Офицер Берг встает с кушетки.
— Когда я приехал сегодня утром, вы принимали пациента. У меня появилось несколько свободных минут, и я заглянул на стойку регистрации к Эмме. Она раньше ходила в одну школу с моим младшим братом. Мы старые знакомые.
И он в своей обычной болтливой манере пускается в пояснения, что Эмма и его дочь Эми дружили много лет, а он сам и его жена, в свою очередь, дружили с родителями Эммы.
Наконец Берг переходит к делу:
— Пока вы заканчивали прием, я поговорил с Эммой. Мне хотелось убедиться, что я расставил все точки над i. Оказалось, не расставил. Потому что я увидел то же самое, что вы мне сейчас показали. И тогда, доктор Фоуст, я спросил Эмму. Просто чтобы быть уверенным. Ведь все мы иногда ошибаемся, правда?
— Понятия не имею, о чем вы, — отвечаю я.
Но все равно невольно напрягаюсь. Прилив храбрости начинает куда-то исчезать.
— Я хотел точно знать, что в расписании не было изменений. И я спросил Эмму. Конечно, мало шансов, что она помнит события недельной или двухнедельной давности. Но Эмма вспомнила, потому что в тот день случилось кое-что необычное: ее дочка заболела, и ее нужно было забрать из школы. Расстройство желудка — вырвало прямо на перемене. Как вы знаете, Эмма — мать-одиночка, и ей нужно было забрать дочку самой. Вот только Эмма помнит, что в тот день в клинике с самого утра царил кавардак. Куча пациентов, ожидающих приема. Она не могла уйти.
Я встаю.
— Так можно описать каждый день в клинике, офицер. К нам ходят почти все, кто живет на острове. К тому же сейчас холодно, сезон гриппа. Не вижу в том дне ничего необычного.
— Видите ли, доктор Фоуст, хотя ваше имя значилось в расписании, вы не находились в клинике с самого утра до самого вечера. В середине дня есть пробел. Ни Джойс, ни Эмма не могут объяснить, где вы были в это время. Эмма помнит, что вы ушли на обеденный перерыв сразу после полудня и вернулись около трех часов дня.
Эти слова для меня как удар под дых.
— Ложь, — резко отвечаю я. Потому что ничего подобного не было. Меня переполняет злость. Наверное, Эмма перепутала дни. Скорее всего, ее дочка заболела в четверг, тринадцатого, когда на дежурство заступила доктор Сандерс.
Но я не успеваю сказать об этом полицейскому, потому что он продолжает:
— Прием троих пациентов перенесли, еще четверо решили подождать. Что касается дочки Эммы, она просидела в кабинете школьной медсестры до конца занятий. Потому что Эмме пришлось остаться в клинике и извиняться за ваше отсутствие.
— Ничего подобного.
— У вас есть доказательства?
Разумеется, нет. Ничего конкретного.
— Можете позвонить в школу, — это все, что мне удается выдавить. — Выяснить у медсестры, в какой день болела дочка Эммы. Поскольку я готова поклясться, что это не первое декабря.
Берг по-прежнему смотрит скептически и ничего не отвечает.
— Я хороший врач, — вот единственное оправдание, которое приходит мне на ум. — Офицер, я спасла много жизней. Больше, чем вы можете себе представить.
Вспоминаю всех пациентов, которые могли умереть, если б не я. Огнестрельные ранения в жизненно важные органы, диабетическая кома, дыхательная недостаточность…
— Я хороший врач, — повторяю я.
— Доктор, меня не волнуют ваши служебные успехи. Я всего лишь пытаюсь втолковать, что ваше местонахождение первого декабря между двенадцатью и тремя часами неизвестно. У вас нет алиби. Я не утверждаю, что вы имеете какое-то отношение к убийству Морган или что вы плохой врач. Просто между вами и миссис Бейнс, судя по всему, существовала неприязнь, враждебность, которая нуждается в объяснении. Так же, как и ваша ложь. Притворство часто хуже преступления, доктор Фоуст. Почему бы вам честно не рассказать, что произошло в тот день между вами и миссис Бейнс?
Я скрещиваю руки на груди. Рассказывать абсолютно нечего.
— Позвольте посвятить вас в один маленький секрет, — реагирует Берг на мое молчание. — Наш остров невелик, слухи расходятся быстро. Длинных языков достаточно.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.
— Скажем так: ваш муж — далеко не первый, кто положил глаз на миссис Бейнс.
Полицейский смотрит пристально, ожидая моей реакции. Моего возмущения.
Не поддамся.
Сглатываю ком в горле и прячу начинающие трястись руки за спину.
— Мы с Уиллом счастливы в браке. Без ума друг от друга.
Заставляю себя выдержать взгляд Берга. Мы с Уиллом были без ума друг от друга… когда-то. Это полуправда, а не ложь.
Ложь следует потом:
— Уилл ни разу не посмотрел ни на одну женщину, кроме меня.
Офицер улыбается, но как-то натянуто, давая понять, что его так просто не одурачить.
— Что ж, — он тщательно подбирает каждое слово, — мистеру Фоусту очень повезло. Вам обоим повезло. Счастливые браки в наше время — редкость. — Поднимает левую руку, демонстрируя безымянный палец без кольца. — Два раза был женат — и два раза разводился. Больше никаких свадеб. Как бы то ни было, не исключено, что я их неправильно понял.
У меня нет железной выдержки. Знаю, что так нельзя, но все равно заглатываю наживку.
— Кого — их?
