Я взглянул на Цыганку. Она смотрела в землю. Только тут я сообразил, что никто не спросил ее, можно ли привести кошку на лодку. Вроде бы она не возражала, но, похоже, не испытывала восторга. «Тебе не стоит держать таких кошек, – сказала тогда она. – Там, откуда я родом, у тех, кто их укрывает, могут быть большие неприятности».
На одной из карт судьбы была черная кошка. Что это значит? Удача или несчастье? Или все зависит от того, во что ты веришь?
Я решил основательно исследовать карты позже, когда Цыганка, Флейтист и кошка уснут. Очень основательно.
Необходимо понять, для чего они понадобились Элис.
«Вдалеке»
Лодка Цыганки, когда мы пришли, была единственной на воде. Несмотря на поздний час, никто из нас не устал, кроме кошки, которая немедленно свернулась клубком на подушке, лишь изредка приоткрывая один сонный глаз.
Цыганка налила в кастрюлю молока, чтобы согреть на плитке, и поставила на стол четыре разномастные чашки. Повсюду на лодке были книги и безделушки; где только можно, висели фотографии, картинки и бумажки с напоминаниями. Сорочье гнездо, совсем как у Элис на чердаке. Две двухъярусные койки, покрытые лоскутными одеялами, стол с выдвижными скамейками. С кухней соседствовало местечко, где можно было сидеть и лежать, – со всякими пледами и подушками, Цыганка называла его закутком. Именно в закутке она читала и писала свои рассказы. Тут теперь и жались мы все, кутаясь в одеяла и покачиваясь в такт движению воды.
– Так что дальше? – спросил Флейтист.
Я вытащил из рюкзака шкатулку и поставил на пол, посередине.
– Думаю, надо вычислить, как найти отца Элис. И отправиться к нему как можно скорее. – Я взглянул на Флейтиста. – Только вот получим недостающую часть истории, которую ты стянул.
Флейтист кивнул:
– Рассветет, и сразу можно забрать.
– И еще моя кошка, – напомнил я. – Мы должны вернуть ее.
– Может, Долли ее отпустит, когда поймет, что это обыкновенная кошка. – Флейтист подавил зевок.
Меня кольнуло беспокойство:
– Или она оставит ее в заложниках, чтобы обменять на Табиту.
Все воззрились на дремлющую кошку. По-моему, у нее дернулись усы, однако я не был в этом уверен.
Цыганка принесла поднос с чашками. Одну она поставила рядом с Табитой, но кошка не пошевелилась.
Я открыл шкатулку и снова проглядел содержимое. Карты судьбы, младенческие бирки и свиток с рассказом трогать не стал. Вынул то, на что не обратил особого внимания прежде: фотографии и открытку.
Фотографий было две, очень похожие. На первой – мама и Рамон, держась за руки, стоят на склоне холма. За их спиной – колонна, которую увенчивает статуя оленя. Мама молодая и счастливая. Трава вокруг усыпана маргаритками. Рамон в белой полурасстегнутой рубашке, длинные волосы, ниже плеч. Хотя снято не крупным планом, видно, что глаза у него светло-серые, пронзительные, а черные брови такие густые, что кажется, он хмурится.
На второй фотографии мама и Рамон стоят на том же месте, перед оленем, но на этот раз они сняты немного с другого ракурса. Земля покрыта толстым слоем снега. На руках у Рамона маленькая девочка, наверное, не больше двух лет. Закутанная в теплую шубку, она похожа на пухленького ягненка, ее щеки раскраснелись.
Элис.
Я, не отрываясь, смотрел на фотографии. До сегодняшнего вечера я никогда не видел отца Элис, только слышал ее рассказы о нем.
– Он выглядит точно так, как говорила Элис. – Комок подступил у меня к горлу при мысли о той, прошлой, жизни мамы. Жизни, в которой меня не было и о которой я почти ничего не знал.
Цыганка взяла в руки открытку. Я оторвался от фотографий и тоже взглянул на нее. Сначала показалось, что там изображен просто пейзаж на закате, но потом я увидел на горизонте рогатый силуэт.
– Вот опять, – ткнул пальцем Флейтист. – Что за олень?
– Хороший вопрос. – Я взял открытку и перевернул ее. На обороте была эмблема организации по охране памятников и краткая подпись: «Олень Далекого холма, Вест-Мейден».
– Наверное, какая-то достопримечательность, – сказал я. – Я слышал про Вест-Мейден. Не думаю, что это очень далеко отсюда.
Я перевернул фотографии. На летнем снимке ничего, а на обороте зимнего что-то было написано. Почерк незнакомый. Писала не мама и не Элис. Стихотворение.
И я прочитал вслух:
Где должно быть четыре, там пять,
Здесь когда-то стояли трое,
Перед этим их было двое,
А теперь только мне стоять.
Нынче пять – все еще четыре,
Нету трех на одном пути,
Если двое пойдут на поиск,
Здесь и смогут меня найти.
– И что это должно означать? – возмутился Флейтист, когда я прочитал стихотворение во второй раз. – Какая-то бессмыслица. Дурацкая поэзия.
