Таблицу они все-таки добили. Как ни пыталась Настя Каменская заставить себя отвлечься, на борьбу с договором ее хватило только до обеда. Запланированную еще на вчера курицу в сметане она приготовила довольно ловко и отварила побольше картофеля, чтобы еды хватило еще и на ужин.
После обеда Петр прочитал ей вслух наброски придуманных диалогов. С фантазией у парня все было в порядке, но с фактами беда. То одно ускользало от его внимания, то другое. Сконструированные им истории были хорошими, но в каждой из них оказывались потерянными те или иные обстоятельства дела. И ни в одной Настя не увидела убедительного ответа на вопрос: зачем признаваться в преступлении, о котором никому не известно и которое никто не пытается раскрыть? Для чего Сокольникову и его подельнику нужна была явка с повинной? В чем состоял их план? Варианты, которые предлагал Петр, не подтверждались материалами дела полностью.
– Хорошо, – вздохнула Настя, – вечером попробуете еще раз. Пойдемте заниматься таблицей.
– А вы сами-то уже знаете ответы на вопросы? – спросил Петр.
Он выглядел расстроенным. Видно, ждал, что Настя придет в восторг от его прозаического таланта.
– Не знаю. Я надеялась, что ваши фантазии дадут толчок моим мыслям. У меня с фантазией совсем плохо, я все больше по фактам специализируюсь.
Им пришлось поменяться ролями, потому что боль в бедре не давала ни сидеть на корточках, ни ползать по полу. Данные в таблицу вносил Петр, а Настя сидела за компьютером, листала файлы и диктовала.
К вечеру картина обрела более или менее ясные очертания. Были свидетели, чьи показания наличествовали в полном объеме как в деле, так и в протоколе судебного заседания. Были свидетели, чьи показания полностью убрали из материалов следствия, но они в той или иной степени отражены и в протоколе суда, и в приговоре. И только Дмитрий (а возможно, и не Дмитрий вовсе, а Дормидонт) Щетинин выпадал из общей массы. От протокола первого допроса оставлена одна страничка из четырех. От протокола второго, январского, допроса – тоже одна. От протокола очной ставки – несколько последних строк плюс рукописные замечания к протоколу. Ни одного титульного листа. И ни единого упоминания в судебной части материалов. Если бы не описи, с которых начинался каждый из семи томов…
– На описях многие погорели, – с удовлетворением сказала Настя. – Когда есть опись, в голове автоматически возникает представление о хорошо проделанной и должным образом законченной работе, мол, смотрите, опись-протокол-сдал-принял, все честь по чести, все проверено и выверено, все подшито и подписано. Формируется очередная иллюзия. Факт наличия описи очень часто ведет к тому, что сами документы оцениваются недостаточно критически, дескать, чего уж там особо проверять и вникать, все наверняка сделано как следует, вон опись какая аккуратная, значит, и в деле все в порядке. И могут не заметить, что среди документов затесалось что-нибудь лишнее, подсунутое позже, чего в описи нет, но оно имеет значение для дела. Или наоборот, чего-то не хватает, хотя в описи указано. Расшить и потом заново сшить дело – много ума не надо, достаточно ловкости и аккуратности. Вообще опись – золотое дно информации. Психологическое значение описи часто переоценивают, а вот информационное – недооценивают. Тот, кто прятал от нас Щетинина, думал прежде всего о его допросах, а про описи не вспомнил. Только благодаря этому мы с вами вообще узнали, что был такой свидетель, что его допрашивали и сколько страниц занимают протоколы. Не было бы описи – мы бы так и мучились в догадках: что за листочек в материалах, чей это допрос, о чем?
– Это и есть та ошибка, которую мы искали?
Голос Петра вибрировал от радостного возбуждения. Насте очень не хотелось его разочаровывать, но что-то подсказывало: нет, это не то. Или не так. Или не совсем так.
Что-то не гладко. Царапает. Выбивается из стройной схемы. Но что?
– Подождем с выводами, – осторожно ответила она. – Надо еще подумать.
Лечебные мази, похоже, помогали, и к вечеру боль была уже не такой сильной, да и опухоль начала понемногу спадать. Теперь на бедре наливался цветом огромный синяк.
Они доели курицу с картошкой, сделали кофе и устроились в комнате: Настя вытянулась на диване, Петр уселся в компьютерное кресло.
– Жалко, что вам ходить больно, – заметил Петр. – Я с Аллой разговаривал, она хотела нас на ужин к себе пригласить, вчера и она, и Климм мне звонили, а у меня телефон был выключен, я только сегодня узнал о приглашении. Сразу отказался, подумал, что вы все равно не пойдете.
Красавица Алла и ее невзрачный, но очень обаятельный друг. Забавная парочка.
– Зачем же вы отказывались? Сходили бы без меня.
– Да ну, – Петр махнул рукой. – Я же понимаю, для чего Алла меня зовет. Опять начнет на мозг давить, чтобы я Кате помог, пропиарил ее хоспис.
– В таком случае, зачем она и меня приглашает? Я-то для чего нужна на этом ужине?
– Это хитрость такая, чтобы я заранее не догадался, о чем пойдет речь. Климм тоже считает, что материал о Сокольникове не имеет перспективы и лучше бы мне писать о хосписе, помогать в привлечении спонсоров.
– Может быть, они правы? – лениво предположила Настя.
