Каменская убрала руку и в очередной раз закурила.
Но Петр никак не мог успокоиться. Неприятное чувство, появившееся от слов об ошибках, крепло и набирало силу, и теперь хотелось непременно сделать что-нибудь такое, что… В общем, он и сам не знал, что именно и зачем. Просто хотелось задать вопрос, который поставит ее в тупик и заставит признать, что ее логика ущербна. Нужно, чтобы именно он, Петр Кравченко, уличил ее, поймал на ошибке, на интеллектуальной несостоятельности, а не она сама спохватилась и призналась. Ему обязательно нужно, чтобы вобла показала себя глупой, глупее него, и тогда можно не брать в голову то, что она говорила о нем самом, о его характере и образе мышления. То, что ему так не понравилось. То, от чего портилось настроение. Достаточно дискредитировать человека, и всё, что он говорил, автоматически перестает быть правдой, это азы журналистики.
Признавать правоту воблы очень не хотелось. Поэтому надо заставить ее продемонстрировать свою глупость. До тех пор, пока она сама видит собственные ошибки и открыто их признает, она почему-то вовсе не выглядит глупой. А вот если она не увидит, а Петр ткнет ее носом, выйдет как раз так, как нужно. После чего можно раз и навсегда забыть ее длинные сентенции о вранье, самооценке, перекладывании вины и самооправданиях.
– Зачем вам помощь коллег, Анастасия Павловна? Разве вы сами не в состоянии вычислить этого наблюдателя? Вы же сыщик со стажем, с опытом, а такую простую вещь сделать не можете. Не умеете?
– Умею. Но в данный момент не могу.
– Почему?
– Для такой работы нужны два навыка одновременно: видеть других людей и оставаться невидимым самому. Причем сначала второе, а уж потом первое. Понимаете? Если у меня будет хорошая точка обзора, я вычислю наблюдателя легко и быстро. Но поскольку он наблюдает именно за мной, я никак не смогу занять эту точку, чтобы он не заметил моих передвижений. Кроме того, на мне длинная юбка, яркая и явно не по сезону, и я хромаю. В таком виде мне никак не стать незаметной, даже если объектом слежки была бы не я, а кто-то другой.
– Вам не кажется, что вы сами себе противоречите, Анастасия Павловна? – заметил Петр не без удовлетворения. – То говорите, что у Климма, скорее всего, только один помощник и он нами больше не занимается, ему важнее Горевой и Щетинин, а то вдруг заявляете, что ваши коллеги пытаются выяснить, кто за нами наблюдает. Вы уж как-то определитесь: или одно, или другое.
– Я всего лишь высказываю предположение, которое с высокой степенью вероятности может оказаться ошибочным. И мои коллеги его проверяют.
Вот черт! Выскользнула. Хромая вобла, увертливая, как угорь. Смешно! Картинка получилась такой забавной, что даже злиться расхотелось.
Каменская прочитала очередное сообщение и слегка улыбнулась.
– У нас тут чисто. Наблюдатель только один, и в данный момент он находится неподалеку от входа в здание, где располагается компания Горевого. Дом Горевого проверили, там никого.
– И что это значит?
– Понятия не имею. Но могу предположить, что наблюдатель дождется, когда Горевой выйдет, и поедет за ним, посмотрит. Или доложит хозяину и будет ждать дальнейших указаний. Скорее всего, потащится за Виталием Владимировичем, чтобы посмотреть, куда он направится. А может быть, у него задание смотреть за Щетининым. Да, – она задумчиво побарабанила пальцами по столу, – пожалуй, его объектом является именно Щетинин. Зачем наблюдать за Горевым и гадать, знает он уже или не знает, как отреагировал, когда и как собирается разобраться с Димой? Нерациональная трата сил. Проще нацелиться на Щетинина и сразу увидеть, попала пуля в мишень или ушла в молоко.
– Вы уверены, что Щетинин в офисе?
– Я – нет, но наблюдатель, надо полагать, знает, что делает. И мои коллеги тоже, надеюсь.
– А дом Щетинина проверяли? – допытывался Петр. – Вдруг там как раз второй наблюдатель.
Вобла посмотрела на него с улыбкой и мягко произнесла:
– Конечно проверяли, Петя. Не волнуйтесь. Думаю, мы можем ехать домой. Официантка на нас уже посматривает, долго сидим, ничего больше не заказываем, хороший столик занимаем, а дело к вечеру идет, скоро аншлаг будет.
– Вам придется снова остаться у меня, – сказала Настя, когда они сели в машину. – В сложившихся обстоятельствах я не могу оставить вас одного. И не могу просить ребят, чтобы они страховали и вашу квартиру, и мою.
– Меня страховать не нужно. Не такой уж я беспомощный, – независимым тоном заявил Петр.
Самоуверенное дитя! Его побуждения понятны: вызвать огонь на себя, победить противника и с гордой скромностью написать об этом. Неплохо бы еще ранение какое-нибудь неопасное, больничная койка, репортаж по телевидению. Нападение на журналиста, раскопавшего страшную правду, – шутка ли! Пиар с высокой эффективностью получится.
– Петя, не забывайте, кто такой Щетинин. Сейчас он с виду приличный человек, но раньше он был грабителем и убийцей. И никто не сможет вам гарантировать, что он полностью изменился за двадцать лет.
