Мама и сын
Лет почти до тридцати я не собиралась иметь детей и не думала, что они у меня будут. Я не была идейной чайлдфри, просто мне казалось, что в моей жизни – как она реально складывается – нет и не предвидится места для ребёнка. По этому поводу я ничуть не переживала и вообще о детях не думала. Отношения с мужчинами были сложными, изматывающими, чувства доверия и защищённости не было, и денег не было, и полная социальная неустроенность, и постоянная депрессия, и болезнь, требующая постоянного приёма препаратов.
Всегда раздражало социальное давление, требующее от меня деторождения, просто потому, что я вроде как женщина и, значит, рождена для этого. А у меня и идентичности такой, что я женщина, никогда не было. Всегда чувствовала себя скорее существом андрогинным или квиром. Но это хрен объяснишь всем этим кумушкам-тётушкам с их вопросами, когда уже. Хотелось на хуй посылать. А бабушка покойная, когда я была юной девушкой, всё ругала меня, когда я уходила на гулянки, что, мол, в подоле принесёшь. А потом годы шли, и подол мой оставался пуст, бабушка уже и хотела бы увидеть правнуков, и ждала, но так и не дождалась – через три месяца после её смерти я забеременела.
Я помню, что в 2014 году, когда я пришла на приём к психоаналитику, я сказала ей, что не хочу детей и не планирую. В том же году в сауне мы разговорились с десятилетним мальчиком. Мальчик спросил меня: «У вас есть сын?» – «Нет», – ответила я. «Почему?» – спросил он. Я не знала, что сказать. Я понимаю его вопрос: молодая женщина возраста его мамы, и у неё нет сына, как у его мамы, это такое противоречие в определении для ребёнка. Как дядя без племянника, муж без жены, верх без низа и всё такое. К тому же ребёнок знает, как мама его любит, как он её любит, и не понимает, почему у других не так, хотя вроде могло бы быть так.
Егор пришёл ко мне сразу, как я его позвала. А позвала я его, когда встретила Гошу и впервые почувствовала, что в этих отношениях дети возможны. Плюс я проходила тогда анализ у лучшего на свете психоаналитика. И ещё дедушка, мой самый любимый человек, как раз тогда уходил. Как-то это тоже спровоцировало переоценку многого и способствовало желанию родить ребёнка. Очень жаль, что дедушка до этого не дожил. Я знала, что беременность может вызвать обострение моего заболевания, ухудшить его течение, с непредсказуемыми последствиями. Но я всё равно решилась на это. Так и произошло: у меня наступило очень сильное ухудшение, какого не было с самого начала болезни. Я до сих пор не восстановилась от этого. Но зато – у меня появился Егор.
Когда Егор родился, я поняла, что быть его мамой – для меня гораздо более подходит, чем почти все остальные вещи на свете. Многие мои знакомые, наверное, вообще не знают того чувства, которое является для меня блаженством. Они, скорее, склонны испытывать радость от символического и социального измерения жизни, от своей реализации в этих измерениях. А я к этому почти равнодушна, для меня блаженство – это ликование каждого атома в моём теле от соприкосновения с любимым существом, плоть к плоти, биение сердца к биению сердца, огромная, бесконечная нежность и радость, пронзающая насквозь, от возможности видеть его, быть рядом, это блаженство звериное и божественное, на уровне тела и всего существа, какой-то внутренний шорох умиления, когда сын просто пробегает мимо, блаженство утробное, как будто я, как большая дикая кошка, постоянно мурлыкаю на него и вылизываю своего детёныша. И это постоянный нож в сердце, постоянный страх: вдруг что-то случится. И такая любовь, глубинная, звериная, слепая, – в отличие от любви более умственной, царящей в свете разума, который как бы просветляет и сдерживает чувство, – она и про смерть тоже. Любовью разумной, светлой и сострадательной, конечно, я сына тоже люблю, она вообще лежит в основе моего отношения к миру и людям. Но к сыну есть и эта другая любовь, слепая и глухая, внеразумная любовь, и вот её я, кроме сына, очень мало к кому испытывала в жизни. Такая любовь – про предельные, невыносимые вещи, про детство и смерть, про то блаженство, которое когда-то было у меня с моей мамой, про что-то навсегда утраченное и обетованное, про землю, в которую все лягут, про запредельную тоску, которая есть в этой любви. Я понимаю прекрасно, что многие люди чувствуют это совсем по-другому, что у них этого чувства – как у меня – нет; все мы разные. Но для меня теперь мама и сын – это главные отношения, которые есть в моей жизни.
