е нетронутые окрестности, а иногда езжу по пустоши. Я могу отправиться куда пожелаю, и сопровождают меня только почетный караул и Шрусбери: мой милый спутник и друг. Днем я лежу на солнце и дремлю.
Мне снятся сны. Не те кошмары, что мучили меня в Шотландии, но сны о Франции, о моем солнечном детстве. Мы танцуем в садах Фонтенбло, и музыканты, – о! для нас, детей, играли пятьдесят музыкантов! – музыканты играют для нас, и мы просим снова и снова повторять одну и ту же мелодию, чтобы разучить танец.
Мы репетируем к приезду короля, ослепительного короля Франции, моего свекра, единственного отца, которого я знала, единственного мужчины, любившего меня бескорыстно, единственного человека, которому я могу доверять, когда-либо доверяла.
Он подъезжает и спрыгивает с коня, его шляпа сидит набекрень на темноволосой голове, каштановая борода и усы блестят. Он ловит меня в объятия – меня прежде всех, раньше своего сына и наследника, раньше дочерей.
– Моя девочка драгоценная, – говорит он мне на ухо. – С каждым днем ты все прекраснее, с каждым днем все изысканнее. Скажи, что бросишь малыша Франсуа и выйдешь за меня.
– О да! – кричу я, не колеблясь ни минуты.
Я зарываюсь лицом в его шелковистую бороду и вдыхаю запах чистого белья и одеколона.
– Я выйду за вас завтра. Вы разведетесь ради меня с Мадам Змеей?
Это очень дурно с моей стороны, но он покатывается со смеху.
– Завтра, голубка, ma chérie. Тут же! Завтра я это сделаю. А теперь потанцуй для меня.
Я улыбаюсь во сне и поворачиваюсь к солнцу. Кто-то, одна из моих служанок, задвинула камчатную занавеску, чтобы солнце не светило мне в лицо. Кожа моя должна оставаться белой, как сливки. Мою красоту не должен опошлять дневной свет. Он говорил, что я всегда должна заслоняться от солнца, всегда одеваться в лучший шелк, всегда носить лучшие украшения; ничего, кроме лучшего, для маленькой дофины.
– Ты будешь королевой Франции, когда я умру, моя маленькая принцесса, – серьезно говорит он мне. – Я оставлю свое королевство на твое попечение. Именно у тебя есть ум и воля, я тебе доверяю.
– Папа Ваше Величество, не говорите об этом, – шепчу я.
– Ты будешь королевой Шотландии, – напоминает он мне. – А когда умрет Мария Тюдор, ты станешь королевой Англии.
Я киваю. Мария Тюдор – последняя законная наследница Генриха VIII, единственная дочь его жены Катерины Арагонской. После нее, раз у нее нет детей, иду я, внучка сестры Генриха.
– И ты должна занять свой трон, – говорит он мне. – Когда меня не станет, не забывай об этом. Если я буду жив, я посажу тебя на английский трон, клянусь. Но если я умру, ты должна это запомнить. Ты – королева Шотландии, Франции и Англии. Ты должна потребовать свое наследство. Я повелеваю.
– Хорошо, папа-король, – торжественно произношу я. – Можете положиться на меня. Я не забуду и не подведу вас.
Он поддевает меня пальцем под подбородок и поднимает мое лицо к себе. Склоняется и целует меня в губы.
– Очаровательна, – говорит он.
От его прикосновения я слабею, и мне делается тепло.
– Ты будешь изысканнейшей королевой, какую знал мир. И ты получишь Англию, Шотландию и Францию. Ты создашь королевство, которое превзойдет королевство Вильгельма Нормандского. Ты будешь королевой Франции, Англии и Шотландии. У тебя будет величайшее королевство в мире, и я вырастил тебя, чтобы ты стала величайшей королевой в мире. Никогда, никогда об этом не забывай. Это твоя судьба, это судьба, которую дал тебе Господь. Ты должна стать величайшей королевой христианского мира, а возможно, и мира вообще. Такова Божья воля. Повинуйся Ему.
