– Вы имеете в виду доктора Розмари?
Наступила тишина. Затем из-за двери донеслось:
– Откуда, черт возьми, вы знаете о докторе Розмари? Кто вы такие, дети? Кто вас послал? Вы не выйдете, пока я не получу ответы!
– Вам нужны ответы? – крикнул я, выходя из себя. – Ну, так они вам не понравятся.
– Ты это о чем? – в голосе Рамблбрука появилась тревога.
– Я кое-что знаю о вас, Рамблбрук. Знаю, что множество историй для своего музея вы украли. И знаю причину, по которой все это началось. – Я снял рюкзак, расстегнул и полез за тем отрывком из тетради, который был у меня все время.
– Что ты делаешь? – беззвучно произнесла Цыганка.
– Блефую, – шепнул я. – Есть шанс, что получится заставить его выпустить нас. – Пролистав страницы, я нашел то, что искал: имя. Мне оно ни о чем не говорило, но для Рамблбрука значило все.
– Не лги! – взорвался он. – Никто этого не знает! Только я.
– Вы начали собирать незаконченные истории, потому что чувствовали свою вину. – Я старался подавить нервные нотки в голосе. – Вину за то, что случилось с Джорджи Сквичем.
Из-за двери донесся сдавленный звук:
– Как ты… Кто сказал тебе это имя? Кто?..
– Тот, кто очень много знает о тебе. И о Джорджи Сквиче. И том, как ты винил себя за… то, что с ним случилось. – Я ждал, затаив дыхание. Ждал и боялся. Я не знал, что произошло. Элис не написала об этом, но если Рамблбрук поддастся на уловку, то, возможно, отпустит нас.
С той стороны двери послышались судорожные вздохи. Рамблбрук рыдал.
– Кто знал еще? – сквозь всхлипывания бормотал он. – Все эти годы… Я думал, кроме меня никто. Я… я однажды пытался рассказать. Моей матери. Но я не смог. Увидеть на ее лице разочарование – нет, это было бы невыносимо… знать, что ей известно такое обо мне.
В волнении я посмотрел на Цыганку. Ее лицо смягчилось. Что бы Рамблбрук ни сделал, он страдал, и слышать это было тяжело. Только Флейтист оставался невозмутимым.
– Никто больше не узнает, – произнес я. – Просто отпустите нас, и мы ничего никому не расскажем.
Но Рамблбрук будто не слышал, продолжая тихо плакать.
– Если бы я только открыл калитку, – шмыгая носом, бормотал он. – Если бы только был храбрее, если бы не был трусом… Его можно было спасти.
Я попытался снова вглядеться в исписанные Элис страницы. При таком слабом свете читать было трудно. Хоть бы какая-нибудь еще подсказка, чтобы вынудить его разговориться. Ничего не попадалось на глаза. Однако мое молчание Рамблбрук, похоже, воспринял как обвинение.
– У меня не было выбора, – проговорил он, защищаясь. – Любой из школы поступил бы так же.
– Неужели? – спросил я.
– Все знали, что над ним издеваются. Никто не заступился. Все слишком боялись, что сами станут мишенью. – Он уже перестал плакать и заговорил быстрее. – Не может быть, чтобы в саду в тот вечер был только я. Не мог только я слышать, как за ним гнались по переулку.
– Но вы могли спасти его, – у меня мелькнуло в голове, что в тетради упоминалась какая-то калитка. – Вы могли впустить его.
– Мог. Все могло быть иначе, – пробормотал Рамблбрук. – Если бы я только впустил его и увел подальше от них. Или если бы по крайней мере вышел сам и задержал их, всего на несколько секунд… – Он запнулся. – Если бы… если бы поезд в тот самый момент не выехал, когда они гнались за ним по рельсам в конце улицы. Все эти «если».
Я закрыл глаза. Джорджи Сквича загнали под поезд, и Рамблбрук жил, зная, что мог его спасти… если бы только не побоялся открыть калитку и дать Джорджи убежать.
– Они вытряхнули его сумку в переулке, – дрожащий голос Рамблбрука звучал теперь словно издалека, словно он полностью погрузился в воспоминания. – Разбросали вокруг его вещи. Я собрал их, когда они ушли. Вот как я нашел его рассказы, десятки рассказов среди тетрадей и учебников. Я полночи не спал и читал: они были написаны блестяще. И там был один, незаконченный. Мне отчаянно хотелось узнать, что будет дальше. И вот тогда я решил, что буду другом Сквича, несмотря ни на что. – Он всхлипнул. – Но, конечно, было уже слишком поздно. На следующий день в школе я узнал, что он погиб. Он… и два недоумка, гнавшихся за ним. Понимаете? Я мог бы спасти не одну жизнь, а целых три.
– Но вы можете спасти одну жизнь сейчас. Помогите нам! Отдайте нам рассказ и отпустите. – Я прижал ухо к двери, пытаясь понять, что сделает Рамблбрук. Однако, кроме быстрого и испуганного дыхания, ничего не услышал.
– Кто еще знает, что я сделал? – настойчиво произнес он. – Кто тебе это сказал?
Глаза Цыганки расширились. Она покачала головой, предупреждая, чтобы я не сболтнул лишнего. Я кивнул. Было уже ясно, что Рамблбрук не в состоянии смириться с правдой. Невозможно объяснить ему про Элис, тем более про то, что все произошедшее с ним написала она, – настолько он поглощен чувством вины. Это открытие сокрушит его и, пожалуй, подвергнет нас еще большей опасности. Не предугадать, как он отреагирует, не придет ли в бешенство.
