ые ради любви, вдохновения, веры и всего такого. Задумавшись об этом, я поняла: даже те поступки, в основе которых лежит святость, – это вовсе не правильные поступки. Это совсем не одно и то же.
Егор смотрел мультики. Я дала ему машинку. «Ты забыл машинку в такси, а мама съездила и привезла её тебе», – сообщила я ему. «Мама привезла», – повторил Егор и на секунду взглянул мне в глаза с каким-то лукавым пониманием, как будто видел меня насквозь, любил и был благодарен и одновременно немного подсмеивался, но тут же продолжил дальше смотреть свои мультики. Про машинки.
Деревенская дискотека,илиЗемля – это небесное тело
Когда мне было восемнадцать лет, я путешествовала по Украине. Я была юной и весёлой и бродила в блаженном одиночестве по зелёным холмам. Вернее, я не всё время была в одиночестве. Вначале мы с мамой поехали в Одессу, и там я тусовалась с местными лесбиянками, на нудистском пляже и в гей-лесби-клубе. Потом мы с мамой поехали к моему деду по отцу в деревню Субботовку на Западной Украине, где он тогда жил, а потом я уже в одиночестве отправилась через Винницу и Жмеринку в Киев, где меня ждали приключения, о которых я напишу чуть позже.
Деревня Субботовка – это была, наверное, первая настоящая деревня, в которой я побывала. То есть у нас в дачном посёлке на Карельском перешейке тоже многое было: коровы на лугу за станцией, козы, которых выгуливали в лесочке, гуси и курицы во многих хозяйствах, крики петухов по утрам. Но всё равно это – большой посёлок в Ленинградской области, где живут в основном дачники, а вот Субботовка – это была настоящая глушь. Деревня вроде и немаленькая, но половина, а то и больше домов стояли пустыми. Все молодые уехали, на улицах попадались в основном старухи. При встрече с любым незнакомым человеком обязательно нужно было поздороваться, а часто и немного поговорить, ответить на вопросы: кто мы, да откуда, да в какой дом приехали. Скота было полно, и он пасся повсюду. На дорогах лежали свиньи, ходили лошади и коровы.
Дома были не такие, как у нас на севере: белые, обмазанные глиной, – украинские хаты. У деда Андрея и его жены Ольги Григорьевны было в деревне два дома, но жили они в одном. Варили самогон и по выходным продавали на рынке. Ольга Григорьевна ходила в ярко-розовых обтягивающих джинсах, у которых спереди на причинном месте был какой-то странный пошлый рисунок, намекающий на вульву. Всем своим видом она подчёркивала собственную сексуальность. Как позже выяснилось, дед Андрей изменял ей с соседкой. Выяснилось это, когда дед Андрей написал и маленьким тиражом издал автобиографическую книжку. Там было много про женщин (только официальных жён у деда за жизнь было пять), и в частности описывался эпизод про роман с соседкой. Дед Андрей подарил эту книжку своей жене, она прочитала и узнала и задним числом очень взъелась на него. А он это сделал специально, чтобы ей досадить.
Мне Ольга Григорьевна всё время говорила, что мне надо как-нибудь по учёбе уехать за границу и там остаться. Она очень любила рассуждать о разных общественных вопросах, и, как я понимаю, они с дедом Андреем вели бурные интеллектуальные беседы. Дед Андрей рассказывал мне про книгу Поппера «Открытое общество и его враги» и говорил о преимуществах открытого общества и о том, какие неправильные вещи происходят в России. Ольга Григорьевна опекала свою больную шизофренией сестру, которая жила там же в деревне, когда не лежала в дурдоме, и больную шизофренией дочь, высылала ей деньги в Омск, откуда сама была родом. Летом они жили в украинской деревне, а зимой в Петербурге, где дед Андрей с его колоритной внешностью пожилого бородача работал натурщиком в художественном училище, а Ольга Григорьевна – уборщицей. Дед Андрей рассказывал мне, что однажды Ольга Григорьевна очень заинтересовалась вопросом, есть ли жизнь после смерти, стала изучать всю возможную литературу как за, так и против и, прочитав кучи книг, сказала, что пришла к выводу, что, к сожалению, жизни после смерти нет.
Но вернёмся в Субботовку, в то блаженное лето. Я помню сухие холмы с колючей травой и всюду разбросанные красно-рыжие черепки трипольской культуры. Дед Андрей увлекался археологией и собирал их целыми мешками. Что-то райское было в воздухе. Деревня эта на самом берегу Днестра, а с другой стороны реки – поросшие лесом холмы, это уже Молдова. Повсюду была разлита какая-то особая прозрачность. Вода Днестра была зеленоватой, и над рекой медленно летали аисты. Лес на холмах тоже был не похож на наш северный лес: совсем другой, широколиственный, из бука и граба. Старушки в платочках ковыляли по колдобистой дороге, галдели гуси, блеяли козы, мычали коровы. Дед Андрей рассказывал страшные истории о том, что тут недавно происходило. Молодой пастух убил и изнасиловал девушку, долго скрывался в лесах, воровал по ночам хлеб и водку, но потом его всё же поймали и посадили в тюрьму. Красная глина древних черепков, белые мазанки хат. Мне сказали, что молодёжи в деревне почти не осталось, человек пять, не больше. Но как раз тогда в деревне был сын бывшего деревенского головы Серёжа, и дед Андрей сказал мне, что он славный парень, и решил меня с ним познакомить.
