– Пожалуйста, скажи, что ты не оставил страницы в каком-нибудь дурацком месте, – обратился я к Флейтисту, глядя на разлетевшиеся повсюду листы выброшенной газеты.
– Место безопасное, – проворчал он. – В каком-то смысле на виду. Но я уверен, что с ними все в порядке.
– Что значит «на виду»? – спросил я.
– Узнаешь.
Он зашагал дальше, к библиотеке, мимо торговца рыбой, который принимал товар. Мы проскочили мимо штабеля ящиков и увидели, что Флейтист остановился у двери одного из покосившихся строений. Он постучал и стал ждать.
– Там как будто никого, – я вгляделся в закрашенные окна. Самое верхнее запотело изнутри. – Стоп. Вроде кто-то есть.
Флейтист постучал снова, на этот раз громче. Щелкнул выключатель, и треснувшее стекло над дверью осветилось. Затем послышалось шарканье шагов и звук отодвигающегося засова. Дверь открылась, и на пороге появился мужчина в плохо сидящем твидовом костюме. Большой нос, аккуратные седые усы.
– Да?
– Я был тут вчера, – сказал Флейтист, почесывая затылок. – Помог вам занести несколько коробок.
Мужчина посмотрел на него сверху вниз сквозь очки в золотой оправе. Несмотря на его опрятность, почему-то похоже было, что о нем никто не заботится и что, пожалуй, он недоедает. Худое лицо, на котором выделялись опухшие серые мешки под глазами.
– А, да. – Его взгляд пробежал по нам, затем вернулся к Флейтисту. – И в чем дело?
– Кажется, я у вас кое-что обронил, – сказал Флейтист. – Часы, которые мне подарил дедушка. Они не больно дорогие, но для меня много значат. Можно я быстро поищу?
Мужчина нетерпеливо вздохнул:
– Если только быстро. Я занят. – Он отступил, открывая дверь шире.
Коробки громоздились по всему коридору. Флейтист вошел. Мужчина сурово посмотрел на нас. – Вам тоже лучше войти, на улице холодно. Но чтобы не дотрагивались до коробок, слышите? Там важная работа и ничего интересного для вороватых детей.
Мы протиснулись мимо него в коридор. Поймав раздраженный взгляд Цыганки, я понял, о чем она думает: даже я уже не ребенок, а ее и Флейтиста точно нельзя назвать детьми.
– Ждите здесь, – велел он. – И не забывайте: ничего не трогать. Я тут, рядом. – Он исчез в соседней комнате, и через несколько секунд оттуда донеслись звуки вскрываемых коробок.
Я прошел мимо маленького столика, заваленного нераспечатанными письмами, и оказался в холле. Флейтист стоял там, почесывая голову, и таращился на груду коробок, казалось, пересчитывал. Должно быть, засунул страницы в одну из них.
Пока мы молча ждали, я оглядел холл. Это было большое помещение с высоким потолком, немного напоминавшее мою школу, но его явно требовалось хорошенько почистить и покрасить. Пол не был застелен, стены голые, только клочья густой паутины, как пыльные люстры, свисали с потолка и завешивали окна.
Цыганка присела на корточки, пристально глядя на коробку, стоявшую на полу. Она явно пыталась заглянуть внутрь, не производя шума и не тревожа хозяина. Я опустился на колени рядом с ней.
– Что там? – почти беззвучно произнес я.
Она указала на наклейку сбоку коробки. Там было напечатано:
ПИШУЩАЯ МАШИНКА
ЛОТТИ ЧЕРЧИЛЛЬ
Я растерянно покачал головой. Я не знал никакой Лотти Черчилль. Цыганка наконец подняла крышку, и мы заглянули внутрь. В коробке, тщательно переложенная скомканной бумагой и пузырчатой пленкой, стояла красивая старая пишущая машинка – как у Элис. Цыганка сложила пальцы в форме сердца.
– Любовь? – прошептал я.
Она покачала головой, а затем показала, будто открывает книгу.
– Любимая книга? – И тут я понял: – Любимая писательница.
Она кивнула, нежно коснулась рукой пишущей машинки, провела пальцем по клавишам. Потом тихо закрыла крышку и встала, глаза ее блуждали по остальным коробкам. Они выглядели не такими интересными, просто помеченные разными буквами: Ж – З, С – Т. Иногда на коробке значилось имя, а за ним слово «только» – очевидно, какая-то система учета. Я подумал, не бухгалтер ли этот человек; он определенно казался очень организованным, хотя это не объясняло, почему у него хранится пишущая машинка писательницы. Может быть, он ее родственник.
Я встал, чтобы посмотреть, где Флейтист, но его не было видно. Через несколько шагов мое внимание привлекла коробка, стоящая внизу, имя на ней показалось знакомым, но почему – сообразить не удавалось. Тихонько подкравшись, я заглянул в приоткрытую дверь комнаты, куда вошел хозяин. Стоя спиной ко мне, он склонился над столом и сортировал бумаги.
Я вернулся к коробке. Откуда я знаю это имя? И вдруг до меня дошло: это же известная детская писательница. Она умерла давно, но книги ее до сих пор читают и любят; они есть в моей школьной библиотеке, а несколько стоят и на полке у Элис. Я осторожно приоткрыл коробку.
На этот раз внутри не было пишущей машинки. Зато полно бумаг. Я вытащил листок и прочитал первую строчку: «Когда-то давным-давно…» Мой пульс участился. Истории? Пишущие машинки?