— Матерей, которые толпятся у школьных ворот и ждут, когда у детей закончатся уроки. Вы, конечно, знаете, как они любят поболтать, посплетничать. Для большинства это единственный разговор с другим взрослым за весь день, пока их мужья не вернутся с работы.
По-моему, это крайне женоненавистническое утверждение. Будто женщины сплетничают, пока мужья работают. Интересно, что подумал Берг о нашем с Уиллом распределении семейных обязанностей?
Я молчу, поэтому он продолжает:
— Когда я расспрашивал их, они намекали, что ваш муж и миссис Бейнс были весьма… Как бы это лучше выразиться? — размышляет вслух Берг. — Дружны. Да, именно так. Он и сам говорил, что они дружат.
— Вы же видели Уилла, — немедленно реагирую я. — Он общителен, легко ладит с людьми и всем нравится. Неудивительно, что они дружили.
— Неудивительно? — переспрашивает Берг. — А вот меня немножко удивили некоторые подробности. Женщины сказали, что ваш муж и миссис Бейнс стояли очень близко друг к другу и шептались, чтобы никто не услышал. Одна из них сделала фото.
— Сфотографировала Уилла с Морган? — возмущенно перебиваю я. Эта сплетница не только распускала слухи о моем муже, но и фотографировала его? С какой целью?
— Успокойтесь, доктор Фоуст, — тон полицейского становится покровительственным. Внешне я спокойна, хотя сердце колотится как бешеное. — Вообще-то она снимала своего сына, выходящего из школы. Он получил награду от директора.
Берг находит в планшете снимок и показывает. Сын той женщины на переднем плане. Ему лет десять. Копна белокурых волос спадает на глаза, зимняя куртка расстегнута, шнурки на ботинке развязались. В руках он держит грамоту с надписью «Награда от директора». Ими очень гордятся в начальной школе, хотя реальная их ценность нулевая: к концу года каждый ученик получит точно такую же. Но для детей это важно. Мальчик широко улыбается. Он явно гордится грамотой.
На заднем плане снимка Уилл и Морган — они стоят именно так, как описывал офицер Берг. Так близко друг к другу, что мои внутренности сводит судорогой. Уилл повернулся к ней лицом, накрыл своей ладонью ее руку. У Морган очень грустный вид. Уилл слегка наклонился к ней — на двадцать-тридцать градусов. Между ними всего несколько дюймов. Его губы приоткрыты, глаза пристально смотрят в глаза.
Они о чем-то беседуют.
Что говорил ей Уилл в тот момент, когда был сделан снимок?
Что за секрет рассказывал, почему стоял так близко?
— По-моему, все это как-то подозрительно, — полицейский забирает фотографию.
— Я не спрашивала вашего мнения, — думаю я вслух. Начинаю злиться и уже не могу остановиться. — Я видела, как вы кладете что-то в почтовый ящик Нильссонов, офицер. Даже два раза. Там были деньги. — Мой голос звучит обвиняюще.
Офицер Берг сохраняет спокойствие.
— Откуда вы знаете, что там деньги?
— Мне стало любопытно. Я проследила за вами и заглянула в почтовый ящик после вашего ухода.
— Взлом почты — это преступление. За него полагается суровое наказание, миссис Фоуст. До пяти лет тюрьмы или крупный штраф.
— Но это ведь не почта, так? Почту пересылают через почтовое отделение. А вы положили конверт прямо в ящик. По-моему, это тоже преступление.
Полицейский молчит.
— Что вы передавали, офицер? Откат? Деньги за молчание?
Потому что нет других логических объяснений, зачем офицеру Бергу нужно тайком класть конверт с деньгами в ящик Нильссонов. И тут элементы головоломки встают на места.
— Вы заплатили мистеру Нильссону за его ложь? — продолжаю я с отвращением. — Что он якобы видел, как я ссорилась с Морган?
Если найти убийцу не получается, Бергу нужен козел отпущения. На кого можно повесить убийство Морган Бейнс.
Он выбрал меня.
Берг прислоняется к краю стола и сжимает руки. Я делаю глубокий вдох и собираюсь с силами, чтобы перевести разговор в другое русло.
— И сколько сейчас стоит помешать правосудию?
— Прошу прощения?..
— Сколько вы заплатили мистеру Нильссону за его ложь? — Вопрос сформулирован предельно ясно.
Ненадолго повисает тишина. Берг смотрит на меня; удивление на его лице сменяется грустью.
— Мне почти жаль, что это не так, доктор, — он опускает голову. — Увы, дело в другом. У Нильссонов трудные времена. Они на грани банкротства. У их сына неприятности, и Джордж с Поппи потратили половину всех сбережений, чтобы его выручить. Теперь ходят слухи, что городские власти заберут у них дом, если Джордж не сможет заплатить муниципальные налоги. Бедный Джордж… — Полицейский вздыхает. — Но он очень гордый. Скорее разорится, чем попросит о помощи. Я помогаю ему анонимно, чтобы это не выглядело подачкой. Был бы очень признателен, если б вы не распространялись об этом.
Он делает шаг в мою сторону:
— Послушайте, доктор. Между нами, я не считаю вас способной на убийство. Но, будем откровенны, супруги не обеспечивают надежное алиби. Они предвзяты, у них есть мотив солгать. То, что и вы, и ваш муж утверждаете, будто находились у себя дома в момент убийства, не является неопровержимым алиби. И прокурор это поймет. А с учетом свидетельских показаний мистера Нильссона у вас намечаются кое-какие неприятности.