… прежде чем отдать ее. Все было написано от руки.
– Как много ты видел? – От страха мой голос прозвучал пронзительно и хрипло. Что, если он прочитал? Что, если он знал?
Флейтист выглядел смущенным.
– Ну, я видел название. Одно из слов – «музей». – Он пнул камешек в канаву.
– Одно из слов? – я растерялся.
– Единственное слово, которое я разобрал.
На мгновение воцарилась тишина. До меня дошло, в чем дело, за секунду до того, как он взорвался.
– Название было написано печатными буквами! – рявкнул он. – А все остальное – слитно, так что я не… не мог…
– О, – тихо сказал я. – Ты не мог прочитать.
– Ну и что?! – вспыхнул он. – Считаешь, что я тупой?
– Нет. – Я так не считал. Но это меня невероятно обрадовало. Флейтист не умел читать, а значит, не понял, о чем – или о ком – история Элис. По крайней мере главный секрет раскрыт пока не был.
Флейтист потер нос и засопел.
– Все страницы исписаны, очень много страниц. Рисуночки маленькие и всякое такое. Наверное, как ты говоришь, месяцы работы.
Мне даже стало немного его жалко. Он довольно легко признался, что украл тетрадь, а вот признание, что не умеет читать, далось ему с трудом. Но злиться я все равно не перестал. Если бы не этот парень, тетрадь была бы у меня. Флейтист как будто собирался что-то сказать, но тут часы на башне пробили, и над городом повисла выжидательная тишина.
– Мне надо идти. Мама будет волноваться. – Я взглянул прямо в ясные зеленые глаза Цыганки. В глубокой задумчивости она продолжала смотреть на Флейтиста. Лицо ее оставалось абсолютно холодным.
– Ты еще собираешься мне помочь? Ты говорила, что сделаешь это. – Я секунду помедлил. – Почему тебя не было в книжном?
«Я вышла, чтобы попить чего-нибудь. И уже возвращалась, когда увидела его. – Она мотнула головой в сторону Флейтиста, затем вздохнула. – Я помогу. Но… ты уверен, что твоя мать поверит? Если я притворюсь Элис?»
– Почему бы и нет?
«А ты ничего не забыл? – написала она. – Голос. Разве что Элис тоже не может говорить».
– Я сам все скажу. Тебе и не придется. В крайнем случае напишешь, что работаешь над историей, где есть персонаж, который не может говорить. – Я внимательно посмотрел на нее: – Только нам нужно сделать так, чтобы ты была еще чуть больше похожа на Элис.
«Как?»
– Расплети эти маленькие косички и прихвати волосы сзади. И сними украшения.
Цыганка распустила крошечные косички и собрала волосы сзади. На ее шее, прямо под ухом, открылась небольшая татуировка – скорпион с изогнутым хвостом. Я совершенно забыл об этом и пораженно уставился на него.
– Нет, погоди… Снова распусти волосы и немного растрепи их. Мама сойдет с ума, если увидит это у тебя на шее.
Цыганка закатила глаза, но сделала, как я просил.
– Уже лучше. – Я изучал ее. – С одеждой мы мало что можем придумать.
Цыганка нахмурилась:
«Что не так с моей одеждой?»
– Она просто… Элис бы это не надела, – сказал я. Хотя ей хотелось бы так одеваться, будь она смелее. – Пошли. Об остальном можем договориться по дороге. Ты с нами, – крикнул я Флейтисту, который пытался потихоньку слинять.
К нему вернулась задиристость:
– Не уверен, что Цыганка хочет, чтобы я шел с вами.
По ее лицу было видно: он прав. Однако в своем блокноте она написала:
«Мы никуда не пойдем без него. Он идет с нами».
Я прочитал ему это.
Флейтист широко улыбнулся. Зубы у него немножко заезжали один на другой, но улыбка все равно была обаятельной, хотя на Цыганку впечатления не произвела.
Некоторое время они смотрели друг на друга – без слов, но я почувствовал, как что-то невысказанное пролетело между ними. В глазах Цыганки читалась холодная неприязнь и еще… боль? Что он сделал ей? Разгадать чувства Флейтиста мешала постоянная усмешка. Но в глазах его было куда больше тепла.
– О, я не знал, что ты так ко мне относишься, – все-таки съехидничал он наконец.
Цыганка ткнула пальцем в свой блокнот. Ее прежде идеальный почерк стал некрасивым, буквы прыгали.
– Она написала, что не… – поделился я прочитанным. – Это зачеркнуто. Она написала, что ты знаешь больше, чем говоришь, и что она не выпустит тебя из виду.
– О, неужели? – ухмылка Флейтиста исчезла. – А почему ты решила, что я подчиняюсь тебе, Цыганка Веретено?
Я подождал, пока Цыганка допишет. Вечерний сумрак заставлял всматриваться, но я разобрал слова. От страницы веяло ненавистью.
«Потому что ты взял кое-что», – начал читать я.
Краски, которая только что заливала щеки Флейтиста, как не бывало, лицо стало серым.
«За тобой долг, который пора возвращать, и ты начнешь прямо сейчас».
