азрыдалась. Потом я видела владельца сумки в одной из учебных аудиторий, он действительно был преподавателем, но каким-то пришлым, не с нашего факультета.
Погибшая красота
Однажды я опрокинула стакан воды на рисунок умного толстого мальчика, который сидел со мной за одной партой. Был урок рисования, мы рисовали цветы красками, и у него получались очень красивые фиолетовые цветы в вазе. Я неудачно повернулась, и стакан, в который мы макали кисточки, упал прямо на его рисунок. Фиолетовые цветы расплылись в луже воды, красота погибла. Я извинилась, но довольно сдержанно. Внутри я ужаснулась содеянному, но почти не показала виду – почему-то мне было стыдно извиняться перед этим мальчиком, хотя я и была виновата. Мальчик отреагировал очень благородно, не обвинял меня, а спокойно принял, что его рисунок испортили, только что-то буркнул себе под нос, но не злое, а так, ворчливое. Я ему нравилась, по всей видимости. А мне он чисто по-человечески тоже был симпатичен. Но когда он наклонялся через парту вперёд, обращаясь к сидевшему впереди другу, ребята, чьё место было прямо за нами, тыкали его циркулем в попу – не по-настоящему, конечно, а так, понарошку, как будто бы, на самом деле не прикасаясь, а я ржала. Зачем ржала? Почему? А вот, наверное, почему: если бы не ржала, ребята бы подумали, что я в него влюбилась, а этого нельзя было допустить.
Скажи мне, кто тебе нравится
В начале второго класса Юлька долго допытывалась, кто из мальчиков мне нравится. Я молчала как партизан, а Юлька всё пытала и пытала меня. Потом она стала меня умолять: «Ну скажи мне, пожалуйста! Клянусь тебе, я никому не скажу!» – «Клянёшься?» – переспросила я. «Клянусь!» – подтвердила Юлька. «Ладно, – сказала я, – мне нравится Саша К.» Услышав это, Юлька тут же забралась на табуретку, сложила руки рупором и заорала на весь класс: «Алла любит Сашу К.!» После уроков ко мне подошёл Саша К. и предложил понести мой портфель, но я даже не стала с ним разговаривать и с тех пор всегда обходила его стороной. На 8 Марта был праздник, мальчики поздравляли девочек, все пили чай с печеньем, я была очень красивая и нарядная, потом учителя куда-то ушли и дети играли. Саша К. показал на меня своему другу Олегу и сказал что-то вроде того, что «приведи её сюда» или что- то такое. Олег подошёл ко мне, повалил на пол и за волосы через весь класс протащил к ногам Саши К. Я встала, тряхнула волосами и ушла задрав нос. Но это было одно из сильнейших эротических переживаний в моей жизни.
Мой первый возлюбленный
Мой первый возлюбленный был магом. Мне было тринадцать лет, когда он был моим «мужем». Он рассказал мне, что Иегова – узурпатор, а изначально мир подарили тому, кого все считают дьяволом, а сам он называл его Асмодеем. Сам этот парень был богом гораздо высшего уровня, чем Иегова и Асмодей; Асмодей был чем-то вроде его младшего брата. Если делить всех на «светлых» и «тёмных», то он был «тёмный», но вообще он был радужный, потому что Радуга – это закон миров, и высший бог из тех, кого он знал, – Радужный Дракон. У него вообще была особая связь с огнём и драконами. Он носил в ухе рубиновую серьгу и внешне походил на Курта Кобейна. Он был очень низкого роста, гораздо ниже меня, но всегда казался мне невероятно привлекательным. Он работал водопроводчиком у нас в посёлке. И ещё он был убийцей и говорил, что создан, чтобы убивать. Этот парень учил, что надо следовать своей природе и слушать своё сердце. Он рассказывал мне мои сны, поднимал пламя свечи (я это тоже могу), являлся мне в зеркале. Когда он сам просился в армию, ему не поверили, что он маг, и поставили диагноз «шизофрения». Ему было девятнадцать лет. Он бухал, курил и когда-то прежде ширялся, и ещё они все любили дышать бензином на болоте. Меня как будто опаляет нестерпимый, бессмертный огонь – когда я вспоминаю, как я его любила. Он говорил: «Любви нет, есть только привязанность» – и при этом постоянно признавался мне в любви. В восемь лет его лишили девственности медсёстры в больнице. Ему понравилось. Он всем говорил: «Я тебя сейчас выебу». Ебал всех, кто движется, особенно был повёрнут на девственницах. Он был бисексуален и целовался при мне с другим парнем, за моей спиной лишил девственности моих подруг (а я с ним не спала). При всём этом он был адски ревнив. Мы в основном играли в насилие у меня в сарае, с ним и с моей подругой, – мы с подругой называли это «групповухой». Он разбил мне сердце и научил меня невероятно многому.