– Я… я не могу сказать, – ответил я наконец. – Но мы понимаем: вы не хотели, чтобы так случилось. Это был несчастный случай, ужасный несчастный случай. Виноваты те, кто гнался за Джорджи. Это из-за них все произошло.
– Да, из-за них, – голос Рамблбрука был слаб. – Но я это допустил. Иногда самое худшее – не сделать ничего. Вот поэтому я должен тщательно обдумать, что делать с вами дальше.
Когда шаги Рамблбрука удалились от двери и заскрипели ступеньки, по которым он спускался, я в страхе уставился на Цыганку и Флейтиста.
– Он оставляет нас здесь? – пробормотал я. – Но он не может…
– Пока оставляет, – сердито зыркнул Флейтист. – Он знает, что рано или поздно придется нас выпустить, но пока мы влипли.
– Флейтист прав, – тихо сказала Цыганка. – Нам не выйти отсюда в ближайшее время просто так – если только сбежать. – Она открыла окно и высунулась наружу, ее дыхание облачками вырывалось в холодный воздух.
– Тут высоко? – спросил я.
– Слишком. Если прыгать, кости переломаем.
– А как насчет той крыши внизу, по которой кошка забиралась?
Флейтист тоже подошел к окну:
– Нет, крыша еле держится. И шифер там скользил даже под кошкой. Если кто-нибудь из нас попробует пойти, наверняка обрушится. Можно убиться.
– Интересно, а что с Табитой? – вспомнила Цыганка. – Вы ее вообще видели, когда поднялись наверх?
– Нет, – ответил Флейтист. – Она пошла в дальнюю комнату, а я сразу встал у окна. Больше не видел ее и не слышал.
– Может, она ускользнула, когда Рамблбрук вернулся, – сказал я. – Она могла пойти к Рамону за помощью.
– Скорее, просто смылась, спасая свою шкуру, – предположил Флейтист.
– Нужно что-то еще придумать. – Я в отчаянии оглядел комнату. – Что-то, что заставит Рамблбрука отпереть дверь. – Мой взгляд остановился на сейфе. – Вдруг там деньги или что-то ценное. Если его открыть и начать выбрасывать деньги из окна, Рамблбрук войдет, чтобы остановить нас, и мы вместе его одолеем.
– Бинго! – глаза Флейтиста сверкнули. – Молодчина, малыш!
Цыганка с сомнением посмотрела на сейф:
– Разве мы сможем? Нам не угадать комбинацию.
– Забудь о сейфе. – Флейтист схватил верхнюю коробку из стоящих в нише. – У нас есть то, что для Рамблбрука ценнее всего. – Он поставил коробку на пол и вскрыл. В нос шибануло затхлым запахом старой бумаги.
– Истории, – прошептал я.
Флейтист вытащил пачку бумаг.
– Рамблбрук! – заорал он. – Рамблбрук! Тебе лучше подняться сюда и открыть эту дверь!
– Что ты собираешься делать? – спросил я.
Флейтист начал выкладывать истории на камин.
– Все, что потребуется, – он кивнул на другие коробки. – Давайте помогайте.
Цыганка сняла следующую коробку, я еще одну, пошатываясь под ее весом. Когда я собирался поставить ее на пол, она вывалилась у меня из рук и упала боком. С этой стороны в тусклом свете виднелась только одна пометка: буква «У». Я начал выгребать истории из коробки прямо горстями. Напечатанные на машинке, написанные от руки. Некоторые всего в одну-две страницы, другие – очень длинные, целые книги, где не хватало нескольких глав.
Неужели Элис писала каждую из историй за авторов, которых сама и придумала? Но такое ведь невозможно. Их было слишком много, даже в открытых нами коробках. И не только у меня возникла эта мысль.
– Здесь все сочинила Элис? – спросила Цыганка. – Как? Просто… как? Это же кого угодно сведет с ума.
– Может быть, поэтому все и произошло, – голос у меня дрожал. – Я представил сестру, спящую на лодке, и мои глаза внезапно наполнились слезами.
Флейтист достал коробок спичек.
Я с тревогой смотрел на него.
– Рамблбрук! – снова крикнул он. – Если хочешь, чтобы твои истории остались целы, лучше поднимись сюда!
– Ты действительно собираешься их сжечь? – спросил я.
Его глаза торжествующе сверкнули:
– Да, если он нас не выпустит. Но держу пари, он вот-вот откроет эту дверь.
Цыганка прижалась ухом к двери:
– Он идет.
Флейтист сунул страницы в камин, держа спичку наготове. Я смотрел на это едва ли не с тоской. В комнате было ужасно холодно. Мой взгляд скользнул по вытащенным из коробки историям, которые я разбросал по полу. Сколько же их. Все эти вымышленные люди, вымышленные имена…
…И одно – теперь совершенно реальное.
Потрясенный, я дрожащими пальцами поднял папку. Ошибки быть не могло. То самое имя.
История в папке называлась «Девять жизней». Края страниц были грязными, в черных чернильных отпечатках, измазанные еще чем-то темным. Я начал читать.
Давным-давно жила-была маленькая девочка по имени Дороти Граймс. И жила она в специальной больнице. Ее отправили туда, потому что она сделала кое-что плохое и врачи думали, что у нее не все в порядке с головой, хотя Дороти была не согласна. Она думала, что с головой у нее все в порядке, и много раз говорила об этом своей кошке, которая была особенной кошкой, но к этому мы скоро вернемся.