В начале 1920‐х годов Н. Е. Парамонов получил предложение возобновить издание «Былого»; инициатором был В. Л. Бурцев; однако, поразмыслив, Николай Елпидифорович отказался от этого предприятия, справедливо указав на сильную конкуренцию на рынке исторических изданий на русском языке.
Парамонов заметно поправел; «Возрождение» предпочитал милюковским «Последним новостям»; поддерживал дружеские отношения с атаманом П. Н. Красновым, с которым остро конфликтовал в 1918–1919 годах.
О «Донской речи» вспоминать не любил, хотя некоторые книжки издательства в парамоновском доме были; по воспоминаниям сына, часть из них была приобретена уже в эмиграции. Все книги, собранные Н. Е. Парамоновым в эмиграции, сгорели вместе с его архивом во время войны. Сын Николая Елпидифоровича, Елпидифор Николаевич, вспоминает, что читал из книг «Донской речи» только одну:
…если память мне не изменяет, «Случай 212». Дал мне ее отец как образец того, что не следовало бы печатать. Вообще, отец не любил вспоминать о тех изданиях, которые подрывали старый строй, и не раз говорил: «эх, были молодыми, да не тех людей слушали; теперь расхлебываем»[960].
В политической деятельности Николай Елпидифорович почти не участвовал, хотя иногда бывал на эмигрантских «мероприятиях»; так, он присутствовал на печально известной лекции П. Н. Милюкова в Берлине, во время которой двое черносотенцев пытались застрелить бывшего кадетского лидера и в результате убили В. Д. Набокова; Парамонов был среди тех, кто задержал террористов. Единственной, по-видимому, организацией, в которой он принял некоторое участие, было Братство Русской Правды[961]. Участие Парамонова выражалось в основном в финансовой поддержке. Кстати, Парамонов был совершенно напрасно объявлен советской юстицией вдохновителем «инженеров-вредителей», осужденных в 1928 году по «Шахтинскому делу». Собственно, и все дело было «постановкой» ОГПУ.
Кроме выпуска весьма кровожадных листовок деятельность Братства, пожалуй, ни в чем ином не выразилась. Как и большинство других эмигрантских организаций, она была «высвечена» изнутри агентами ГПУ и реальной опасности для Советской России не представляла. Техническую помощь Братству оказывал старший сын Николая Елпидифоровича — названный в честь деда, основателя династии, Елпидифором — рассылал литературу и т. п.
Приход к власти нацистов в 1933 году поначалу никак не сказался на жизни Парамоновых. Николая Елпидифоровича вызвали в гестапо на «беседу», интересовались настроениями, отношением к большевизму и почему-то к украинскому вопросу. Претензий не оказалось. Сложнее было со старшим сыном, Елпидифором. Он заканчивал учебу в университете и обнаружил недюжинные способности в инженерном деле. Ему предложили остаться при кафедре для написания диссертации и последующей профессуры. Проблема заключалась в том, что в этом случае надо было принимать гражданство, что, соответственно, могло привести к службе в вермахте. Пришлось отказаться от перспективной карьеры; Елпидифор, или, как его называли в семье, Фор, стал инженером-механиком, занялся практической инженерией. Впрочем, научный склад ума, тяга к исследовательской работе, изобретательству осталась при нем. Впоследствии, уже в США, им были запатентованы десятки изобретений.
22 июня 1941 года раскололо эмиграцию надвое — на тех, кто связывал надежды на «освобождение» России от большевизма с Гитлером, и на тех, для кого подобный путь был неприемлем. Парамоновы, по-видимому, относились ко второй группе; во всяком случае, в отличие от своего друга Краснова, возглавившего по предложению германского командования управление казачьих войск, Николай Елпидифорович отклонил предложение нацистов вернуться на родину и заняться «восстановлением экономики». Разумеется, с возвращением принадлежавшего ему имущества. После 1941 года «белые» эмигранты, даже отказавшиеся от сотрудничества с нацистами, преследованиям не подвергались — были лишь введены ограничения на поездки в прифронтовую зону. Елпидифор работал на одном из промышленных предприятий и, как все, считался мобилизованным — самовольный уход с предприятия карался смертной казнью.
В 1944 году Николай Елпидифорович вместе с женой, Анной Игнатьевной, перебрался в Чехословакию, в Карлсбад. В конце февраля — начале марта 1945 года, выправив себе фальшивые документы, туда же, сбежав со своего предприятия, отправился Елпидифор. В мае 1945 года Парамоновы оказались в советской зоне оккупации. Ничего хорошего им ждать не приходилось. Советская власть не собиралась прощать своих бывших противников. Начались аресты эмигрантов. Не дожидаясь своей очереди, Парамоновы (а именно жена Елпидифора Людмила Ивановна, привлекавшаяся комендантом в качестве переводчицы) получили разрешение на поездку в американскую зону (решающую роль сыграло обещание привезти несколько пар наручных часов) и, разумеется, не вернулись.
И вновь семья оказалась «у разбитого корыта». Парамоновские дома и гаражи были по большей части или разрушены, или остались в советской оккупационной зоне.