После окончания аспирантуры
Когда я окончила аспирантуру философского факультета, я абсолютно не понимала, как жить, чем теперь заниматься, как заработать себе на хлеб. Все планы пошли прахом, диссертацию я забросила, академическая карьера не сложилась. Лет до двадцати двух я предполагала, что буду заниматься философией и останусь преподавать её в университете, где я училась. Так вполне могло сложиться: на кафедре меня ценили, университет я закончила с отличием, поступила в аспирантуру. Но некоторым образом, по причинам экзистенциального характера, всему этому не суждено было сбыться, и я надолго выпала из жизни. Дело было отчасти в постигшей меня сразу после окончания университета болезни, отчасти в моей семейной ситуации. И вот аспирантура была закончена, диссертация не написана, и нужно было что-то делать, но что именно – непонятно. Тогда я пошла и год проработала обнажённой натурщицей в художественном училище. Если я работала очень интенсивно – я могла получить максимум десять тысяч рублей в месяц. Добрые студенты-скульпторы сделали мне специальный загончик в мастерской, и там я в перерыве между занятиями спала. Раздеваться я не стеснялась, и холодно не было: рядом со мной ставились специальные обогреватели. Только разве что сидеть в одной позе было трудно, и я мысленно считала секунды, ожидая перерыва и возможности поспать в загончике. Спать хотелось ужасно. Никаких перспектив в жизни не было. Рядом со мной работали в основном спившиеся и полубичующие люди или пенсионеры. Хотя я и оставила со временем эту работу и у меня потом были другие, но я и сейчас в такой же растерянности и непонимании, как заработать себе на кусок хлеба. Десять лет прошло, а я так этому и не научилась.
Кшиштоф и Мусик
Однажды мы решили завести сразу двух котов. Я хотела мейн-куна, а мама хотела шотландского вислоухого. Шотландского голубого котёнка – Мусика – мы купили у нормальной заводчицы, а вот с мейн-куном вышла нехорошая история. Мейн-куны стоят дорого, и мама нашла в интернете объявление от некой заводчицы, что она продаёт котёнка мейн-куна дешевле, потому что у неё произошла внеплановая вязка.
Мы поехали к ней на квартиру, и она продала нам малюсенького котёнка. Мы были удивлены, почему он такой маленький, но подумали по наивности, что так и надо, тем более что по квартире бегали большие мейн-куны, а якобы «мать» этого котёнка, огромная мейн-кунша, почему-то сидела в клетке. Сама «заводчица» была пожилой мутной тёткой, похожей на цыганку.
В общем, нас обманули. Котёнок этот, как нам потом сказали в клинике, никакого отношения к мейн-кунам не имел. Скорее всего, он был взят у коробочников и первые дни своей жизни провёл в ужасных условиях. Это был маленький несчастный беспородный котёнок, и он был болен чумкой. Я полюбила этого котёнка, спала с ним, ласкала его, мне не было никакого дела, мейн-кун он или нет. Но Кшиштофу становилось всё хуже. Мы сделали для него всё что могли: возили на капельницы и уколы, провели три переливания крови. Маленький комочек, он прожил совсем недолго и очень страдал. Он так и умер у меня на кровати, где всё время спал. Но он успел за свою короткую, малюсенькую жизнь побыть любимым.
Мы с Денисом похоронили его на пустыре на краю парка, в болотце, среди топких кочек и талого льда. В его «гробик»-коробку мы положили игрушечных мышек, камень, который Денис привёз из самого сердца Евразии, засушенные эдельвейсы с Алтая, которые я когда-то привезла для Дениса. Саму эту коробку мы завернули в светло-коричневый, цвета кофе с молоком, старый свитер Дениса – в котором он был, когда я впервые его увидела, и который носил постоянно, когда у нас всё начиналось. Когда мама в очередной раз позвонила мошеннице- «заводчице» и рассказала, что у нас произошло, та просто обхамила маму и повесила трубку.
Оказалось, что Кшиштоф заразил чумкой второго котёнка, Мусика. Но Мусик был благополучным, крупным и крепким котёнком, и ему ещё у заводчицы делали какую-то специальную профилактику, благодаря чему он легко перенёс болезнь и поправился. Однако мы не знали о том, что, видимо, от Кшиштофа он получил коронавирус, который может долго спать в организме кошки, но, если просыпается, вызывает вирусный перитонит, от которого кошка неизбежно умирает. Мусик умер от этого вирусного перитонита через шесть лет, но для него это были хорошие шесть лет, и он принёс нам много радости. Денис похоронил его там же, на краю парка.
Мусик умел стоять на задних лапках, каждое лето ездил на дачу и любил спать в поленнице на участке, в кровати он спал всегда в ногах, а у лица не мог, почему-то всегда уходил. Он был беззаветно добрым и счастливым котом, и самые близкие отношения у него были с моей мамой, она была его главной хозяйкой. А про повадки Кшиштофа мы не так много успели понять, потому что он очень быстро заболел и стал только лежать комочком, но за те несколько дней, которые были у нас до этого, он показал себя игривым и немножко хищным маленьким рысёнком: во время игр ласково кусал руки и запрыгивал мне на спину, как будто рысь с дерева. Пусть по крови он и не был мейн-куном, этот маленький дворовый котёнок, взятый у мошенников-коробочников, но по духу он был самый настоящий мейн-кун. Может быть, жить недолго, но успеть побыть любимым – это более наполненная, более истинная жизнь, чем прожить долго, но никому не нужным. Спите, котята.
На катке
Я пришла вечером домой, и мне передали, что звонил какой-то старшеклассник. Потом он позвонил ещё раз. «Скоро будет школьная дискотека. У тебя, наверное, много хорошей музыки. Может, принесёшь какие-нибудь кассеты?» Было ясно, что это подкат.