В то время я считала, что я лесбиянка и у меня в Питере оставалась девушка Марта, но я никогда не была догматиком, даже в вопросах сексуальной ориентации, а Серёжа мне очень понравился. Был он смуглый, тоненький как тростинка, довольно высокий, и лицо у него было отчего-то нежное и строгое, одухотворённое, как на иконах. Или так мне показалось. Так или иначе, мы пошли гулять в лес, и я предложила ему поебаться. Он, ни секунды не размышляя, согласился. После этого мы ходили, взявшись за руки, и общались друг с другом очень нежно. Все оставшиеся дни в деревне (а их было немного, мы приехали ненадолго) мы провели вместе. Мы сидели обнявшись на берегу Днестра и следили за полётом аистов, трахались в лесу, рассказывали друг другу немного о себе; всё это – зная, что мы скоро расстанемся навсегда. Вечером Серёжа повёл меня на небольшую площадь перед каким-то зданием, вроде местного клуба, где иногда по выходным устраивали деревенскую дискотеку. На этой площади по вечерам собиралась вся оставшаяся в деревне молодёжь. Всего человек пять парней и ни одной девушки. Кто-то из парней работал в деревне трактористом, кто-то работал или учился в одном из ближайших маленьких городков, а сюда просто приезжал. Серёжа меня со всеми познакомил. Мы начали курить гашиш через пластиковую бутылку, а потом парни предложили специально для меня устроить дискотеку. В принципе всё оборудование уже было в клубе, надо было только его включить, немного постараться – и дискотека будет готова. Парни это умели.
И вот, в этом сельском заброшенном клубе состоялась специальная дискотека для заезжей гостьи из Питера. Первая и, наверное, последняя в моей жизни деревенская дискотека. Я и пятеро парней. Я танцевала с ними со всеми. Они все мне нравились. В них во всех я была влюблена. И в свою юность, и в чудесное украинское лето, и в своё светлое будущее, и в вечность, которая, должно быть, танцевала вместе с нами. Я была счастлива. Мы курили гашиш и танцевали, а потом, когда музыка смолкла, мы с Серёжей пошли на поле, лежать в траве и смотреть на звёзды. Вначале мы поебались, а потом просто лежали в траве, взявшись за руки, и небо было не такое, как всегда. Вернее, такое же, но всё было немного не так. Трава была серебряная, и была огромная, очень крупная Луна, и огромные крупные звёзды. Но дело даже не в этом. Дело в том, что всё это было реально. Это не была просто воспринимаемая глазами картинка звёздного неба, нет, – вдруг стало совершенно понятно, что мы сами в звёздном небе. Что Земля – это небесное тело. Такое же, как эта Луна, эти звёзды, и мы прямо сейчас находимся в этом бесконечно огромном космосе, в межзвёздном пространстве. Это огромное космическое тело – оно как будто дышало в ту ночь, и мы это чувствовали. И была таинственная и прямая связь серебряной травы и серебряной Луны, лучей от далёких солнц и лучей из наших глаз. И оказалось, что мы живём и всегда жили – на небесном теле, в открытом космосе; и пусть звёзды далеко, но они реальны, как ты и как я, они где-то есть и видны нам с нашего небесного тела.
Вскоре я уехала. Мой путь лежал в Киев, и предпринимала я его в одиночестве: мама возвращалась в Петербург. С Серёжей мы больше не виделись, перекинулись парой писем. И мне совсем не жалко было оставлять Субботовку и Серёжу: манило что-то новое чудесное впереди, новые приключения, новые знакомства, новые зелёные холмы, по которым так весело бродить, когда ты молод и счастлив. И этого будущего ещё было так много, что прошлого и настоящего совсем не было жаль. А потом вдруг обнаруживается, что всё промелькнуло, как мгновение. Но где-то параллельно этой жизни ты вечно ходишь молодой и весёлый по холмам. Спускаешься со склона к реке, видишь крыши деревни, слышишь крик петухов, влюбляешься и покидаешь возлюбленного и идёшь куда-то дальше: может быть, к Киеву, может быть, к морю на западе или в какие-то высокие снежные горы, где не ступала нога человека…
Как я провалилась в люк
Однажды я, пьяная, гуляла с воздушным шариком и нечаянно выпустила его из рук. Он стал взлетать всё выше и выше. Я хотела проследить, как он улетает, задрала голову и стала пятиться назад, чтобы его видеть. Так я пятилась на газон, покрытый аккуратной подстриженной травой. Раз! – и я куда-то провалилась. Это был открытый люк, и я в него упала. К счастью, он был неглубокий и пустой, а ведь могла и в кипятке свариться.
Летние святки
Лет в десять моей любимой игрой была игра в святочниц и полуразвалившуюся печь. На даче у меня обнаружилась книжка со святочными быличками, мы увлечённо читали её с подругами, и всё лето у нас были одни сплошные Святки. Святочницы – ужасные существа женского пола, чьи тела полностью покрыты волосами, – поселились у нас в бане, и мы слышали их пение-мычание. Иногда одна из нас пряталась в бане и изображала святочницу. Мы шли в баню гадать, как бы не зная, что она там. В бане святочница набрасывалась на нас и могла заколупать своими длинными ногтями до смерти. Единственным способом спастись было разбросать бусы, и тогда она кидалась их подбирать. В быличке про полуразвалившуюся печь говорилось, что в одной избе, куда девушки ходили гадать, «полуразвалившаяся печь издавала какие-то особенные могильные звуки». Мы сидели у печи и подолгу выслушивали эти звуки, а потом с дикими криками выбегали из дома. Печь неслась за нами. Мы были счастливы.