– Я слышал теорию, согласно которой человек полностью меняется каждые семь лет.
– А я слышала, что человек с возрастом не меняется, а только усугубляется. Так что, начнем спорить, какая из этих теорий более правильная? – сердито бросила она. – И в магазин нужно заехать, продукты купить, у меня холодильник пустой.
Автомобильная Москва двинулась от мест работы к местам проживания, ехали медленно, то и дело попадая в длинные «пробки». Бедро, которому весь день не давали спокойно полежать в удобном положении, возмутилось, и ходить к вечеру стало намного больнее, чем утром. Когда добрались до дома, остатка сил хватило только на то, чтобы разложить продукты и переодеться в халат, после чего Настя рухнула, как сноп, на диван. И почему она так устала? Ведь не вагоны грузила, а всего лишь сидела либо за рулем, либо в кресле в гостиной у Горевого, либо за столиком в кафе. В общем, не надорвалась. «Возраст, – тоскливо подумала она. – Вроде ничего не делала, только мозгами шевелила и нервничала, а энергии истратила – как марафон пробежала. Что будет дальше? Через десять лет начну отдыхать после каждого похода на кухню за чашкой кофе? Кошмар какой!»
Звякнул сигнал сообщения. «Зайду?» – написал Миша Доценко. Настя быстро ответила: «Жду!» И уже через пару минут запереливался дверной звонок. Быстро встать с дивана не получилось, и она попросила Петра открыть дверь. Увидев ее хромающую и в халате, Миша выразительно округлил глаза.
– Картинка, однако! – протянул он и поцеловал Настю в щеку. – Ну что, прилетело тебе от Стасова? Он вне себя был, когда со мной разговаривал.
Потом повернулся к Петру, протянул руку:
– Михаил.
– Петр, – солидно ответил журналист, отвечая на рукопожатие.
– Чай будешь? – спросила Настя.
– Спасибо, нет. Я на секунду забежал, только поздороваться, познакомиться с Петром, глянуть, как вы тут, и вторые ключи взять. Ну и доложиться. По последним данным, Горевой и Щетинин вышли из здания вместе, о чем-то беседовали вполне дружески и так же дружески распрощались. Горевой с водителем и охранником сел в свою машину, Щетинин – в свою. Соглядатай двинулся вслед за Щетининым.
Ну да, примерно так она и ожидала. Алина никому не звонила, ждет, когда Виталий Владимирович явится к домашнему очагу. Сперва покормит, приласкает, а уж потом обрадует приятными известиями.
– Один человек у нас возле дома Горевого, второй едет за Щетининым и там останется, сколько потребуется. К третьему объекту я пока никого не отправлял, но если нужно…
– Не нужно, Мишенька. Третий объект нам интересен только вместе со Щетининым. Если Щетинин к нему поедет, то и человека за собой приведет. Будем экономить человеческие ресурсы. А ты, стало быть, нас пасешь?
– Не пасу, а охраняю, – поправил Доценко. – Ладно, Настюша, пойду я на свой пост, попозже еще разок зайду, хорошо? У вас отбой в котором часу?
– Да что ты, мы вообще вряд ли заснуть сможем сегодня, – засмеялась Настя. – Так что милости просим, в любое время ночи тебе поднесут чашку чаю и кусок еды.
– А я не за чаем приду.
– А за чем же? Неужто за водкой? – с деланым ужасом спросила она.
Михаил сделал страшное лицо и прошептал, растягивая слоги:
– По-пи-сать.
– Держи, – Настя протянула ему запасные ключи от квартиры. – Не потеряй.
Доценко ушел, и Настя снова легла на диван. За последние часы она думала в основном о писателе Климме и о бывшем уголовнике Щетинине. Надо надеяться, мозг отстроился от мыслей об Андрее Сокольникове, поэтому вполне можно вернуться к молодому человеку, двадцать лет назад явившемуся в милицию с повинной.
– Давайте вспоминать всё, что нам известно о Сокольникове, и добавлять к этому новую информацию, – сказала она Петру. – Вы что-нибудь записывали?
– Ну… Набросал кое-что, отрывочно. По памяти.
– Читайте вслух.
Она достала из лежащей на полу папки фотографию, которую распечатывала, чтобы показать социологу Ярошу, внимательно посмотрела на Сокольникова, стараясь запомнить его лицо и весь облик как можно лучше, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.
В детстве мальчик был сложным, легко выходил из себя, если что-то шло не так, как ему хочется, проявлял агрессию, пытался причинить физическую боль окружающим, насколько хватало его крошечных силенок. Даже за нож хватался. Извел семью до такой степени, что родители обратились к врачам.
Мать Сокольникова не поверила в диагноз детского психоневролога, она была твердо убеждена, что у ее сына не может быть умственной недостаточности. Смотрела сквозь пальцы на негативные проявления, такие, как вспыльчивость, агрессивность, недостаточное усердие в учебе, зато хвалила, не жалея эпитетов, за малейшие достижения, за проявления ума, сообразительности, хорошей памяти, умения гладко говорить. Решала множество проблем сына, в том числе с получением высшего образования, помогла уклониться от службы в армии. Резюме: женщина сделала все возмо