1570 год, июнь, Чатсуорт: Джордж
Я собираюсь сесть в седло, чтобы поехать кататься с королевой, когда слышу стук копыт небольшого отряда, и человек с несколькими спутниками выезжает на аллею под большими склоненными деревьями. Он подъезжает к входу в конюшню, не колеблясь, словно изучил план дома и знает, где что находится.
Я устало отдаю поводья коня мальчику-груму и иду встречать приезжего.
– Да?
Он спешивается, снимает шляпу и низко кланяется мне. Не слишком-то низко, замечаю я.
– Милорд Шрусбери?
Я киваю. Я узнаю в нем одного из тех, кого иногда вижу при дворе стоящим за спиной Фрэнсиса Уолсингема, когда тот, в свою очередь, стоит за спиной Уильяма Сесила. Так он шпион, еще один шпион. Он враг свободы английского народа, как бы ни внушал доверие и как бы любезен ни пытался быть.
– Я Герберт Грейси. Я служу мастеру Сесилу.
– Добро пожаловать, – вежливо говорю я.
По его одежде я вижу, что он джентльмен, один из тайного отряда Сесила. Бог знает, чего он от меня хочет.
– Вы пройдете в дом?
– Я вас не задержу, – говорит он, кивая в сторону моей лошади. – Вы собираетесь кататься с королевой?
Я улыбаюсь и ничего не отвечаю. Я не обязан отчитываться слугам Сесила, что делаю в собственном доме.
– Простите меня, – говорит он. – Я вас не задержу. Я хотел переговорить с вами лишь минуту.
– Вы далеко ехали ради минуты, – замечаю я.
Его веселая улыбка печальна.
– Когда служишь моему хозяину, привыкаешь к долгим дорогам и малым итогам, – говорит он.
– В самом деле?
Последнее, о чем я хочу слушать, это тяготы службы у Сесила и сложности жизни грязного шпиона.
– Пара слов, – говорит он.
Я отхожу с ним к углу конюшни и жду.
– Слуга вашей жены встречался с тремя заговорщиками и затевал заговор с целью освободить королеву, – прямо говорит он.
– Что?
– Он доложил ей об этом, и она дала ему две гинеи и велела продолжать действовать.
– Это невозможно, – я качаю головой. – В самом деле, Бесс никогда бы не освободила королеву. Ее куда вероятнее освобожу я, а не Бесс.
– Вот как? Почему?
– Бесс ее не любит, – неосторожно говорю я. – Женская ревность… Они как море и берег, ничего поделать не могут, а встречаются. Две сильные женщины под одной крышей, представить себе не можете…
– Слишком хорошо представляю! Она не любит ее настолько, что попыталась бы избавиться от нее, пособив ее побегу?
Я качаю головой.
– Она никогда не станет затевать заговор против королевы Елизаветы и не пойдет против Сесила…
Пока я возражаю, меня вдруг посещает по-настоящему жуткая мысль о том, на что способна Бесс. Может, она, деловитая и слишком деятельная, непокорная, попытаться поймать королеву Марию в ловушку при неудачной попытке побега? Чтобы ее у нас забрали?
– Мне лучше с ней поговорить.
– Я должен буду пойти с вами, – осторожно говорит он.
Я тут же вскидываюсь.
– Вы можете мне доверять, я надеюсь.
– Мы никому не можем доверять, – просто отвечает он. – Ваша жена участвовала в заговоре сэра Томаса Джерарда с целью освободить королеву. Мое задание – узнать, насколько далеко зашел заговор. Мне нужно будет ее допросить. Из любезности к вам, милорд, и из дружбы господина секретаря Сесила с вашей женой я сперва пришел к вам. То, что я говорю с вами частным порядком и никого сразу не арестовываю…
Я стараюсь не показать, насколько я потрясен.