– Не дурацкая. Это загадка. Она запутывает, но ответ должен быть. И, каков бы он ни был, он связан с фотографиями.
Что-то в фотографиях меня зацепило, но никак не получалось понять, что именно.
– Это похоже на игру, где надо найти отличия на двух вроде бы одинаковых картинках. Должно быть что-то простое… И все эти числа в загадке, наверное, подсказка.
– Тогда это про людей тут, – вяло сказал Флейтист. – Двое на первой фотографии, и трое на второй, когда Элис появилась. С остальным я пас. – Он завалился на подушки и прикрыл лицо рукой.
– Но при чем здесь пять и четыре? – спросил я.
Никто не ответил. Цыганка водила пальцами по срезу открытки, глаза у нее были сонные.
А мои глаза пекло, будто их засыпало песком. Я ужасно устал, но не мог оторваться от фотографий, переводя взгляд с одной на другую. Что-то продолжало мешать, как камешек в ботинке. Я зажмурился и напрягся. Вот оно.
– Но почему же пять… – я осекся.
Цыганка рядом со мной выпрямилась, в ее глазах появился вопрос.
– Вот. Смотри.
Сонный Флейтист сел:
– Ты что-то нашел?
– Да, – я показал на оленя на первой фотографии и пересчитал его ноги: – Раз, два, три, четыре. – Я протянул руку ко второй фотографии. – А теперь здесь: раз, два, три, четыре… пять.
– Пятиногий олень? – изумился Флейтист.
– На первом снимке не заметна пятая нога, – объяснил я. – Все дело в том, под каким углом снимали. Но зимой видно отчетливо. Вот о чем загадка: «Где должно быть четыре, там пять».
– «Здесь когда-то стояли трое», – медленно произнес Флейтист.
– Трое. Мама, Рамон и Элис.
«А до рождения Элис их было только двое», – добавила Цыганка.
Я перечитал вторую часть загадки. Она обретала смысл.
Нынче пять – все еще четыре,
Нету трех на одном пути,
Если двое пойдут на поиск,
Здесь и смогут меня найти.
– А теперь только мне стоять, – произнес я. – Только Рамону. Одному.
– Скользкий тип этот Рамон Сильвер. – Флейтист допил свой чай и снова прилег, закрыв глаза. – Почему просто не оставить адрес вместо возни с загадками?
«Может быть, он не хотел, чтобы его было легко найти», – предположила Цыганка.
– Он странствует. А раз никогда не остается на одном месте, то может не знать наперед, где будет. – Холодными пальцами я обхватил теплую чашку. – Но каким-то образом олень поможет его найти.
Никто не ответил. Флейтист лежал неподвижно, закрыв лицо рукой. Храп сорвался с его губ. Кошка тугим клубком пристроилась рядом, завернув хвост к носу.
«Уже поздно, – написала Цыганка. – Нам тоже нужно немного отдохнуть».
Она достала с верхней полки одеяла потолще. Одно протянула мне, другое, чуть помешкав, бросила на Флейтиста. Оно упало ему на колени комком, но ни Цыганка, ни я даже не попытались его расправить.
Через несколько секунд она выключила верхний свет, оставив в закутке только маленький ночник. Нижняя койка заскрипела, когда она легла, потом все стихло. Я натянул на себя одеяло и убрал в шкатулку открытку и фотографии. Пальцы коснулись карт судьбы. Синяя ткань cдвинулась, открыв россыпь серебряных звездочек.
Я достал карты и развернул, опять чувствуя, что наткнулся на какой-то секрет или по меньшей мере на дорогую коробку шоколада, которой нельзя делиться. Я хотел рассмотреть карты, но, расстелив на коленях синюю ткань, заметил то, на что не обратил внимания в первый раз.
Звездочками были украшены только края ткани. Посередине находился рисунок – несколько прямоугольников, образующих крест. Справа были изображены еще четыре вертикальных прямоугольника, расположенных друг над другом. Каждый прямоугольник был пронумерован и внутри подписан: словом или парой слов.
I Искатель
II Препятствие
III Что позади
IV Что впереди
V Сила
VI Слабость
VII Враги
VIII Друзья
IX Выбор
X Итог
Было ясно, что это расклад для гадания. Я предположил, что человек, который хочет узнать свою судьбу, это Искатель. А карты, когда их перетасовывали и задавали вопрос, раскладывали по схеме, нарисованной на ткани.
Пока я изучал слова на схеме, мне пришло в голову, что список напоминает план, который составляла Элис, начиная свои истории. Я стал разглядывать карты. Все очень красивые. Отложив в сторону те, что уже видел, я рассматривал остальные. Теперь, зная про связь карт со сказками, было легче находить смысл. Что-то казалось очевидным: двое детей, идущих по следу из хлебных крошек, прялка, отравленное яблоко, девочка в красной шапочке.
Но некоторые я не понимал: открытая книга с такими плотными строчками и малюсенькими словами, что их нельзя прочитать, рядом с ней почти растаявший огарок свечи. Другая карта почти такая же – только книга была пустой, а свеча длинной, едва начавшей гореть.