Вскоре мы отвезли сына домой. Нам сообщили, что в ближайшее время состоится слушание насчет исключения, на котором решится, позволят ли ему вернуться в школу. Мы не стали ждать результатов. Я никогда не нашла бы в себе силы снова отправить его туда.
Позже — ночью, наедине — Уилл спросил меня:
— Тебе не кажется, что ты была с ним слишком сурова?
Вот оно. Первая трещина в нашем браке.
Раньше между нами не возникало никаких размолвок. Мы были словно пара бриллиантов, способных выдержать любые тяготы семейной жизни, не дав трещины.
Я жалела, что в кабинете директора все обернулось именно так. И чувствовала себя ужасно от осознания, что Отто долго терпел издевательства, а мы ничего не знали. Горевала, что дело дошло до решения. Что взять нож в школу оказалось единственным оставшимся выходом. И злилась, что сын попытался свалить вину на меня.
— Нет, я не была с ним слишком сурова.
— Сэйди, он всего лишь мальчик. Просто совершил ошибку.
Однако, как я вскоре выясню на собственном опыте, не все ошибки можно легко простить. Не прошло и двух недель, как я узнала: у Уилла есть любовница. И уже довольно давно.
Затем — известие о смерти Элис. Я колебалась, но муж был настроен решительно.
— Случайности не случайны. Ничего не происходит просто так.
Он обещал, что в Мэне мы заживем счастливо. Что нужно просто оставить прошлое позади, в Чикаго, и начать с чистого листа. Правда, от меня не укрылась ирония происходящего: цена нашего счастья — жизнь Элис.
Теперь, когда мы сидим за столом, доедая ужин, мой взгляд не отрывается от темного окна над кухонной мойкой. Я думаю об Имоджен, о Бейнсах и об утреннем обвинении офицера Берга. Станем ли мы здесь счастливыми или злой рок будет преследовать нас, куда бы мы ни отправились?
Камилла
После того, первого раза наши с Уиллом встречи стали регулярными. Мы побывали во множестве гостиничных номеров, которые благодаря моим просьбам постепенно становились все роскошнее. Первые предложенные им отели мне не понравились. Сырые, грязные, дешевые, душные. С тонкими заляпанными простынями, от которых все тело чесалось. И стенами, через которые слышно соседей, — и наоборот.
Я заслуживала лучшего, чем отели эконом-класса с дешевой обслугой. Я была особенной и заслуживала соответствующего отношения. Уилл должен был сам догадаться. Но однажды я решила намекнуть ему.
— Всегда мечтала увидеть «Уолдорф»[16] изнутри…
— «Уолдорф»? — переспросил он, прежде чем рассмеяться. Мы спрятались поглубже в нише многоэтажного дома — там, где нас никто не увидит. Мы никогда не вспоминали о его браке — так повелось. Это из разряда тех вещей, в существование которых не хочется верить, наряду со смертью, пришельцами и малярией.
— Ты про «Уолдорф-Асторию»? Ты же знаешь, что номера там долларов по четыреста за ночь, если не больше.
— Разве я не стою этого?
Как выяснилось, стоила. Поскольку не прошло и часа, как нам достался номер на десятом этаже и бесплатное шампанское в придачу.
— Нет ничего, — сказал Уилл, открывая дверь роскошного гостиничного номера и впуская меня первой, — чего я бы не сделал ради тебя.
Внутри оказались камин, терраса, мини-бар и роскошная ванна, в которой можно нежиться, любуясь из окна видом на город.
Персонал отеля обращался к нам «мистер и миссис Фоуст».
— Желаем приятно провести время, мистер и миссис Фоуст.
Я вообразила мир, в котором я — миссис Фоуст. В котором я живу в доме Уилла вместе с ним. В котором я выносила и вырастила его детей. Это была бы прекрасная жизнь.
Но я не хотела быть второй Сэйди. Я гораздо лучше нее.
Уилл говорил искренне: он был готов сделать что угодно ради меня и раз за разом доказывал это. Осыпа́л милыми безделушками, писал любовные письма, дарил подарки. Приводил к себе домой, когда там никого не было. Дом оказался совсем не похож на мрачную двухкомнатную квартирку на севере Чикаго, где когда-то обитали мы с Сэйди. Где кругом околачивались пьяницы и бродяги, попрошайничая у нас, когда мы выходили на улицу. Не то чтобы у нас были лишние деньги. Да если б и были, я никогда не отличалась щедростью. В отличие от Сэйди, которая вечно искала в сумочке мелочь, а пьянчуги и бродяги липли к ней, словно вши к волосам.
Они пытались приставать и ко мне. Я послала их на три буквы.
Оказавшись в их доме в первый раз, я провела ладонью по подлокотнику кожаного дивана. С удовольствием потрогала стеклянные вазы, канделябры и другие — явно дорогие — предметы. Сэйди, которую я знала раньше, никогда не смогла бы позволить себе такое. Наверное, хорошо быть врачом с соответствующей зарплатой.
Уилл направился в спальню. Я — за ним.
