сочинения незавершенными.
В течение трех лет она соблюдала это правило, но затем решила попробовать силы в более длинном повествовании и в конце концов поставила своих героев в такие обстоятельства, что не понимала, как найти выход. Несколько дней работа не двигалась с места, и сны начались снова. К этому времени Элис заметно отточила мастерство, и сны стали гораздо ярче и живее.
Сначала ей это нравилось – ведь просто потрясающе разговаривать с персонажами, которых сам придумал. Но в каждой истории есть злодей, и здесь кроется проблема: самых страшных монстров создаем мы сами.
Сгорбившись над своими тетрадями, Элис сидела ночами, пила кофе, чтобы не заснуть, и страстно желала, чтобы слова пришли. Но они не шли.
А вскоре вместо слов стали приходить персонажи, и уже не только во сне.
Сначала это были тени, быстрые движения, ухваченные краем глаза. Затем появились отражения в витринах магазинов, шаги за спиной на безлюдной улице, фигура, слоняющаяся неподалеку от дома.
Звонок в дверь посреди ночи.
Спустя какое-то время Элис сожгла эту историю. Каждую страницу, каждый набросок, изгоняя их, как призраков. Она не переживала. Она снова чувствовала себя хорошо. Она писала другие рассказы. Она вспоминала это как болезнь, жар, последствия переутомления.
На следующий год Элис собралась с духом и решила попробовать еще раз. Новый роман, новые персонажи. Она никому не говорила, чем занялась; это должно было стать сюрпризом. Она писала и писала. Пять тысяч слов превратились в десять тысяч. Десять тысяч превратились в двадцать. Страницы, густо исписанные ее витиеватым почерком, потеряли первоначальную гладкость, тетрадь выглядела объемной и пухлой, как подушка.
Но однажды слова перестали приходить.
Были дни, когда Элис вообще не писала, и дни, когда она вычеркивала больше, чем написала. С приходом снов она сказала себе, что это всего лишь страх. Но затем снова стали появляться тени, и она поняла: еще немного – и персонажи придут за ней. Скоро это случилось – и самый ужасный из них дал о себе знать.
Она понимала, что остальные последуют за ним, один за другим, сходя со страниц и выходя из-под ее контроля. И что дальше? Кто теперь она, какая роль ей уготована, если ее собственная история больше не принадлежит ей? Тем вечером, когда она смотрела на пляшущие в камине языки пламени, у нее мелькнула идея. Идея отличного поворота сюжета…
Элис всегда получала удовольствие от неожиданных сюжетных поворотов.
Вероятно, все же был способ, дающий возможность управлять действием. Раз они все равно придут, чем повредит, если ускорить события? Почему бы ей самой не написать, как герои, покинув историю, оказываются в реальной жизни? По крайней мере так она будет готова к их появлению и в какой-то степени почувствует, что они еще подвластны ее воле.
Глубоко задумавшись, Элис пожевала кончик ручки. А затем начала писать.
Пути Цыганки и Флейтиста не пересекались шесть лет, но судьба готовилась вмешаться.
Сырым и ветреным утром что-то в жизни Цыганки изменилось. Она проснулась озябшая, быстро оделась и поставила на плитку кастрюльку с молоком, вытряхнув туда остатки овсяных хлопьев. Сегодня придется где-нибудь остановиться. Продукты на исходе. Она ела и посматривала на свою карту. Ближайший город находился в трех милях к югу. Часам к девяти утра она может быть там.
Покончив с завтраком, она умылась и вышла на палубу. Дождь прекратился, но воздух оставался влажным, и холод покалывал щеки. Это не улучшало и без того плохое настроение. Все еще хотелось есть, а главное – она была расстроена и опустошена. План не сработал. Чтобы отыскать мать, ей не хватало наводок.
До сих пор она считала, что тщательные поиски всегда увенчиваются успехом. Однако, по всей видимости, это не относится к людям, которые не хотят быть найденными. Необходимо было придумать другой способ снять проклятие.
Беда в том, что у нее кончились и деньги, и идеи. К тому же папа наверняка уже гадает, куда она запропастилась. Цыганка вздохнула, вытащила засохший цветок из горшка на крыше и кинула его в канал. Наверное, пора возвращаться домой. Она снова спустилась в каюту и, взглянув на стол, увидела маленький блокнот, который носила с собой повсюду.
Блокнот был открыт.
Грифель карандаша, лежавшего рядом на кремово-белой бумаге, указывал на него, как кончик пальца. Она не помнила, чтобы оставляла блокнот открытым. Что-то было в спешке написано на странице – почерком, похожим на ее, но все же не совсем:
Цыганка схватила блокнот и прижала к груди, обводя взглядом каюту. Когда она завтракала, он не был открыт – она не сомневалась в этом. Но спрятаться тут негде, войти и выйти можно только через одну дверь, вторая дверь в каюту заперта. Неужели кто-то пробрался сюда за те несколько минут, что она была на палубе?
