– А Щетинин? Вдруг Климанов успел сказать ему ваш адрес, и он один приедет?
Настя покачала головой.
– Не приедет.
– Откуда вы знаете?
– Ниоткуда. Просто знаю. Чувствую.
– Я еще хотел про Михаила спросить, можно?
– Давайте.
– Почему он ушел со службы? Надоело? Или выдавили?
– У него жена, ребенок, их нужно содержать и кормить. Миша не из тех, кто захочет заниматься крышеванием или вымогательством, вот и ушел, не заработав полную выслугу.
– Он был хорошим оперативником?
– Очень хорошим. А каким красавцем был! По нему вся молодая женская часть Петровки убивалась.
– Молодая? – переспросил Петр. – Значит, была и старая часть?
– А как же! Скажем так: не старая, а старшая. Старшая женская часть убивалась по другому оперу, тоже из нашего отдела, по Лесникову.
– Два самых красивых опера – и оба в вашем отделе? Вы не преувеличиваете?
– Ни в одном глазу.
Настя поднялась, забыв про травму, и тут же охнула от боли.
– Сейчас принесу фотографии, покажу вам, чтобы не быть голословной.
Она прохромала в комнату, достала альбом со старыми фотографиями. Давненько она в него не заглядывала! Не любила Настя Каменская воспоминаний о давних годах, когда был Гордеев-Колобок, их умный и справедливый начальник, и была дружная команда честных, более или менее профессиональных оперов, и вся жизнь была впереди, и сил было много, и азарта, и куража… Куда все исчезло? Растворилось, словно и не было никогда.
На кухне она открыла альбом и принялась листать толстые твердые страницы. Вот она, эта фотография. Девяносто девятый год, шестидесятилетие Гордеева. Стасов и Татьяна долго рядились, с кем оставить годовалого Гришеньку, их приход на юбилей чуть не сорвался, но в последний момент мама Миши Доценко согласилась выручить. Почти двадцать лет назад… Боже мой, как давно! Гриша Стасов уже студент в Париже. На этой фотографии они все. И все такие молодые, красивые, веселые…
Вобла притащила какие-то старые фотки. Вот чего Петр терпеть не мог, так это рассматривать чужие фотографии, хоть старые, хоть недавние. Что в этом может быть интересного? Какие-то незнакомые люди в непонятно какой обстановке, на фиг ему на них любоваться?
Фотография была цветной, большого формата и хорошего качества. Как теперь говорят, с хорошим разрешением. Первым Петр заметил светловолосого зеленоглазого гиганта, возвышавшегося над всеми как минимум на целую голову.
– Ого! – невольно воскликнул он. – Баскетбольный уровень!
– Это Владик Стасов, муж Татьяны, – пояснила вобла. – А вот сама Таня.
Женщина на фотографии, красивая, но слишком полная, на вкус Петра, практически ничем не отличалась от фотографий, выложенных в интернете или напечатанных на обложках ее книг. Во всяком случае, Петр узнал ее сразу. Интересно, как сложились бы обстоятельства, если бы его консультировала Татьяна Томилина, как он планировал изначально, а не сушеная вобла? Говорят, толстушки всегда добрее, мягче, сговорчивее.
– А который тут Михаил? – спросил он, переводя глаза с одного лица на другое. Ни одного такого же накачанного седого мужчины на снимке не было.
– Да вот же! – рассмеялась Каменская и ткнула пальцем в тонкого изящного темноглазого и темноволосого парня.
И вправду красивый. Был. Неужели это он, тот самый мускулистый здоровенный Михаил Александрович с тяжелым лицом и глубокими носогубными складками, который сейчас внизу сидит в своей машине и страхует их? Петр ни за что не узнал бы его.
– Вот этот тоже очень симпатичный, – он показал на стоящего рядом с Доценко парня постарше.
– Это и есть Лесников, наш первый красавец. А вот это наш начальник, полковник Гордеев, виновник торжества.
Маленький, кругленький, совершенно лысый. Надо же!
Н-да, вид совсем не геройский…
– Вот это Ирочка, Мишина жена. Будущая. Они к тому времени только недавно познакомились и начали встречаться.
Петр оценивающим взглядом окинул фигурку хорошенькой веселой молодой женщины. Тоже ничего такая. Рядом с ней стояла пухленькая девочка лет десяти-двенадцати, вся в кудряшках, ужасно серьезная.
– А это кто? Ее дочка?
– Это Лиля, дочка Стасова от первого брака.
– А вас почему нет на фотографии? Вы фотографировали?
– Как же нет? Вот я. И муж рядом. Фотографировал Коля Селуянов, тот, который нам всем теперь дорожную обстановку проясняет, я вам рассказывала. Его на снимке действительно нет, а все остальные есть.
Каменская еще что-то говорила, но Петр уже плохо слушал. Этого не может быть! Вот эта девица в короткой юбке и в туфлях на высоких каблуках, с длинными, почти до пояса, платиновыми волосами и дерзким макияжем – та самая сушеная вобла, которая сейчас сидит перед ним в халате, с бесцветным лицом, старая и хромая? А ноги-то, ноги! Умереть и не жить! Ну, муж ее – еще так-сяк, почти не изменился, только был рыжий – стал седовласый, но она… Невероятно!
– У вас ноги красивые были, – брякнул он первое, что пришло в голову. – И волосы тоже.
