– Кто-нибудь расскажет мне, что случилось? – потребовала Табита.
– Мы столкнулись с Долли Уивер, – сказал я наконец.
– Похитительницей кошек?
– Да. Она хочет обменять свою часть тетради и Твич на те страницы, что есть у нас. У нас есть время только до завтра, чтобы прочитать их и понять, как быть.
– Разве это не хорошо? – Табита подняла заднюю лапу, чтобы почесать за ухом. – Почему ты выглядишь таким обеспокоенным?
– Потому что не доверяю ей.
«И потому что она угрожала убить Элис». Впрочем, я не мог сказать это Табите, не объясняя, в чем дело, и не открывая, что она тоже выдуманный персонаж. Меня охватила паника. Необходимо найти Элис раньше, чем ее найдет Долли. Как бы я ни убеждал себя, что сестра способна дать отпор, что раз Долли создана ею, то Элис должна быть сильнее, но… Элис не была злой. А Долли была. И она убивала раньше. И где-то есть еще одно действующее лицо – Дороти Граймс. Как она вписывается во все происходящее?
Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Нельзя давать волю чувствам, это только помешает найти Элис и спасти ее. Я напомнил себе, что хороший детектив работает с фактами, и решил разложить их: что есть у Долли и что есть у нас. Ее козырь – Твич и основная часть истории Элис.
Ни одно, ни другое не поможет ей получить то, что она действительно хочет – и что мы действительно хотим, а именно Элис.
Немного успокоившись, я открыл глаза. У нас больше наводок, чем у Долли. Это я придумал призвать Элис. Это мне она велела искать своего отца. Это я догадался, где его отыскать. Больше всего шансов найти Элис у меня – благодаря всему, чему она меня научила, всему, что я знал о ней. У Долли всего этого нет.
На нашей стороне было и другое. Я взглянул на Табиту. Я до сих пор не полностью доверял ей, но ведь я не доверял и Флейтисту – слишком мало я о них знал. Однако кошка была очень важна – по крайней мере важны были ее жизни. Если произойдет самое худшее и Долли первая найдет Элис, у меня есть возможность не дать сестре погибнуть.
Я должен стать хозяином кошки.
– Повтори мне еще раз свою загадку, – попросил я.
– Про ирландца? – сонно пробормотала Табита.
Я озадаченно уставился на нее.
– Ой, прости. Ошибочка. – Она потянулась. – Готов?
– Погоди, – я вырвал листок из блокнота Цыганки и взял ее карандаш. – Давай.
– Я наверху, когда я рад,
Внизу – когда грущу,
Счастливый – ходуном хожу,
А недоволен – бью.
Для длинных, путаных волос
Ответа лучше нет,
А если ядом жалю я,
То меркнет белый свет.
Я закончил писать и перечитал несколько раз. Увидев загадку на бумаге, я чуть яснее представил, как к ней подойти, но все же она выглядела очень невнятно, как, собственно, и следовало ожидать. Элис учила меня разбирать загадки по частям, строка за строкой. А потом требовалось подумать, о чем говорит каждая подсказка и что их объединяет.
– Есть идеи? – спросила Табита.
– Дай попробовать, – пробормотал я.
Первая часть загадки ставила меня в тупик. Радость – и подъем вверх. Воздушный змей, мяч?.. Даже чувства человека. Я перешел к следующей части.
– «Счастливый – ходуном хожу, а недоволен – бью?» Что это значит?
– Хи-хи, – сказала Табита.
– Ты уверена, что в ней есть смысл? – сердито спросил я.
– Конечно.
Я хмыкнул и стал размышлять. Дальше вроде бы попроще, действительно может получиться. Длинные волосы. Но… что за ответ для волос? Я посмотрел на последние строки. «А если ядом жалю я, то меркнет белый свет». Кто только ни жалит. Осы, пчелы, медузы. Случается, от этого и умирают.
– Пчелиная королева? – выпалил я, представив полет пчелы: вверх, вниз. Это уже совпадало.
– Не-а, – зевнула Табита.
Что еще может жалить? Крапива? Электричество? Ни то ни другое не получалось связать с волосами. Что-то я упускал.
– Цыганка, у тебя нет никаких мыслей?
Она не отозвалась.
Я вздохнул и засунул листок в карман, позже попробую снова. Достал из рюкзака вырванные Флейтистом страницы. Теперь они были еще и мятые.
– Ты хочешь дочитать это, Цыганка? – спросил я. – Ну, до того, как я прочту? Это же… в общем, о тебе.
Не отводя взгляд от воды, Цыганка покачала головой.
Я перелистал страницы. Первая – похоже, середина главы. Несколько страниц – и эта глава закончилась, началась новая. Слово «Цыганка» бросилось в глаза сразу же.
Здесь говорилось о ее папе, о его лодке «Вдалеке», о том, как летом они спускались из своего дома к реке и сидели на берегу. Папа ловил рыбу на ужин, а Цыганка читала ему свои истории. Еще папа рассказывал о матери, которая бросила их, когда Цыганка была совсем маленькой. Она совсем не помнила мать. И, хотя они с папой были очень счастливы вместе, Цыганка часто задумывалась, почему он все время уплывает так далеко и, кажется, что-то ищет.
