– Тогда давай по очереди, – сказал я. – Откуда ты?
– С Вороньего Камня. Остров среди топей, – ответила она. – Там холодно. Следующий вопрос?
– Никогда не слышал о таком месте. Должно быть, где-то далеко. Как ты сюда попала?
– Не могу ответить, – сказала кошка. – Потому что я не помню этого.
– Как тебя зовут?
– Может быть, тебе не следует расспрашивать меня обо всем этом, – заметила кошка. – Тебе никогда не объясняли, что нельзя разговаривать с незнакомцами?
– Не думаю, что говорящие кошки считаются.
– Хорошо, – ответила кошка. – Меня зовут Табита. Табита Элизабет Эшвуд.
– Так, значит, ты и есть Т.Э.Э., – вспомнил я инициалы на жетоне.
– Да, – подтвердила Табита. – Кстати, я бы не отказалась от чашечки чая. Ты не против?
Она взглянула на маленький чайный столик Элис.
– Чая? Может, ты хочешь молока?
– О, нет. Чай – было бы чудесно, спасибо. С молоком. И два кусочка сахара.
Я положил пакетик чая и сахар в чашку и включил чайник.
– Зачем ты пришла к нам домой?
– Мне надо было где-нибудь остановиться, – объяснила Табита. – Где можно было бы надеяться, что меня не заметят, пока я не придумаю, как быть дальше.
– Значит, ты увидела в саду Твич и решила пойти за ней через кошачью дверь? Потому что вы так похожи и тебя легко принять за нее? – догадался я.
– Да, – сказала кошка. – Хотя дальше все получилось не совсем по плану, не так ли?
– Так, – подтвердил я. – Но, если бы я не поднялся сюда, чтобы…
Чтобы найти Элис.
Вся эта сумятица и растерянность из-за говорящей кошки отвлекли меня от поисков сестры. Я так отчаянно хотел, чтобы она была здесь, что у меня сдавило горло.
Говорящая кошка в комнате Элис. Все точно так, как будто… ну… придумано Элис. Именно такое она обожала, именно такое могла бы написать…
Эта мысль гвоздем засела в голове, когда я опять вспомнил, что происходило прошлым летом и о чем говорила Элис сегодня ночью.
Я заварил чай и поставил чашку перед Табитой. Она лакала его аккуратно, понемножку, будто старалась не замочить усы.
– Как давно ты стала кошкой? – спросил я. – И кто превратил тебя в кошку?
Табита ответила не сразу. Она вылакала всю чашку, а затем и вторую после того, как я снова наполнил ее. Вылизав все дочиста, она довольно замурлыкала и снова расположилась на столе, пристроив изогнутый хвост на клавишах пишущей машинки Элис.
– Почему ты думаешь, что кто-то превратил меня, – наконец спросила она, – и что я не всегда была кошкой?
– Потому что ты умеешь говорить.
– Все кошки говорят, – сказала Табита. – Но не все люди их понимают.
– Твич точно не умеет.
– Но ты тем не менее можешь ее понять, не так ли?
– Да, но это совсем другое дело. Она просто стоит рядом и мяукает, а ты разговариваешь. Действительно, по-настоящему разговариваешь. И ты пьешь чай. Обычные кошки не пьют чай.
– Чай больше бодрит, чем молоко, – пояснила Табита.
Во второй раз у меня возникло ощущение, что кошка ведет себя изворотливо и явно не склонна идти навстречу. И тут я кое-что припомнил.
– Ты вот сказала недавно, когда умывалась: «Я скучаю по мылу и воде».
– Разве?
– Да. И это доказывает, что ты раньше была человеком. Кошкам не нужны мыло и вода, и раз тебе этого не хватает, значит, ты привыкла умываться как человек!
Хвост Табиты дернулся.
– Ты умнее, чем кажешься, правда?
Понять, что это не очень уж большой комплимент, ума у меня хватило.
– Так кто же ты? – Я не в силах был подавить раздражение, прозвучавшее в голосе. – Или кем ты была?
– Мне надо с осторожностью выбирать тех, кому я могла бы это сказать. – Табита поджала под себя лапы.
– Почему? Ты от кого-то скрываешься?
Я не получил ответа. Стукнула входная дверь, и послышался мамин голос.
– Мне лучше спуститься, – сказал я, не сводя взгляда с Табиты. Теперь было уже не до блинчиков на завтрак. Хотелось выспросить все у таинственной кошки, но, похоже, ей надоели мои расспросы – она заснула.
Я слез по складной лестнице, но, добравшись до нижней ступеньки, замешкался. Всего лишь быстро, в два приема, сложить лестницу, и люк закроется – кошка окажется запертой на чердаке. Нет, я не поступлю так. Она не пленница и, кроме того, вроде не спешит уходить. Вопросы подождут, и Элис должна скоро вернуться. Она-то сообразит, что делать.
Когда я вошел в кухню, мама наливала жидкое тесто для блинчиков на сковородку. Стол был освобожден от коробок для непогоды и накрыт на двоих.
– А где Элис? – спросил я.
– Не знаю, мы с ней не говорили, – ответила мама, разрезая лимон на четыре части. – Но я видела ее в городе, когда уже собралась домой. – Мама нахмурилась. – Я ей помахала, но, похоже, она меня не заметила.