– Ноги какие были, такие и есть, – очень серьезно ответила Каменская. – А волосы я несколько лет назад начала коротко стричь, лень возиться стало. Да и стиль поменять посоветовали, чтобы отметить начало жизни на пенсии.
Петр сообразил, что сказал что-то не то, почувствовал, как щеки начинают гореть от неловкости, и расстроился окончательно. Он так и не понял, обиделась вобла на его слова о том, что ноги «были», или нет. Хотел сделать комплимент, но вышло неуклюже. Как будто в молодости ноги были хорошие, а сейчас сделались кривые, некрасивые и вообще плохие со всех сторон. Чтобы сгладить ситуацию, пришлось сделать над собой усилие, изобразить, что заинтересовался фотографиями, и попросить показать еще снимки.
– Это не интересно, – сухо ответила вобла и закрыла альбом.
Черт, неужели все-таки обиделась?
Петр все-таки сломался и задремал прямо за столом, уронив голову на руки, но вздрогнул и сразу очнулся, когда наконец позвонил Доценко.
– Можете расслабиться, они не приедут, – сообщил Михаил.
– Что там? – спросила Настя. – Что-то серьезное?
– Подозрение на инсульт, увезли в больницу. Щетинин поехал следом за «Скорой».
– А Сеня?
– Сеня тебя уважает. Даже слишком сильно. Подарок для тебя припас.
– Шустрый, однако.
– Ну а то! Нарвется он когда-нибудь со своей любовью делать подарки. Стасов ему уж сколько раз говорил – все без толку. Ты бы, может, сама с ним поговорила, а, Настя? Жалко будет, если он и вправду погорит на ерунде, хороший же парень, толковый, грамотный.
– Поговорю, – пообещала она.
Впрочем, сейчас она готова была обещать кому угодно что угодно.
– Когда подарок-то будет? – нетерпеливо спросила она.
– Вот так я и знал, что у тебя шило в одном месте, – рассердился Доценко. – Приличные люди должны уже домой ехать отсыпаться и к новому рабочему дню готовиться, а у тебя одни подарки на уме. Ладно, скажу Сене, чтобы привез прямо сейчас, завтра ему отгул дам.
– Мишаня, ты – ангел! – пропела Настя и послала в трубку воздушный поцелуй.
Петр смотрел на нее тревожно и выжидательно. Его лицо, еще минуту назад сонное и вялое, снова стало собранным.
– Увезли с подозрением на инсульт, – сказала она. – А Семен что-то нашел в квартире, скоро привезет.
– Что нашел?
– Не знаю. Привезет – увидим.
– Так он что, украл, что ли? Или Климанов сам ему отдал? Хотя как он мог отдать, если был без сознания…
– Петя, не вникайте. С Семеном мы разберемся. Посмотрим, что он взял, сделаем выводы и найдем способ потихоньку вернуть. Не в первый раз. Сделать кофе? Или хотите поспать?
– Да вы что! – с возмущением воскликнул он. – Какое поспать?
Настя понимала, что Петру очень хочется посмотреть на этого Семена, Сеню, молодого сотрудника частного детективного агентства «Власта», утащившего что-то из чужой квартиры, куда он проник обманом. Но природа взяла свое, и журналист снова заснул, не допив кофе и уткнувшись лбом в стол прямо рядом с чашкой.
Он спал так крепко, что его не разбудил даже звонок домофона, когда приехал Сеня. Настя плотно прикрыла дверь в кухню, а входную дверь, наоборот, открыла, чтобы Сеня не вздумал звонить. Едва молодой человек появился на пороге, она приложила палец к губам и прошептала:
– Тсс! Ребенок спит, не разбуди.
– Понял, ага, – кивнул Сеня и протянул ей толстую тетрадь в клеточку. – Не знаю, что там, но судя по тому, как было спрятано, что-то интересное.
– Ты что же, даже не заглянул?
– Почему? Заглянул. Прочитал три строчки, понял, что личное, вот и взял. Там от руки написано, разбирать времени не было.
От руки написано… Эх, молодежь! Привыкли к печатному тексту.
– Сеня, – строго произнесла она, – Михаил Александрович беспокоится за тебя. Ты очень хороший сотрудник, ты прекрасно работаешь, но твоя любовь к подаркам… Опасно же, Сенечка! Неужели сам не понимаешь? Пока что все прокатывало, но в один прекрасный день не прокатит, и что будем делать?
– Я не понял, мой подарок не нужен, что ли? Отдавайте обратно, и я поехал, – обиженно проговорил Семен, протягивая руку.
Настя быстро спрятала тетрадь за спину.
– Дареное не возвращают. Сеня, я серьезно. Стасов тоже беспокоится.
– Блин! Вы же сами просили посмотреть внимательно в хате! Я и посмотрел. Крутился там битый час, изображал сочувствие и готовность помочь, мужика этого, который без сознания, на себе таскал, врач и фельдшер – две тетки, одна другой хилее. Пока осматривали, кардиограмму снимали, еще чего-то делали, звонили, согласовывали, куда везти, документы искали, паспорт там, полис, еще какую-то хрень… Он же без сознания, у него не спросишь, где что лежит и какая у него страховка. Я и так на китайскую лапшу порвался, чтобы все время быть у них на глазах и при этом хату обшмонать. Думаете, легко? Что увидел интересного – то и взял. Для вас же, не для себя. Что не так-то?