Лежать было хорошо. Намного лучше, чем сидеть. И поясница отдыхает, и больное место можно устроить так, чтобы оно почти ни с чем не соприкасалось. Конечно, не очень-то прилично валяться в халате в присутствии постороннего молодого мужчины, ну да бог с ними, с правилами хорошего тона.
Звякнул сигнал поступившего сообщения, Настя протянула руку и взяла с пола телефон. От Зарубина: «Выгляни в окошко, дам тебе горошка». Она тут же зашла в почту и обнаружила письмо, которое, оказывается, пришло почти час назад. Ну, Серега! Ну, мастер!
«Нашел твоего мальчика. Щетинин Дмитрий Алексеевич, 1964 г.р., Подольск. Подробности по тел. Лень. Обнимаю».
Да, Сережка всегда был таким: разговаривать мог часами без умолку, но написать хотя бы три строчки для него целая проблема.
– Прости, не проверяла почту, не думала, что ты так быстро управишься, – сказала она виновато, когда Зарубин ответил на ее звонок.
– Ну здрасьте! – Сергей даже почти обиделся. – Недооцениваешь меня и возглавляемый мною личный состав, матушка Пална. Я тебе отписался и сижу, как дурак, жду, что ты позвонишь, а от тебя ни ответа – ни привета, вроде как тебе уже и не надо. Пришлось эсэмэску слать, чтобы ты вздрогнула и проснулась.
– Ну прости, – снова извинилась Настя. – Расскажешь про Щетинина? Тебе удобно сейчас разговаривать?
– Нормально. Как раз привез своих с дачи и погнал тачку в гараж ставить.
– Так ты за рулем?
– Доехал уже, из гаража как раз тебе и послал весточку. Сижу, курю бамбук, отдыхаю от пилежки. Значит, так… Погоди, блокнот уронил… Да что за черт!
Ей было слышно, как Зарубин возится и чем-то шуршит.
– Все, – с облегчением произнес он наконец, – достал, открыл. Готова слушать?
– Сержик, я включу громкую связь, можно? Только за языком следи.
– О! Так мы не одни?! С Лехой, что ли? Леха! Привет тебе! – заорал Сергей.
– Лешка в командировке.
– А кто там у тебя?
– Молодой любовник. Ты будешь рассказывать, а он – записывать.
– Интересно… А ты что будешь делать?
– Лежать и слушать. Что еще полезного может делать женщина в преклонных годах? – засмеялась Настя. – Давай уже, не тяни.
Петр откатился к столу, с готовностью схватился за ручку, подвинул к себе чистый лист бумаги.
– Твой мальчик родился в Подольске, – начал Зарубин. – Насчет судимостей ты все правильно говорила, первая ходка по малолетке, грабеж в группе, дали пять, отбыл два с половиной и вышел. Вторая ходка – разбой, в восемьдесят восьмом, освободился в девяносто четвертом. На зоне оброс солидными связями, на воле быстро поднялся и занял позицию «разводящего», помогал бандитам договариваться с бизнесменами. Или наоборот, бизнесменам помогал договариваться с бандосами. Короче, работал стрелочником, выполнял полезную функцию урегулирования сложных отношений между ворами и финансами. Потом остепенился, сменил малиновый пиджак на серый в полосочку.
– Ты имеешь в виду фонд, где Щетинин числился заместителем директора?
– Да прям! – фыркнул Сергей. – Фонд этот был типичным бандитским гнездом, вывеску, правда, нарисовали шикарную. Ты сама небось помнишь, как оно все было в те годы.
– Помню, – вздохнула Настя.
– А в конце девяносто восьмого у твоего мальчика случился необыкновенный карьерный взлет. Его взял к себе один очень удачливый бизнесмен.
– Почему удачливый?
– Потому что девяносто восьмой год же! Почти у всех всё рухнуло, а этот удержался на плаву. Видать, хорошие связи были, вовремя получил предупреждение и сумел все активы куда-то вывести и деньги прокрутить. Ну и с криминалитетом умел отношения правильно выстраивать, у него для этого специальный человечек был, так человечка грохнули аккурат в тот день, когда дефолт объявили. Наверное, не на одного Горевого работал тот человечек, кому-то еще помощь оказывал, вот и получил благодарность.
– Горевой? – переспросила Настя. – Это тот, на которого в прошлом году было покушение? Я что-то в интернете читала, кажется… Или нет, я путаю. Покушение было на его конкурента, и блогеры подняли крик, что замешан некто Горевой.
– Ага, тот самый. Ему нужна была замена убитого человечка, вот он и нашел себе Щетинина. Выбор, судя по всему, оказался удачным, Щетинин до сих пор на него работает. Солисты спелись, голоса звучат слитно. Нынче твой мальчик уже солидный дяденька, имеет молодую жену и несовершеннолетних деток мужеска пола. Ты, матушка, давай спрашивай, что тебе интересно, а то у меня тут много всего понаписано, я тебе хоть до утра читать буду.
– Неужели много? – засомневалась Настя.
– Скажи спасибо Сташису, постарался парень ради тебя. Повезло тебе, что Антон сегодня дежурит, вот я его и нагрузил твоей просьбой, а уж он сети раскинул максимально широко. Любят тебя молодые мужики, как я погляжу, а, матушка Пална? – захихикал Зарубин.