На этом рассказ о предпринимательской деятельности Николая Елпидифоровича можно было бы закончить, если бы у издательского дела Парамонова не было неожиданного и символичного эпилога. В 1946 году Николай Парамонов стал вновь издавать «книжки для народа»! Это были издания, предназначенные для десятков тысяч соотечественников, оказавшихся в лагерях для перемещенных лиц; на этих брошюрах, конечно, не было марки «Донской речи», однако внешне они удивительно напоминали своих старших «собратьев». Парамонов издавал в основном русских классиков — Лермонтова, Пушкина, Крылова, Гоголя и др. Любопытно, что первое парамоновское издание — изображение иконы Николая Угодника — было конфисковано американской администрацией, посчитавшей недопустимой религиозную пропаганду. Русский шрифт был приобретен Елпидифором Николаевичем Парамоновым за банку тушенки у немецких наборщиков. Корректуру делал сам Николай Елпидифорович. Парамоновы наладили кустарное издательство, приносившее, однако, несмотря на дешевизну книжек, за которые «ди-пи» (перемещенные лица) не могли, конечно, дорого платить, небольшую прибыль. Это позволяло семье, чье имущество сгорело или осталось в восточной части Германии, сводить концы с концами. Лишь болезнь сердца вынудила 74-летнего Николая Парамонова в 1950 году отказаться от издательства. Умер он 21 июня 1951 года и похоронен на городском кладбище баварского города Байройта[962].
После смерти отца Елпидифор, работавший в американской администрации в Германии, уехал с семьей в США. Главной причиной скорого отъезда был страх перед советским вторжением; служащие находились в состоянии 24-часовой эвакуационной готовности; если американцы, попав в руки большевиков, по разумению Елпидифора Николаевича, могли рассчитывать на снисхождение, то сыну белоэмигранта, тем более Парамонова, пришлось бы туго. Надо сказать, что Парамоновы явно преувеличивали интерес советских спецслужб к их семье. Однако рассчитывать, «в случае чего», на теплое отношение не приходилось.
После недолгого пребывания в Нью-Йорке Елпидифор Николаевич с женой и двумя дочерями (одна из них дочь его жены от первого брака) перебрался в Калифорнию, в Лос-Анджелес. Практически с первых дней пребывания в новой стране он работал по специальности — инженером-механиком. С языком (точнее, языками — он в совершенстве владеет английским и немецким) проблем не было. Как уже упоминалось, на счету Елпидифора Николаевича десятки изобретений; в основном они касались усовершенствования машин, использовавшихся для производства товаров легкой и пищевой промышленности. До недавнего времени Е. Н. Парамонов жил с женой в собственном двухэтажном доме в Лос-Анджелесе. Одна из комнат была оборудована под рабочий кабинет. Несмотря на то что он давно вышел на пенсию и ему перевалило далеко за 80, Елпидифор Николаевич регулярно получал заказы на сложную проектную работу, а также на переводы технической документации с немецкого на английский. Замечу, кстати, что и внутреннее убранство дома, и уклад жизни хозяев были совершенно русскими — несмотря на то что хозяин покинул родину в 10-летнем возрасте, а его жена, родившаяся в Петербурге, еще в младенчестве была увезена в Литву, а затем жила в Германии.
Предпринимательский дух, присущий семье Парамоновых, так и не проснулся в Елпидифоре Николаевиче. Однако гены взяли реванш в его дочери Марине. Окончив без блеска американскую школу (сказалась, по-видимому, культурно-языковая ситуация — девочка росла в семье с русским укладом, где языком общения был русский, училась сначала в немецкой школе и, соответственно, вращалась в немецкоязычной среде, а затем оказалась в США, где не смогла сразу адаптироваться), она, начав с нуля, завела свое дело. Ей принадлежит заводик (точнее, мастерская), где производятся небольшие партии сложных деталей для крупных предприятий. Гигантам индустрии невыгодно осваивать технологию производства этих мелкосерийных компонентов, и они предпочитают заказывать их на стороне. Для экономии Марина сама ведет бухгалтерию и делопроизводство; освоив тонкости американского налогового законодательства, энергичная бизнесвумен открыла параллельно консалтинговую фирму, которая помогает бизнесменам и частным лицам справляться с заполнением десятков страниц налоговых деклараций и изыскивать вполне законные способы минимизировать налоги.
Стало уже банальностью завершать работы о судьбах русских эмигрантов выражением сожаления о потерях, которые понесла Россия, утратившая целый «культурный слой». Обычно говорится о потерях в области литературы, искусства и т. д. На наш взгляд, как это ни кощунственно звучит, эти потери в известном смысле восполнимы. Хоть и поздно, но произведения Бунина или Набокова, Рахманинова или Цветаевой вернулись на родину. Возможно, что наиболее тяжкой и невосполнимой потерей было искоренение весьма тонкого слоя предпринимателей, а вместе с ними и предпринимательского духа (заодно и этики предпринимательства). Можно лишь еще раз выразить сожаление о потерях нашей страны и порадоваться за тех, кто благодаря своим способностям, энергии и предприимчивости сумел завоевать себе место под солнцем на «других берегах».