Нет сил
Однажды мне на голову нагадил голубь, но у меня настолько не было сил, что я ещё неделю проходила с засохшим помётом в волосах и только потом наконец собралась с силами и помыла голову.
Как от трёх мужиков
Когда мне было четырнадцать лет, я впервые напилась до потери памяти. Вначале я сидела и в одиночестве пила на рыночной площади в посёлке, потом подошёл молодой мужчина, познакомился и позвал меня к себе домой, чтобы пить вместе. Я пошла, а оказалось, что он хочет меня поиметь, но я, хоть и пьяная, слиняла от него. Он всё не хотел меня выпускать, говорил: «Погоди, я докурю, погоди, я допью…» А сам курил и пил очень медленно, а я хотела уйти. Но потом всё-таки выпустил меня. Но что там у него дома происходило, я запомнила очень плохо – потому что напилась до потери памяти, вот в памяти и образовались провалы. Но тут и помнить не надо, и так ясно, что он ко мне лез, а я ему не дала. И как до Надьки добралась, не помню. А по дороге, видимо, Юрика встретила, потому что он был со мной, когда до Надьки добралась. Я к ней домой не пошла, чтобы не пугать её родителей, а просто стояла, шатаясь, у её ворот, ржала, материлась и показывала ей сломанный ноготь. Может, я его об рожу этого молодого мужчины, который хотел меня поиметь, сломала – я не помнила. Потом пришла домой, а там дедушка. Дедушка увидел меня и не ругался, ничего не сказал. Легли спать. Ночью я, не просыпаясь даже толком, села на кровати, заблевала весь пододеяльник и отрубилась обратно. Дедушка снял пододеяльник, заменил мне бельё, а я спала мертвецким сном. Утром, когда я проснулась, пододеяльник уже был выстиран и висел на верёвке – сушился. Дедушка мне только и сказал: «Ты когда пришла вчера – от тебя несло, как от трёх мужиков». Больше мы этой темы не касались. Но фраза эта дедушкина мне очень понравилась, я пересказала её Надьке, и с тех пор, когда я напивалась, а это стало происходить часто, Надька мне говорила: «От тебя несёт, как от трёх мужиков», – и я в ответ ржала и гордилась, что от меня, такой маленькой хрупкой девочки, несёт, как от трёх больших настоящих бухих мужиков.
Не угодишь
Я очень люблю русских бабок и знаю, что волнует их больше всего. А больше всего их волнует, какая у кого причёска. Подошла ко мне бабка в магазине и спрашивает тихим вежливым голосом: «Девушка, можно к вам обратиться? Скажите, пожалуйста, а откуда эта мода на длинные распущенные волосы пошла?» А у меня как раз были длинные распущенные волосы, потому она ко мне и обратилась. Я вежливо улыбнулась и ответила: «Не знаю, наверное, от ведьм». – «Знаете, моя бабушка про это говорила “лохмы, космы и патлы” – так она это называла. А сейчас все на одно лицо так ходят», – высказавшись, бабка ушла. Через несколько дней мы с Гошей купили хорошенькую пушистую ёлочку у метро и понесли домой. Наш путь проходил мимо бабки, которая продавала еловые ветки. «Лысая-то какая! Как твоя голова!» – прокомментировала бабка нашу ёлочку и короткие волосы Гоши. Бабкам трудно угодить, на то они и бабки.