На прикроватном столике их с Сэйди фотография. Свадебная фотография. Прелестная картинка. На снимке они стоят посреди улицы. Фокус на них, фон размыт. Весенние цветущие деревья раскинули над ними ветви. В отличие от большинства новобрачных, они не пялились в камеру с дурацкими улыбочками на губах по просьбе фотографа. Вместо этого целовались, прильнув друг к другу. Глаза Сэйди были прикрыты, а Уилл смотрел на нее так, словно она самая прекрасная женщина на свете. Его рука обнимала ее за талию, рука Сэйди лежала на его груди. В воздухе вокруг новобрачных рассыпа́лись рисовые зернышки — символ процветания, плодовитости и удачи.
Уилл заметил, что я разглядываю снимок.
— У тебя хорошенькая жена, — сказала я, чтобы сохранить лицо. Как будто никогда прежде не встречала ее. Хотя на самом деле никакая Сэйди не хорошенькая — обычная в лучшем случае.
— Да, пожалуй, — ответил Уилл с виноватым видом.
Мысленно я твердила, что он просто не мог ответить по-другому. Что ответить по-другому было бы неправильно с его точки зрения. Что он на самом деле не считал Сэйди хорошенькой.
Он приблизился, провел ладонями по моим волосам и страстно поцеловал:
— Ты прекрасна.
«Прекрасна» — лучший комплимент, чем «хорошенькая». Значит, в его глазах я красивее Сэйди.
Уилл потянул меня к кровати и сбросил подушки на пол.
— Разве твоя жена не будет против? — хихикнула я, присаживаясь на край.
Думаю, уже ясно, что я не отличаюсь высокой нравственностью. Но я допускала, что Уилл слеплен из другого теста.
Он подошел, сунул руку мне под юбку и озорно улыбнулся:
— Надеюсь, что так.
После этого мы больше не заговаривали о его жене.
Вскоре я узнала, что до свадьбы Уилл был дамским угодником. Донжуаном — из тех мужчин, которые думают, что никогда не остепенятся.
Как говорится, от старых привычек трудно избавиться. И Сэйди держала его на коротком поводке…
Но, как бы мы ни старались, людей не изменить. Поэтому Сэйди держала его в узде, как когда-то меня. Если б она нашла мои зажигалки и сигареты, они тут же испарились бы, а если б я забыла закрыть за собой дверь ее комнаты, то она сменила бы замки. Она была той еще педанткой. И настоящим тираном.
Я видела по глазам Уилла, что Сэйди старалась приручить его, лишить мужественности.
А я позволяла ему почувствовать себя мужчиной.
Сэйди
На часах семь тридцать. Имоджен до сих пор нет. Уилл, кажется, не беспокоится. Даже после того, как я начинаю давить, спрашивая, с кем она занимается и где живет ее подруга.
— Уилл, я знаю, тебе хочется верить в лучшее. Но мы же оба прекрасно понимаем, что она не учит испанский.
Муж пожимает плечами.
— Сэйди, она ведет себя как обычный подросток.
— Как наглый и хулиганистый подросток, — возражаю я с бесстрастным выражением лица.
Отто четырнадцать — тоже подросток. Но завтра ему в школу, и сейчас он дома, с нами, как полагается.
Уилл бросает грязную губку для посуды в раковину и поворачивается ко мне с великодушной улыбкой.
— Когда-то я тоже был хулиганистым подростком — и посмотри, в кого вырос. С ней все будет в порядке.
На кухню входит Отто с тетрадью и учебником по геометрии. Муж с сыном садятся за стол и приступают к домашнему заданию. Тейт включает телевизор в гостиной и сворачивается калачиком под одеялом: смотреть мультик.
Я несу наверх бокал вина. В планах — долгое расслабление в теплой ванне. Но на верхней ступеньке лестницы я обнаруживаю, что меня тянет не в ванную, а в комнату Имоджен.
Подхожу. Прижимаю ладонь к двери и распахиваю ее, не обращая внимания на табличку с требованием держаться подальше. Вхожу, нащупываю на стене выключатель и зажигаю свет. Теперь все видно. Я замечаю кучу разбросанной по полу темной одежды. Ее так много, что приходится отодвигать в сторону, чтобы не наступить.
Пахнет благовониями. Коробка с ароматическими палочками лежит на столе рядом с держателем в форме свернувшейся змеи. Видимо, палочки вставляются прямо в пасть. И запах все еще довольно сильный. Интересно, заходила ли Имоджен сюда после школы и зажигала ли благовония, прежде чем уйти… туда, где бы она сейчас ни находилась. Письменный стол деревянный, старый. Имоджен вырезала на нем слова. Нехорошие слова. Злые.
Катитесь к черту. Ненавижу вас.
Делаю глоток вина, прежде чем поставить бокал на стол. Провожу пальцем по деревянным бороздкам, задумавшись, не этот ли почерк я видела и на стекле своей машины. Жаль, я не догадалась сфотографировать надпись, прежде чем она растаяла. Можно было бы сравнить форму букв. Тогда я знала бы наверняка.
Это первый раз, когда я зашла в комнату Имоджен. Я пришла сюда не шпионить, но теперь этот дом принадлежит моей семье, и я чувствую, что имею на это право. Хотя Уиллу не понравилось бы. Голоса мужа и сына из кухни едва слышны. Они понятия не имеют, где я сейчас.
Сначала заглядываю в ящики письменного стола. Там находится именно то, что и ожидаешь увидеть в ящике стола: ручки, бумага, скрепки. Затем забираюсь на стул и провожу рукой по книжной полке над столом. Результат — полная ладонь пыли. Спускаюсь обратно на пол.