Он опустил глаза и кивнул. И, как собака, которую пнули, поплелся за нами.
Я переводил взгляд то на Флейтиста, то на Цыганку, пытаясь понять, что происходит. Что мог взять Флейтист? Вероятно, что-то очень важное, дорогое, если Цыганка имела такую власть над ним. Неужели она была когда-то свидетельницей кражи и могла выдать его?
В полном молчании мы прошагали по улице Безумной Элис и направились к площади. Флейтист шел прямо за мной, я слышал его дыхание с присвистом. Он держался настолько близко, что я едва утерпел, чтобы не похлопать себя по карманам. Хотя там не на что было позариться.
– Начинается, – я показал на небо. Густой дым плыл высоко в воздухе. Мы шли к часовой башне, огибая толпу, пока не остался только один путь: продираться сквозь нее.
– Держитесь вместе, – сказал я им.
Я вложил свою руку в руку Цыганки. Ее ладонь была лишь немного больше моей, холодная и сухая.
Маму я заметил раньше, чем она нас, и помахал. Мы протиснулись к ней, и я обрадовался, увидев, что она явно испытывает облегчение, а не сердится, значит, отчитывать нас не станет. Конечно, без вопросов и сердитого тона не обошлось, но заранее заготовленное объяснение помогло с этим быстро справиться.
– Я был почти у башни с часами и тут увидел Элис. – Я понимал, что говорю слишком быстро, как всегда, когда вру.
– Мне было интересно, когда же ты появишься, юная леди, – обратилась мама к Цыганке. – В следующий раз, когда решишь исчезнуть на целый день, оставь мне записку, хорошо?
Цыганка кивнула. Я затаил дыхание: вдруг что-то пойдет не так, вдруг мама обратит внимание на ее глаза или еще на что-нибудь, что мы упустили из виду, но дым и темнота играли нам на руку. Нам везло, и у мамы, в общем-то, не было повода думать, что перед ней может стоять не ее дочь.
– Это что, новая куртка? – спросила она.
Цыганка кивнула.
– Тебе идет. – Мама одобрительно кивнула и тут разглядела Флейтиста, притихшего за моей спиной. – Элис, а кто твой друг? Мы, кажется, не знакомы.
Я затаил дыхание: Цыганка открыла блокнот и начала писать. Я заглянул ей через плечо, бросив быстрый взгляд на маму. Она отвлеклась на дымящийся костер, но все же украдкой косилась на парня за мной.
«Его зовут Флейтист, – написала Цыганка. – Я встретила его в библиотеке. Он помогает мне с историей, над которой я работаю».
– Это мило, дорогая. А почему ты пишешь, а не говоришь? У тебя болит горло? Должна сказать, здесь довольно дымно.
Цыганка покачала головой и написала что-то еще.
«Это мои исследования. У меня там персонаж, который не может говорить».
Мама закатила глаза, но улыбка ее была ласковой, хотя и немного грустной. Она привыкла к странным поступкам дочери, которые помогали той, по ее словам, «войти в образ». Я догадывался, что маме это напоминает отца Элис. «Ради своих историй ты совершаешь глупейшие вещи».
Наши голоса заглушал треск сухого дерева, занявшегося на костре. Рыжие всполохи освещали лица стоявших впереди, становясь все ярче и сильнее, пламя все разгоралось, и вот потрескивание огня превратилось в гул. Подобия чернели и обугливались, как крошечные бескрылые птицы, запутавшиеся в гигантском гнезде. Я подумал о Подобии, спрятанном среди веток, как яйцо, из которого должен кто-то вылупиться. Сгорело оно уже или все еще тлеет?
Искры проносились в воздухе, будто крошечные разряды молний, светящиеся и шипящие, мне казалось даже, что какие-то попали в живот и там тоже шипят. Один за другим фонари, освещавшие площадь, погасли. Это был сигнал. Город светился янтарным светом. Настало время произнести слова – слова, звучавшие в эту ночь каждый год. Я знал их наизусть.
Когда ткань и солома сгорят дотла
И дым достигнет края земли,
Чтобы найти тех, кого призывают,
Они будут призваны.
На одну ночь –
Ни больше ни меньше.
Чтобы ответить
на единственный вопрос –
Ни больше ни меньше.
Я думал об Элис и представлял, что будет, если это случится. Если получится ее призвать. Если магия реальна. Какой единственный вопрос поможет раскрыть тайну и найти ее?
От жара все поднимающегося пламени лицу стало горячо. Что-то зашипело в костре и вырвалось на свободу, выстрелив в воздухе веером серебряных искр. Сверкая, они пронеслись сквозь дым и затем дождем осыпались над пламенем. Некоторые, подхваченные ветром, проплывали над головами стоящих впереди людей, и, увидев их ближе, я понял, что это раскаленные добела хлопья пепла. На долю секунды они показались буквами, вертящимися в воздухе обрывками слов. Я поморгал, и они снова превратились в пепел, который исчезал вместе с покидающим их жаром. Я подумал о страницах из старой тетрадки Элис, которыми набил Подобие.