Она снова выбежала на палубу, оглядывая глинистые берега и дорожки у канала, пытаясь приметить хоть какое-то движение. Никого, кроме нескольких диких лебедей и водяных курочек-камышниц. Нет даже других лодок. Она была одна на воде.
Не в силах унять тревогу, Цыганка отцепила швартов и отчалила. Мерное покачивание чуть успокоило лихорадочно работающий ум. Она так погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила: путь, которым шла лодка, отличался от обозначенного на ее карте. Первым ее удивил перекошенный указатель «ЧЕРНАЯ ВОДА – 1,5 МИЛИ».
Она снова посмотрела на карту. Поблизости не было никакой Черной Воды. Странно. Следующим местом, подходящим для остановки, оказалась Скрипичная Лощина, которая тоже отсутствовала на карте. Не устарела ли карта? Не исключено. Сколько Цыганка себя помнила, на лодке хранилась именно эта карта. Папа был не из тех, кто заменяет вещи, пока они целы и не потеряны.
Если бы все потерянное можно было заменить!
Впереди, сквозь облака, сквозь деревья, росшие по берегам канала, пробивалось солнце, отблескивая на мутной зеленой воде. Цыганка подняла к нему лицо. Она еще не собиралась возвращаться домой.
Ей предстояло отыскать историю.
В семи милях отсюда Флейтист, стуча зубами от холода, забрался в кабину автоцистерны и захлопнул дверь. Утро было скверное, сырое, и его одежда промокла насквозь. Ему долго не везло, никто не притормаживал на этом участке шоссе, удача улыбнулась только на придорожной стоянке, где отдыхали водители нескольких грузовиков.
Шофер, краснолицый мужчина, разминал ноги, когда Флейтист подошел и попросил подвезти. Он сел за руль, налил из термоса чай и протянул Флейтисту пластиковую чашку.
– Запиши на свой счет, парень.
Флейтист кивком поблагодарил, но, грея руки о чашку, подождал, пока шофер наполнит свою и немного отопьет. Только тут Флейтист слегка расслабился: никогда нельзя быть слишком доверчивым. Чай оказался слабым и чересчур сладким, но горячим, и, жадно выпив первую чашку, Флейтист с удовольствием согласился на вторую.
– Издалека едешь? – спросил водитель.
– Да нет, около двадцати миль отсюда, – соврал Флейтист. Скорее это было миль шесть, но он не считал нужным посвящать незнакомых в свои дела.
– А далеко тебе еще?
Флейтист вздохнул. Почему ему всегда попадались болтуны? Такие, которые хотят услышать все про твою жизнь и сами никак не заткнутся?
– Прости, – продолжил водитель. – Не то чтобы я любопытный. Но в дороге становится скучно. Приятно немного побыть в компании, вот и все. Если не хочешь разговаривать, ничего, нет проблем. – Он взглянул в зеркало заднего вида и, громыхая, выехал с обочины.
– Нет, все нормально, – пробормотал Флейтист, почувствовав себя паршиво. В конце концов, этот человек был добр. – Я просто не очень разговорчивый. – Он откинул с глаз мокрую челку. – Я еду навестить двоюродного брата в Паддлтауне. – Еще одна ложь: у него нет двоюродных братьев.
– Что-то я о таком не слышал, – удивился водитель. – А я ведь знаю каждый город в этих краях.
Флейтист пожал плечами. Он нацелился на Паддлтаун, потому что понравилось название, но, по правде, ему было безразлично, где оказаться. Он чувствовал, что ведет себя неразумно, хотя сам толком не понимал почему. Откинув голову назад, он притворился спящим, надеясь, что водитель воспримет намек.
Но его надежды не оправдались.
– Что-то ты едешь налегке.
Флейтист открыл глаза и взглянул на свою сумку, которую закинул на сиденье. Ясно, что вещей там негусто, да и выглядела она изрядно обшарпанной, особенно рядом с аккуратным футляром для флейты. Собственно, довольно обшарпанным выглядел и он сам.
– Ты играешь? – спросил водитель, дотронувшись до футляра. Голос его звучал по-прежнему дружелюбно, но Флейтист уже уловил в нем нотку настороженности.
«Он думает, что я стащил футляр».
– Да, – ответил он и с деланным равнодушием отвернулся к окну.
– Тогда давай, сыграй чего-нибудь.
Флейтист продолжал смотреть в окно, будто не слышал. Можно было отказаться, но, как обычно, тщеславие победило. Куча людей в мире считали его никчемным пройдохой. Необходимо было время от времени напоминать себе, что кое-чего он стоит.
Он достал флейту и поднес к губам. Кончиками пальцев ощутил ее прохладу. Задумался на мгновение, прежде чем выбрать мелодию – популярную, не свою собственную, хотя искушение было велико. Однако сочиненная им могла оказаться слишком опасной для того, кто за рулем, к тому же Флейтисту ничего больше и не надо было от водителя – подвезти он и так согласился.
– Ты молодец! – сказал шофер, хотя в голосе его оставалась недоверчивость.
Закончив эту мелодию, Флейтист начал другую. Музыка удерживала водителя от разговоров и расспросов, что вполне устраивало Флейтиста.