– Где наши отражения? – прошептал я. Поднял руку и помахал перед зеркалом. – Элис, если ты там, покажись.
Из дверного проема, отражавшегося за моей спиной, в комнату ступила фигура и подошла к стеклу изнутри. Она приблизилась к нему вплотную, светлые волосы рассыпались по плечам. На ней была старая футболка, которую я столько раз видел раньше. В рукаве – дыра. Я потрясенно осознал, что из этой самой футболки смастерил одежку Подобию.
Элис подняла руку и приложила к стеклу. Ее губы шевельнулись: я так хорошо знал, как она выговаривает мое имя, что лишь через секунду понял, что не услышал, а только увидел это.
– Я все еще не слышу тебя, – сказал я.
Элис отняла руку от зеркала, затем снова приложила, показывая, что я должен сделать так же. Медленно я поднял руку и поднес к руке сестры – как зеркальное отражение. В тот момент, когда наши ладони встретились, по стеклу пошла рябь. Когда она улеглась и поверхность стекла снова выровнялась, я, как будто вынырнув из воды, услышал Элис.
– Теперь ты меня слышишь? – спросила она. Ее голос звенел легким эхом, как если бы она находилась в огромном пустом помещении.
– Да! – Я сильнее прижал пальцы к зеркалу, будто мог ухватить ее и перетащить сюда, в комнату, но стекло оставалось плоским и непроницаемым. Знакомый запах наполнил комнату, запах, связанный с Элис. Не ее духи, не шампунь… что-то еще… Запах старой бумаги.
Книги.
В моей голове роились вопросы. Изо всех сил я старался, чтобы они не вылетели. Необходимо было придумать, как получить ответы, как спрашивать, не спрашивая, как сделать, чтобы Элис рассказала то, что мне нужно знать.
– Ты знаешь, как это работает, – тихо проговорила Элис. – У тебя только один вопрос. Подумай как следует.
Я кивнул, решив сыграть в эту игру. Обойти правила.
– У тебя на лице пятна, – сказал я наконец. – Похожи на синяки.
– На лице? – Элис подняла другую руку, ту, что не держала у стекла рядом с моей. – Я не помню, чтобы у меня были синяки.
– На щеке и на лбу.
Она нахмурилась:
– Ничего не чувствую.
– Я не знаю, с кем ты, – продолжил я. – И где ты находишься.
– Здесь больше никого нет, – сказала Элис. – Я тоже не знаю, где нахожусь, но я совсем одна. И здесь нет людей, только слова.
Только слова? Что это значит? У меня защипало глаза, их жгли слезы. Но это работало. Я получал ответы, не задавая вопросов.
– Я скучаю по тебе. Я хочу, чтобы ты вернулась.
– Я не знаю, как вернуться. Я в ловушке! Ты единственный человек, который может мне помочь!
– Скажи мне, что делать. – Я вздрогнул: что-то пробежало по лбу Элис, что-то маленькое и темное, вроде жучка. Присмотревшись, я увидел, что это слово. Слово «поворот», выведенное затейливым почерком Элис. Я поморгал, пока оно не скрылось из поля зрения.
– У меня неприятности, большие неприятности, – сказала Элис. – Я не понимала, куда ведет эта история. Я потеряла контроль над ней. И попыталась переписать ее, но все пошло не так…
Как? – хотелось крикнуть мне. Что же ты сделала? Как нам исправить это? Но я молча ждал, молясь, чтобы она продолжила.
– Они уже начали приходить за мной, – ее голос понизился почти до шепота. – Я знала, что теперь это вопрос времени – когда они все выйдут из моей истории. И решила: может, если я сама приведу их сюда, то смогу ими как-то управлять. А потом поняла… поняла, что ошибаюсь… Прошлый раз слишком меня напугал…
Прошлый раз? Конечно. То лето. Другая история, которую Элис уничтожила.
– Палач, – вспомнил я. Мурашки побежали по коже, все тело как будто кололо булавками.
Элис кивнула:
– И другие. Они хотели получить концовку, а я не могла им ее дать.
– И теперь это происходит снова. Цыганка, и Флейтист, и кошка – все здесь.
Элис тоскливо произнесла:
– Не только они. Есть еще те, кого надо остерегаться. Опасные и безумные… и им не понравится конец, который я подготовила, – они захотят его изменить. – В ее широко раскрытых глазах сверкнул страх. – Рамблбрук и Долли Уивер, но тебе еще нужно…
– Долли Уивер! – выпалил я. Значит, она тоже персонаж Элис. И торопливо продолжил: – Рамблбрук мне пока не встречался. А еще не думаю, что Цыганка, или Флейтист, или кошка знают… знают, кто они на самом деле. Но им известно про тетрадь. Цыганка ищет ее. И Долли тоже.
– Да, и именно поэтому они не должны ее получить! – В голосе Элис звучала паника. – Спрячь ее в безопасном месте, в таком, о котором знаешь только ты!
– Уже поздно, – сказал я. – Прости. Ее украли. У меня лишь несколько страниц. Остальное у Долли, и она была в нашем доме вечером, искала недостающий кусок.
Элис закрыла глаза:
– Я боялась этого. Надеялась, что у нас еще есть время, но все случилось так быстро. Во всем виновата я. – Она горестно покачала головой.
– Тогда скажи мне, как это исправить! – Я чуть не плакал. – Должен быть выход.
– Добудь тетрадь. Спрячь ее. Затем надо найти моего отца. Спросить о проклятии… и как его снять.
