Цыганка пристально посмотрела на него, ее лицо сморщилось, она уткнулась ему в плечо и тихо заплакала. Когда всхлипывания смолкли, Флейтист отвел ее в закуток, усадил и, как ребенка, укутал одеялом. Рядом с ней положил мел и грифельную доску.
Цыганка взяла мел в одну руку, другой вытерла нос. Мел застучал по доске.
– Что она пишет? – спросил я, не подумав.
Флейтист нахмурился:
– Если бы дорогая Элис дала мне возможность прочесть, я бы тебе ответил.
В его голосе снова прозвучала горькая нотка, только теперь все стало понятнее. Прочитав о его прошлом, я увидел его с другой стороны. Он перестал быть для меня просто ухмыляющимся вором. Его, перепуганного мальчишку, бросил единственный человек, который был у него в этом мире. А еще Флейтист заботился о Цыганке – и раньше, и сейчас.
Поколебавшись, я слез с кровати, подошел к Цыганке и сел рядом, немного опасаясь, что она снова взорвется. Но вспышка кончилась, Цыганка была как обгоревшая спичка. Силы оставили ее.
Я прочитал вслух, что она написала:
«Ты понятия не имеешь, каково это: узнать, что все, что ты о себе знаешь, – ложь. Что ты всего лишь плод чьего-то воображения».
Она подождала, пока я дочитаю, вытерла доску рукавом, чтобы освободить место, и продолжила:
«Мы существуем только потому, что твоя сестра ввела нас в историю. Мы существуем для ее развлечения. Для вашего развлечения. Моя мать – чудовище, только для того, чтобы вам было интереснее читать. – Глаза Цыганки сузились. – И еще, наверное, – раз я главное действующее лицо, – чтобы заставить вас пожалеть меня. Чтобы вы мне сочувствовали. Я потеряла голос, чтобы вы переворачивали страницы. И отец Флейтиста бросил его потому же. Вся наша жизнь на этих страницах. Наши сокровенные мысли, наши тайны. Вещи, которыми никто не должен делиться. Но они здесь – чтобы о них узнал тот, кто читает. – Она показала на блокноты, стоящие на полках. – Все истории, которые я написала, больше не мои. Они принадлежат Элис, как и все остальное в моем мире».
– Не думаю, что это так. – Я ждал, что Цыганка вспылит, но она не двинулась с места. – Элис часто говорит, что, когда она пишет, персонажи становятся главнее ее. Они ведут ее. Берут все в свои руки. История как будто пишет себя сама. – Я слабо улыбнулся. – Хотя такое, как сейчас, впервые.
Цыганка так сильно надавила мелом на доску, что белые крошки осыпались ей на колени.
«Я ей завидую».
– Я думаю, она тебе тоже завидует.
Цыганка недоверчиво покачала головой, и я торопливо продолжил:
– Ты – ее лучшая версия. Ты такая, какой она мечтает быть. Ты красивая…
Цыганка фыркнула.
– Да, ты красивая, и тебе все равно, что люди думают о тебе. Ты красиво одеваешься и плаваешь на этой чудесной лодке, отправляешься куда душе угодно, сочиняешь истории, которым можешь придумывать конец, а можешь – нет. Это необязательно. Не так, как у нее.
«Но она сделала меня прóклятой. Она заставила мать бросить меня».
– Я думаю, твоя мать ушла, потому что ушел отец Элис. А насчет проклятия… ты кое о чем забываешь.
«О чем?»
– О том, что в каждой истории и у каждого героя есть трудности, которые необходимо преодолеть, – сказал я. – Это главное. Она хотела, чтобы ты избавилась от своего проклятия. В этом смысл истории.
«А если она не сможет закончить книгу? Что тогда?»
– Она должна закончить ее. Но сначала мы должны сделать так, чтобы она вернулась, – где бы она ни была. Ее отец поймет, что произошло, – нам необходимо найти его.
– Пора наверх. – Флейтист встал. – Цыганочка, через минуту мне понадобится твоя помощь. Скоро шлюз. – Под его ногами захрустела разбитая посуда.
Цыганка достала из-под раковины совок и щетку и принялась подметать. Я наклонился, чтобы помочь, но она покачала головой.
«Это я устроила, – написала она. – Я и уберу».
Отойдя на шаг, я смотрел на нее. Она собрала волосы сзади, в небрежный пучок. Я поймал себя на том, что уставился на ее татуировку – маленького скорпиона на шее, прямо под ухом, и вспомнил, как впервые прочитал об этом в записках Элис. Тогда, да, собственно, и сейчас, мне казалось, что выбор странный, но я видел, что это ей подходит. Скорпион не выглядел неприятным или устрашающим. Он чем-то напоминал саму Цыганку. Ожидание нападения и готовность защищаться. Может атаковать, но только если заденут.
– Почему ты выбрала его, Цыганка? Скорпиона?
Она перестала мести и прикоснулась пальцами к шее. Затем взяла карандаш:
«Там, откуда мы, это знак силы. Знак на удачу, для защиты».
– Защиты?
Она кивнула:
«Многие присматривают символ для любви или богатства. Я выбрала скорпиона. Говорят, его жало может отвести опасность и даже сохранить жизнь».