Я сел за стол. Мы посыпали испеченные блинчики сахаром, выжали сверху сок из четвертушек лимона и принялись за еду. Каждый кусок застревал у меня в горле, и, пытаясь проглотить, я отхлебывал чай. Никак не получалось избавиться от ощущения, что что-то неладно. Непохоже на Элис – уйти в субботу так рано и даже никого не предупредить, куда идет. И еще ее непонятное настроение прошлой ночью…
Жужжание рядом с тостером нарушило тишину. Мама подняла голову:
– Это телефон Элис. Странно, что она ушла без него.
– Как ты думаешь, с ней все в порядке? – спросил я.
– Когда я ее видела, все было прекрасно, – сказала мама. – А почему должно быть иначе?
Я пожал плечами. С мамой Элис была не так откровенна, как со мной. Я знал о ней даже то, что мама не знает и вряд ли узнает, ведь Элис взяла с меня обещание молчать. Иногда я гадал, хорошо ли это.
– Да так, просто. – Я посмотрел на телефон сестры. – Думаю, забыла по рассеянности.
– Ты уже решил, кого выберешь для Подобия? – поинтересовалась мама.
– Нет пока. Я надеялся, что Элис поможет.
– Хочешь, я помогу? Во всяком случае, мы можем начать, только мне нужно собраться, у меня завтра ранний рейс.
Я вскинул голову:
– Рейс? Куда?
– В Брюссель, Мидж. Я же говорила, там книжная ярмарка.
– Ох, опять, – я сморщился. – И долго тебя не будет в этот раз?
– Всего три дня. Не гляди так уныло! Тебе ведь хорошо с Элис. Я знаю, как она балует тебя в мое отсутствие.
Что правда, то правда. Элис действительно баловала меня. Мы засиживались допоздна, смотрели по телевизору всякую чепуху и ели слишком много сладкого. В хорошие дни. Мама была с нами не так часто, чтобы знать: дни случались и плохие. Дни, когда Элис забывала вымыть голову, почти не разговаривала, а ужинать приходилось тем, что я сам себе готовил: бобами на подсушенном хлебе.
Я как раз доел последний блинчик, когда мельком увидел кончик черного хвоста, плавно передвигающийся за спиной у мамы. Хвост не принадлежал Твич – Твич сидела у мамы на коленях и обнюхивала ее тарелку. Я вскочил, ударившись об стол.
– Осторожнее, Мидж! – вздрогнула мама. – Что стряслось?
– По-моему, там соседский кот, – выпалил я на бегу к выходу, где только что скрипнула кошачья дверь. В окне я успел увидеть черный силуэт, исчезающий за садовой оградой. Быстро отперев заднюю дверь, я помчался к калитке, распахнул ее и выскочил в проулок между нашим домом и соседним. Я подумал, что кошка убежала, но потом боковым зрением уловил едва заметное движение по направлению к улице и тихонько пошел туда же.
Табита сидела на ограде соседнего дома совершенно неподвижно, только хвост раскачивался из стороны в сторону, выводя восьмерки. Я подошел ближе и уже открыл рот, чтобы заговорить, но увидел, куда она смотрит.
На другой стороне улицы, возле магазинчика на углу, стояла девушка с длинными светлыми волосами. Под мышкой у нее был блокнот. Черную кожаную куртку, в которую она была одета, я не узнал, но зато я знал ее саму. На меня нахлынуло облегчение.
– Элис! – позвал я, замахав рукой. – Мама напекла блинчиков – еще осталось немножко!
Сестра обернулась, посмотрела на меня, но не помахала в ответ.
– Элис! – крикнул я снова.
Она глядела все так же недоуменно. Странно. Мама тоже говорила, что помахала Элис, а та ее вроде не заметила…
Я перешел дорогу и приблизился к сестре, забыв, что сам до сих пор в пижаме и тапочках.
– Элис, – повторил я, – с тобой все в порядке?
Она в замешательстве смотрела на меня. Что-то с ее глазами было не так, но я не мог понять, в чем дело. И вроде она казалась еще симпатичнее: щеки и губы розовее, волосы блестят больше обычного, в прическу вплетены тоненькие косички. Раньше она так не причесывалась. Я ждал, что сестра ответит, но вместо этого она вынула ручку, написала что-то в блокноте и показала его мне.
«Я не Элис», – было написано в блокноте.
– Очень смешно. А почему ты не говоришь? Горло болит?
Элис натянуто улыбнулась и снова что-то написала.
«Я не знаю, кто такая Элис. Ты ошибся».
Я ждал, что она засмеется или подмигнет, но она этого не делала. Я пристально всмотрелся и наконец понял, что меня смущало: глаза Элис были голубыми, как у меня, – а у этой девушки они были ярко-зелеными.
Я отступил от нее и охнул, чуть не свалившись – нога соскользнула с края тротуара. Девушка схватила меня за руку, чтобы удержать, но я устоял и вырвался. От ее прикосновения по руке побежали мурашки.
И еще начало сводить живот, похожее чувство я испытал в семь лет на похоронах дедушки. Тогда я не до конца понимал, что происходит, но ясно было – это что-то плохое и все уже никогда не будет как раньше.
Я не мог отвести взгляд от девушки. Лицо почти точь-в-точь как у Элис. Отличались только глаза, но этого было достаточно, чтобы осознать ошибку. Она что-то подчеркнула и снова протянула мне блокнот:
«Я не Элис».
Девушка отвернулась и пошла прочь. Уже не сомневаясь, что это не моя сестра, я смотрел, как она завернула за угол и скрылась на соседней улице.
Да, она не Элис. Но кто?