Ее отца?
– Вот где все это началось, – продолжила Элис. – И где должно закончиться.
– Как мне его найти? Ты ведь сама с трудом его нашла… – Я зажал рот рукой, поняв, как ошибся. Я все-таки сделал это. Необдуманно задал вопрос. – Прости! Я не хотел… Это вырвалось!
Элис посмотрела на меня со смесью гордости и печали:
– Не извиняйся, братик. Ты так хорошо справлялся, так умно. Но сейчас я могу ответить только на этот вопрос, а потом уйду. Под маминой кроватью спрятана шкатулка. Мама думает, что никому об этом не известно, но я знаю. Она хранит там вещи из прошлого. Загляни туда, там есть подсказка, как найти отца.
Еще одно слово пересекло лицо Элис, и она стряхнула его. Задом наперед оно приземлилось на зеркало, а затем перевернулось, как маленькая гусеница. «Камин», – прочитал я, и оно скользнуло куда-то, в глубь отражения. Не в силах удержаться, я обернулся и осмотрел пол, но, конечно, здесь ничего не было. Снова взглянув в зеркало, я успел увидеть, как слово исчезло под кроватью. Что за слова обступали мою сестру? Меня пронзила мысль: если Цыганка, Флейтист, Долли и кошка здесь, то не может ли Элис быть… там? В истории, из которой они вышли?
Камин.
Комната позади Элис в отражении начала темнеть, как будто свет угасал. Над головой у меня замигала лампа. Моя рука все еще была прижата к стеклу. Я чувствовал, что оно становится теплее – неприятно горячим. Темнота в зеркале сгущалась, как дым, а слова плыли в воздухе, будто пепел.
– Элис, – беспомощно взмолился я. – Не уходи!
Элис покачала головой, такая же беспомощная, и я увидел: она что-то говорит. Но больше не слышал ее.
Безумные глаза, растрепанные волосы. Она стала почти тенью. Жар от стекла уже невозможно было выдержать. Я отдернул руку, раздался оглушительный хруст – мамино зеркало треснуло. Боясь, что оно рухнет, я отскочил, но почерневшее по краям стекло осталось на месте, отражая мое потрясенное лицо.
Элис исчезла.
Я все испортил. Если бы только я продолжал вести разговор с умом, если бы не забылся и не брякнул свой вопрос. Если бы.
Я уставился в треснувшее зеркало, сердце стучало, как грохочущие копыта. Что же за слова кружили над Элис в ее стеклянной тюрьме?
В ловушке… Камин… Поворот.
Камин?..
Повернувшись, я помчался вниз по лестнице. В гостиной присел на корточки перед камином – теперь я знал, что надо искать. Я вспомнил.
В камине все еще оставалась зола со вчерашнего вечера. Никто ее не выгреб. Я отодвинул ведро с углем и смахнул с пола выпавший пепел. Скомканный листок бумаги выкатился из угла, куда упал вчера.
Элис метила в огонь, но вышло иначе.
Я взял листок, разгладил и стал читать.
Творческий тупик
Примерно в то же время, когда Цыганка Веретено ломала голову над своей картой, а Флейтист ловил третью попутку за утро, девушка, очень похожая на Цыганку, сидела перед камином у себя дома в Скрипичной Лощине.
Девушку звали Элис, и, как и Цыганке, ей было шестнадцать лет. Кроме того, как и Цыганка, она была писательницей. На коленях у нее лежала открытая тетрадь, в руке она держала ручку, но за весь вечер так и не перевернула ни одной страницы и не написала ни одного предложения, которое оставила бы незачеркнутым.
Элис сочиняла историю и понимала, что та берет над ней верх. Это был не просто рассказ вроде тех, которые она часто писала прежде, чтобы развлечь своего младшего брата. Это был роман, ее самая значительная работа, и, хотя начало удалось и написано было уже более чем три четверти книги, сейчас Элис зашла в тупик.
Она уставилась на страницу, перечитывая все те же фразы. Она прочла их столько раз, что они уже лишились смысла, как угроза, многократно повторенная, но так и не приведенная в исполнение. Однако Элис знала: если прервать повествование, угроза станет реальной. Такое уже случалось. Это плохо обернулось и для нее, и для той истории, которую пришлось уничтожить, и сейчас она чувствовала, что все может повториться.
Она не хотела уничтожать роман. Не могла. Роман был слишком дорог ей, и она вложила в него слишком много труда, чтобы вот так сдаться. Должен быть какой-то выход. Необходимо придумать финал до того, как персонажи романа создадут его сами.
Когда-то давно отец сказал Элис: каждую ее историю – если она хочет стать писательницей – несмотря ни на что, необходимо заканчивать. Пусть даже конец будет не очень удачным или несуразным. Хотя отец взял с нее обещание, она всегда считала его слова просто советом. Лишь гораздо позднее он объяснил ей, в чем причина, а еще позднее она увидела, что может произойти, если обещание нарушить.
Первый раз она пренебрегла советом отца, когда ей было тринадцать. История, которую она сочиняла, застопорилась, потеряла нерв, и Элис было особенно горько, что отца нет рядом. Оставив рассказ незаконченным, она начала другой, но вскоре ее стали мучить сны, в которых она видела персонажей заброшенного рассказа. Ночь за ночью они являлись и требовали объяснений, ответов, желали знать, чем все кончится. Это было невыносимо, и Элис заставила себя написать финал. Сны прекратились, и она пообещала – теперь уже себе, что никогда больше не оставит свои