– Жало! – Я щелкнул пальцами, тотчас вспомнив загадку Табиты. Конечно, жало скорпиона может убить. Не это ли ключ? Хотя непонятно, как жало связано с волосами. Я достал листок с загадкой и несколько минут пытался подогнать одно к другому, но решение так и не находилось. Когда Цыганка закончила убирать и вышла на палубу к Флейтисту, я вернулся в закуток, облокотился на подушки и попробовал подумать еще, но все равно ничего не добился. Уставший, убаюканный покачиванием лодки, я закрыл глаза и – сам того не желая и даже не осознавая – задремал. Спустя какое-то время меня разбудил донесшийся с палубы крик Флейтиста.
Поморгав спросонья, я вскочил и поднялся наверх. Холодный ветерок прогнал остатки дремоты.
Цыганка стояла на носу лодки, прикрывая глаза от солнца.
– Смотри, – Флейтист показал вперед.
На холме вдали возвышалась величавая статуя оленя с раскидистыми рогами.
– Мы нашли его, – сказал Флейтист. – Вот пятиногий олень.
Через двадцать минут мы причалили, натянули теплую одежду и выбрались на берег. Было уже чуть за полдень, но не особо теплее, чем утром.
– Похоже, придется немного пройтись. Причем в гору. Вон тропинка. – Флейтист пошел первым.
Мы сделали всего несколько шагов, когда рядом возникла черная фигурка.
– Как мило, что ты присоединилась к нам, – проворчал Флейтист.
Мы двинулись дальше, Табита бесшумно скользила в траве.
– Мне захотелось размяться, – она зевнула.
– Ну, раз ты здесь, расскажи нам о себе. Давно пора, – сказал я.
– Почему?
– Потому что ты темнила с самого начала и мало что говорила, зато все слышала. И, – внезапно я кое-что осознал, – ты, кажется, вовсе не удивилась, когда Цыганка вышла из себя, узнав, что она…
– Персонаж из книги твоей сестры? – бесцеремонно закончила Табита.
– Да, – покраснев, я искоса взглянул на Цыганку. Лицо ее было каменным. – И ты, ну… нелегко это говорить, но ты тоже. Или ты уже догадалась сама?
Кошка кинулась на что-то в траве:
– Черт возьми! Упустила.
– Табита? Ты меня слышала?
– Что? О, прости. Ну да, я предполагала такое.
– Тебя это не удивляет? – спросил Флейтист.
– Меня больше ничего не удивляет, – ответила Табита. – Так случается, если прожить три жизни. Кроме прочего, я услышала достаточно, чтобы понять: где бы я ни была, говорящие кошки встречаются редко.
Я хмыкнул:
– Не редко. Это просто невозможно.
– Однако же я здесь, разговариваю с тобой, – насмешливо заметила кошка. – Так что нет ничего невозможного.
– Ты сказала, что прожила три жизни, – не отступал я. – И что когда-то была человеком…
– Разве? Не помню этого.
– Когда сообщила, что скучаешь по мылу и воде, – напомнил я.
– О.
– Кто-то, наверное, превратил тебя в кошку, – настаивал я.
– А почему ты не допускаешь, что я сделала это сама? – Табита запрыгнула на пень и принялась усердно точить об него свои белые когти.
– Сама? – Флейтист обернулся, и длинная челка упала на изумленно поднявшиеся брови. – Зачем?
– Затем, что я могла, и это был лучший вариант, – объяснила кошка. – Тебе известно, что там, откуда я родом, бывает с людьми, которые знакомы с магией? Это не очень приятно.
– Ты имеешь в виду, такими, как… ведьмы? – спросил я.
– О, здорово, здесь тоже знают это слово, – саркастически промурлыкала Табита.
«Какое слово ты бы предпочла? – нацарапала Цыганка. – Чародейка? Волшебница?»
– Боже правый, нет, – возмутилась Табита. – Никакой затейливой болтовни. «Знахарка» – вот так это называлось. Что меня вполне устраивало. К таким приходят, чтобы избавиться от бородавок или чтобы не пучило живот, но как только что-то случается – ахнуть не успеешь, их немедленно во всем обвинят. «О-о-о-о, матушка Наушница увидела жабу, которая на нее нехорошо посмотрела!» Или: «Фермеру Олуху приснился плохой сон, как кто-то ущипнул его, и он проснулся черным и синим!» И вот уже на тебя указывают пальцем. А дальше повсюду разлетается слово «ведьма».
– Здесь сжигали ведьм сотни лет назад, – сказал я. – В реальной жизни.
Табита спрыгнула с пня, прижав уши к голове:
– Реальная жизнь такая же, как и жизнь в книгах.
– Наверное, еще хуже, – сказал я. – Но все-таки, почему ты решила превратиться в кошку?
– Я думала, что уже объяснила это. Чтобы сбежать.
– Но почему в кошку? Почему не в кого-нибудь другого?
Она посмотрела на меня как на болвана:
– Нужен был тот, кто согласится поменяться со мной местами. Ни один человек в здравом уме не пошел бы на это, но моя дорогая киса была более чем счастлива. Видишь ли, ей у меня неплохо жилось, а ведьмы – если мы используем это слово – и их фамильяры[2] связаны навсегда. Умри я – а я бы умерла, если бы они меня догнали, она бы тоже умерла, только страдала бы больше. И так девять раз, пока бы они с ней расправлялись. В общем, у меня был шанс ускользнуть и выжить, а она по крайней мере могла закончить свой путь спокойно. – Табита легонько вздохнула. – По счастливой случайности она уже в этой – первой – жизни была разумным существом.