В отличие от многих других проклятых, Цыганка с этим не родилась, и потому выносить все было еще труднее. Рождаясь проклятым, ты принимаешь это как часть своей судьбы и просто не знаешь, что может быть по-другому.
Проклятием Цыганки стала немота, на которую ее обрекли, когда ей было десять лет. В тот день, когда это случилось, она играла у реки с Джонни Флейтистом. Почти все в деревне называли его Подкидышем, так как его, еще маленьким, приняла семья Цыганки.
В Скрученном Лесу считалось, что подкидыши приносят несчастье. Это поверье пошло из старой сказки, которую рассказывали детям. В ней говорилось, как однажды зимней ночью в деревне появилась маленькая девочка-подкидыш в красных сапожках. Она просила приюта, и одна-единственная семья сжалилась над ней. А утром отец и мать проснулись и увидели, что она ушла, а перед этим зарезала их спящих детей и съела. Остались только красные, кровавые следы, которые вели от дома в снег.
Джонни играл на флейте, но легче от этого не становилось. Когда он играл, вокруг творилось странное: куры несли больше яиц, коровы доились пуще обычного, дети шли за ним следом, а взрослые часто забывали, о чем говорили и что делали.
Узнав об этом, папа Цыганки запретил Джонни играть на флейте везде, кроме как дома и в лесу у реки. Вокруг их семьи и так уже ходило достаточно слухов: деревенские сплетники не упускали возможности пошушукаться о матери Цыганки. Говорили, что этой женщине не чуждо колдовство, а еще – что она питает слабость к живодерству.
В тот день папа Цыганки красил лодку, кое-что налаживал на ней и подправлял. Цыганка и Флейтист играли в траве у реки, Флейтист придумывал коротенькие мелодии, а Цыганка сочиняла к ним слова, что забавляло их всех. Когда папа по своим ремонтным делам спустился с палубы внутрь лодки, дети под звуки флейты побрели к лесной опушке. Флейтист наигрывал, и в такт мелодии, повинуясь ей, над ними вился околдованный шлейф голубых бабочек.
Наконец ему наскучило, он перестал играть и освободил порхающие создания от своих чар. Вместе с Цыганкой они смотрели, как бабочки улетают – будто в дремоте. Дети нашли островок солнечного света в траве и сели там, срывая маргаритки.
– Ты так и не объяснил, как это делаешь, – сказала Цыганка.
– Да я и сам не понимаю. – Джонни отложил флейту и потянулся, заложив руки за голову. – Только помню, как отец научил меня нескольким мелодиям и заставлял играть их снова и снова. Он был доволен, когда я это делал, потому что люди кидали монеты… кучу монет. Гораздо больше, когда играл я, а не он. Так что я играл, а он собирал деньги.
Цыганка кивнула. Раньше она уже слышала об отце Флейтиста – и от него, и от папы. Вроде об одном и том же, но у каждого история получалась своя. Какая из них была правдой? Ведь не обе же? Цыганка знала, что ее папа хороший и честный человек, и все же Флейтист столько раз рассказывал об этом – и всегда одинаково. И рассказывал часто, ведь это была история о том, как он в последний раз видел своего отца. О том, как они поехали в другой город и Флейтист играл новую мелодию, которую недавно выучил, и люди стояли и слушали, и бросали гораздо больше монет, чем когда-либо прежде.
А после отец собрал все, и они поспешно ушли, а когда стояли в каком-то закоулке и пересчитывали выручку, денег оказалось гораздо, гораздо больше, чем им кидали, а еще кошельки и драгоценности. Отец похвалил Флейтиста за то, что он хорошо поработал, и взъерошил ему волосы. Потом в закоулке послышались шаги и голоса: «Вот они!» Отец набил карманы Флейтиста кошельками и велел бежать и ждать его у музея. И пообещал прийти за ним позже.
Поэтому Флейтист побежал к музею. Отец еще раньше показал ему огромное каменное здание. Теперь мальчик ждал на ступеньках, а когда казалось, что кто-то смотрит на него, прятался в нишах, за статуями и колоннами. Стемнело, двери музея закрылись, а папы все не было. Флейтист продолжал смотреть на слово «МУЗЕЙ» над входом. Он знал это слово, хоть и не умел читать, и коротал время, запоминая, как выглядят буквы. Становилось все темнее и холоднее.
Он заснул у подножия статуи и проснулся, только когда появились незнакомые люди и сказали, что его отец сбежал. Флейтиста отвезли в приют, куда отправляли бездомных детей, хотя он все время говорил, что отец приедет и заберет его домой. Но в конце концов забрала его семья Веретено. Отца своего он больше никогда не видел.
А папа Цыганки рассказывал все по-другому, и только ей. Флейтисту, говорил он, этого знать не нужно. История была похожая, за исключением того, что папа объяснил: деньги и драгоценности им отдали не только по доброй воле, слушая музыку Флейтиста. Кто-то видел, как его отец обчищал карманы, пока публика завороженно внимала мелодии флейты.
Отец знал, что делал, когда отправил Флейтиста ждать, и вовсе не думал приходить за ним. Кошельки, которые он отдал мальчику, были пусты: отец оставил сына без гроша, а сам сбежал с награбленным добром. Флейтисту никогда не рассказывали об этом. Папа Цыганки говорил, что это лишит его надежды, а никто не должен жить без надежды.