– Ты ведь ничего не трогаешь, правда? – визгливо крикнул хозяин, не выходя из комнаты.
– Нет, – я поспешно сунул лист обратно в коробку, подошел к маленькому столику у двери и, прерывисто дыша, взял одно из нераспечатанных писем. Я знал, какое имя будет на конверте, еще до того, как увидел его.
Мистер Шеридан Рамблбрук.
Бумажные люди
– Рамблбрук?! – вырвалось у меня.
Я зажал рот рукой, но было поздно. Послышались шаги, и у двери появился удивленный Рамблбрук.
– Да?
– Э-э… я… э-э… – Я судорожно соображал. – Вы раньше… э-э… преподавали в школе Скрипичной Лощины?
– Я никогда не преподавал ни в одной школе, – ответил Рамблбрук. – И впервые приехал в этот город только несколько дней назад. – Он погладил усы. – Хотя было бы любопытно узнать, есть ли здесь другой Рамблбрук. Это редкая фамилия. Я никогда не встречал ее за пределами нашей семьи.
«Потому что она вымышленная. Элис любит придумывать странные имена».
– Ты не должен никуда совать нос, – добавил он, бережно собирая свои письма.
– Простите. Я не хотел. Просто заметил фамилию.
Я старался не глазеть на груды подписанных коробок. Да уж, там точно не какие-нибудь скучные счета. Все с фамилиями авторов, расставлены в алфавитном порядке, и внутри наверняка истории.
Неоконченные истории.
– А почему вы приехали в Скрипичную Лощину? – спросил я.
Я хотел увести отсюда Цыганку и Флейтиста до того, как Рамблбрук скажет что-нибудь лишнее, но, кроме того, мне нужно было знать его планы. Намеревается ли он здесь остаться или оказался проездом? Что Элис написала для него? Привела его сюда, как других, или он ускользнул из книги сам, когда она зашла в тупик?
– Работа, – ответил он, оглядываясь, как будто рвался вернуться к этой работе. – Арендная плата здесь невелика, и место ничем не хуже других.
– Значит, вы… э-э… задержитесь здесь?
Рамблбрук кивнул на коробки:
– Конечно. Не хочу заново перевозить все это в ближайшее время.
Я посмотрел в дальний конец коридора. Что же так задержало Флейтиста? Подошедшая Цыганка вытащила свой блокнот и что-то заинтересованно строчила в нем. Я понимал, что ей хочется расспросить о пишущей машинке и о том, как Рамблбрук стал ее владельцем. Теперь я жалел, что не рассказал Цыганке правду об истории, ведь если он упомянет о музее, все может рухнуть. Прежде всего ее доверие ко мне.
Впервые с исчезновения Элис я почувствовал что-то еще, кроме тревоги за пропавшую сестру. Мне было жалко Цыганку, и Рамблбрука, и даже Флейтиста. Элис, возможно, не до конца верила в то, что делает, но все произошло по ее плану. Из-за того, что она написала это. Ее герои всегда были реальны для нее, а сейчас и здесь они стали реальными по-настоящему. Они разговаривают, едят, спят. Если их поранить, у них пойдет кровь.
Так что же с ними будет, когда мы найдем Элис? История снова вберет их в себя, как бумага впитывает чернила? Они перестанут существовать, останутся только словами на странице?
Именно это нужно, чтобы вернуть мою сестру? Возможно. Я почувствовал вину, осознав, что меня это не тревожит. Я просто хотел, чтобы с Элис все было в порядке.
«А какого рода работой вы занимаетесь? – написала Цыганка. – Я обратила внимание, что у вас есть пишущая машинка Лотти Черчилль». Она протянула блокнот Рамблбруку, он прочитал и с любопытством посмотрел на нее, но был слишком вежлив, чтобы спросить, почему она не говорит.
– Я коллекционер, – сказал Рамблбрук. – Коллекционирую вещи, связанные с писателями. Пишущие машинки, любимые ручки, талисманы и прочее. Но в основном их произведения, чаще довольно особого толка.
Он приумолк, как будто смутившись. Наверное, в прошлом сталкивался с насмешками из-за своего странного увлечения.
«Какого толка?» – спросила Цыганка.
– В общем-то, разные, – он заговорил быстрее, воодушевленный искренним интересом Цыганки. – Я собираю истории. Истории для детей, истории для взрослых. Документальные, короткие, длинные, биографические. Но у них всех есть общая черта: они не закончены. – Тень пробежала по его лицу. – Довольно часто из-за того, что это было последнее, над чем работал писатель перед… перед тем, как… э-э… скончаться.
Я затаил дыхание, ожидая, что Цыганка сразу все поймет, но она была слишком поглощена объяснениями Рамблбрука, чтобы задуматься, о чем же на самом деле идет речь. Кроме того, мне повезло, что Рамблбрук не упомянул слово «музей», ведь Цыганка искала не место с таким названием, а историю. К счастью, тут и появился Флейтист, покачивая в руке облезлые часы.
– Нашел.
Крючковатый нос Рамблбрука дернулся, словно унюхав ложь.
– Что-то я не припоминаю, чтобы у тебя были часы, – пробормотал он.
– А зачем вам было это запоминать? – Флейтист получил, что хотел, и тон его изменился. Вежливый юноша, который стучался и просил войти, похоже, остался у входной двери.