– Аресты могут не понадобиться… – слабым голосом говорю я.
– У меня в кармане ордера.
Я делаю вдох.
– Что ж, я повидаю Бесс с вами, – ставлю я условие. – Ее не будут допрашивать.
Что бы она ни сделала, думаю я про себя, она не останется без моей защиты. Она решительная женщина, и когда она думает, что что-то правильно, она это сделает, и к черту последствия. К черту ее саму, так точнее.
– Она в комнате с документами, – говорю я, и мы поворачиваем к дому как раз, когда королева выходит из двери в сад и весело кричит:
– Чюсбеи!
Прежде чем человек Сесила успеет что-то сказать или сделать, я подхожу к ней.
– Это шпион из Лондона, – говорю я быстрым шепотом. – Скажите мне скорее. Вы затевали заговор? Есть заговор, чтобы помочь вам бежать? С вами говорил человек по имени Джерард? От этого зависит моя жизнь.
У нее такой стремительный ум, она сразу видит, что я в опасности, видит ждущего человека, слышит мой серьезный тон. Она отвечает тут же, не уклоняясь, быстрым шепотом:
– Нет. Клянусь. Я никогда даже не слышала о нем.
– Бесс не говорила с вами о заговоре, чтобы вас освободить?
– Бесс? Жизнью клянусь, нет.
Я кланяюсь.
– Мне придется отложить нашу прогулку, если вы меня простите, – громко говорю я.
– Я повожу коня, пока вы не будете готовы, – отвечает она формальным тоном и поворачивается к своему коню.
Я жду, пока ее коня не установят перед ней, чтобы поднять ее в седло. Даже когда за мной стоит человек Сесила, желающий допросить мою жену, я не могу позволить кому-то другому поднять королеву Марию и обнять ее на это краткое волшебное мгновение. Она улыбается мне.
– Soyez brave[31], – шепчет она. – Я невиновна. У Елизаветы нет против меня свидетельств, и она не посмеет ничего со мной сделать. Нам нужно быть смелыми и ждать.
Я киваю, она разворачивает коня и выезжает со двора. Проезжая мимо шпиона Сесила, она на мгновение улыбается самой шаловливой улыбкой и кивает в ответ на его нижайший поклон. Когда он выпрямляется, ее уже нет, но выражение его лица говорит само за себя.
– Я не знал, – заикаясь, произносит он. – Господи, она красавица. Боже, ее улыбка…
– Именно, – мрачно говорю я. – По этой причине я и плачу стражникам вдвойне, поэтому не перестаю наблюдать и поэтому могу вам ручаться, что в моем доме заговоров нет.
Мы находим Бесс, как я и ожидал, в комнате, где должны храниться записи, записи о прошлом семьи: родословные, свидетельства пэров, описи турниров и замен и тому подобное. Под командованием Бесс история чести отринута, полки и ящики вместо нее заполняют отчеты о доходах и тратах из Чатсуорта, настриг с овец, древесина из лесов, свинец из рудников, камень из каменоломен, выработка угля, отчеты корабелов и дорожный сундук, который она повсюду с собой берет, полон отчетами из других ее поместий и земель. Они все теперь мои, стали моими в браке. Но Бесс так волнуется при мысли, что мои управляющие будут всем руководить, – хотя они делают это превосходно, – что продолжает проверять отчеты о своей прежней собственности, а я просто получаю доход. Мне разницы нет. Я не торговец, которому в удовольствие считать золото. Но Бесс любит знать, как поживают ее земли, ей нравится участвовать в утомительном труде пастухов, шахтеров, камнедробителей и корабелов. Ей нравится просматривать все деловые письма и самой на них отвечать. Нравится складывать все и видеть, сколько у нее прибыли. Она ничего не может с собой поделать. Это для нее большое удовольствие, и я не могу ей в нем отказать. Хотя и не могу не находить это поведение весьма принижающим достоинство английской графини.