Ещё одна бабка
Я стояла с коляской у МФЦ, пока Гоша оформлял детскую карту. Подошла бабка неопределённого возраста, накрашенная, с кудрями и вся довольно кокетливая. Спросила: «Девушка, вам сколько лет?» Я ответила: «Тридцать один». Бабка: «А я думала – семнадцать. Я – художница. Смотрю, думаю, такая юная, лет семнадцать. Так держать! А мне восемьдесят пять». – «Ну, вы тоже прекрасно выглядите». – «Так я ведь художница. Художница, поэтесса, люблю Россию». – «Я тоже», – сказала я бабке. Разошлись довольные друг другом, как две дамы творческих профессий, выглядящие моложе своих лет и любящие Россию.
Второе рождение
Гоша с Денисом как-то раз сформулировали: человек рождается дважды, один раз как трагедия, второй раз как фарс.
Дрогнула рука
Перед рождением Егора мы долго с любовью делали ремонт комнаты. Повесили натяжной потолок, поклеили новые обои, отциклевали пол. Потом Гоша и согласившийся помочь Денис сами покрывали его лаком, долго с ним возились, несколько раз переделывали. Паркет был прекрасен, светел, радостен, украшен плинтусами цвета полярного дуба. А вскоре после завершения работ у меня дрогнула рука, и я пролила на пол целую бутылочку зелёнки.
Лишение иллюзий
Как-то раз я пришла на склад издательства, где выходила моя книга стихов, чтобы докупить несколько экземпляров. Мне сказали, что книги нет, надо из Москвы заказывать. Я попросила: «Закажите, а то вдруг кто-нибудь захочет купить». Мне ответили: «Если бы вашу книгу хоть раз в течение года кто-то бы спросил, мы бы, конечно, ее заказали. Но за последний год ее никто ни разу не спрашивал». Ушла, лишившись иллюзий.
Началось
Мальчик младшего школьного возраста сосредоточенно рылся в снегу рядом с моим домом. Что-то нашёл с озабоченным выражением лица и грустно сказал: «Ну вот, началось». Я подумала: что началось? Мальчик помолчал немного и добавил: «Шприцы в снегу…»
Мои подружки – проститутки
Когда мне было лет двадцать, под окнами у нас на Ленинском постоянно стояли проститутки. Проститутками тогда работали очень многие девушки из наших домов, в частности, из моей бывшей школы. Периодически по Ленинскому медленно проезжали ментовские машины – они следили, чтобы не было новых нелегальных проституток, и если видели новое лицо, то останавливались. Проститутки должны были у них сначала получить «разрешение» на работу и потом постоянно выплачивать им какую-то долю. Я по ночам часто ходила гулять одна и иногда тусовалась с проститутками. Болтали о том о сём, они меня угощали дешёвыми коктейлями в банках, которыми сами согревались. Рассказывали о себе, были они в основном наркоманками. Спрашивали меня, колюсь ли я и не хочу ли тоже так работать, рассказывали о расценках. Я всё внимательно расспрашивала. Многие рассказывали, что их парни или мужья вообще не подозревают, чем они занимаются. Какие-то отмазки у них разные для этих парней были, про другую ночную работу. Иногда наше общение приходилось прерывать – вдали появлялась ментовская машина, и я быстренько уходила, чтобы не приняли за проститутку и не докопались. В соседних домах была ещё одна квартира, куда я иногда заходила в гости. Её снимали мои подружки, они тоже работали проститутками, но не на улице, а в интим-салоне. Мы курили на кухне, болтали, а потом валялись на кровати и слушали песню про «Наши юные смешные голоса». А сейчас всё не так: на Ленинском давно уже нет проституток, а мои подружки из интим-салона давно пропали с горизонта, но по крайней мере одна из них стала известной моделью, и, насколько я знаю, она богата и счастлива.