– Ставим основной парус и не торопясь идём вдоль побережья. Пусть разомнутся, а мы пока осмотримся. Нам лить кровь просто так не с руки.
– Боярин, а добыча?
– А оно вам нужно? У вас и так всего хватает. Или на острове не навоевались?
У бойцов челюсти поотвисали.
– Да не в этом дело. Просто….
– Вот то-то и оно, что просто. Делать вам больше нечего. Впереди ещё столько пути, а стычек будет ещё больше, так куда вы так торопитесь? Только-только ваши товарищи выздоравливать стали. Или что? Место в лазарете освободилось, что так торопитесь его занять?
– Ты, боярин, наговоришь сейчас. Никуда мы не торопимся, просто вон варяги понеслись вперёд, ну и мы за ними хотели.
– Аха. Как бычок на верёвочке. Потянули его, он и пошёл. А куда ведут, не знает. Может, на скотобойню?
Смутился Ждан. Отвернулся. Бивой ухватился за штурвал, вперёд смотрит, как будто там впереди сейчас чудо покажется. А может, просто не хочет со мною взглядом встречаться, чтобы не опозориться? Ну и ладно.
– Вы не переживайте. Впереди у нас много схваток будет, нам ещё столько морей и рек пройти нужно и не везде нас спокойно пропустят. Так что привыкайте меч только тогда обнажать, когда он действительно нужен. Но… и наготове его всегда держите. Как-то так… – даже сам задумался, что это я только что сказал. Но бойцам вроде понравилось, вон как довольно переглядываются.
За варягами мы не пошли, остались в море. Парус подняли, телепались по ветру со скоростью улитки вдоль берега, пока не увидели очередную деревушку. Вот тогда и бросили якорь, подойдя насколько возможно к золотистому песчаному пляжику. Правда и пляжиком это чудо было стыдно называть. Это, скорее, целый пляжище, вытянувшийся во все видимые стороны. Красивейшие места с изумрудными отмелями, тёмными пятнами морских водорослей и белеющими на дне ракушками. Вокруг всего этого великолепия сверкающими молниями сновали рыбные стайки. Хорошо тут рыбакам. Кстати, а куда они все запропастились? Лодки на берегу сохнут, поселение стоит пустое. Проверим аккуратно.
Спустили лодку и перебрались на сушу со всеми предосторожностями. Громчика взял с собой, настрожив его держаться рядом. На борту шхуны разожгли жаровни и приготовили к бою пушки. Непонятная тишина вокруг напрягала, и Ждан скомандовал на всякий случай их зарядить.
Развернув лодку кормой к брегу и оставив в ней двух бойцов, плотной коробочкой, держа наготове взведённые арбалеты, мы двинулись вверх по склону к ближайшим домишкам. Даже собаки не лают, и дымом не пахнет, как и отсутствуют полностью ароматы готовящейся еды. А дело к обеду. Очень странно.
Пересекли невидимую черту границы поселения, оглядываясь по сторонам. Окраина встретила пустыми проёмами чёрных окон и мерзким скрипом рассохшихся калиточек в низких заборчиках. Заглянув через плетень, увидел распахнутые двери и разбросанные по небольшому двору вещи. А на плотном утрамбованном песке двора подозрительные тёмные пятна. Понятно. Уже кто-то порезвился в этом селении. Есть ли смысл нам тут находиться? Вряд ли кто тут и остался, хотя всё может быть. Судя по реакции собаки, а точнее по отсутствию оной, вокруг никого. Надо идти дальше. Прошли всё селение – пусто вокруг, только ветер играет пылью между заборами и пустыми домами. А вот тел не видно и домашняя скотина отсутствует. Вышли на околицу, оглядывая раскинувшиеся вокруг небольшие огороды и засаженные чем-то поля. Невдалеке зеленеет плотная стена леса, надо бы до неё добраться, наверняка там уцелевшие жители прячутся. Только пойдут ли они на контакт, вот в чём вопрос? Задумавшись на мгновение, оставляю бойцов на месте, а сам с Громом выдвигаюсь к лесу, резко оборвав все возражения. Пусть лучше наготове будут, а мне только плен может угрожать. А насчёт этого Гром предупредит. Броня у меня хорошая, опасаться, конечно, нужно, от дурной раны никто не застрахован, но это от дурной, которой я, надеюсь, не получу. А одному больше шансов на кого-то наткнуться. Так и получилось. Ещё на подходе к лесу по шевельнувшимся ветвям на опушке сразу заметил наблюдателя, да и пёс сразу же насторожил уши в ту же сторону. Сразу соваться в лес не стал, а так и остался на опушке, подойдя к кустам почти вплотную, и остался стоять, ожидая какого-то развития событий. Лишь бы не пришлось так стоять до посинения. Вдруг местные не захотят идти на контакт, а просто отступят и уйдут. Так и стоял, прислушиваясь к крикам птиц и шелесту листьев. Наконец-то включился мой дар, о котором я, честно сказать, давно забыл. Я стал даже различать дальние шорохи, стуки копыт косули в лесу, и вот оно – тихий и осторожный шёпот. Дети. О чём это они? Послушав немного, начал понимать местную речь. Картина постепенно вырисовывалась полностью. Опасаются детишки по праву. Ждут от меня подлости. И вот как с ними договариваться? Орать на весь лес, что я весь белый и пушистый? Так судя по тому, что я услышал, вряд ли мне поверят. А услышал я следующее.
Несколько недель назад к берегу подошло несколько быстрых чёрных судов, откуда прямо в воду повыпрыгивали огромные и страшные люди. Мужчин в поселении осталось мало, да и те только старые и немощные. Все боеспособные ушли на войну с арабами. Поэтому защищать поселение оказалось некому. Норманны, а так они себя называли, быстро вырезали пытающихся защищаться стариков и увечных и занялись грабежом и насилием. Пробыв на берегу несколько дней, корабли ушли дольше вдоль побережья, а успевшие убежать жители до сих пор опасаются возвращаться в родные дома. Кое-как похоронили убитых да собрали оставшиеся от захватчиков вещи. Так и сидят в шалашах в лесу. Всё это мне удалось узнать, подслушав разговоры между собой испуганных нашим появлением детишек, сейчас рассказывающих о нас нескольким взрослым. Да каким там взрослым, судя по голосам, таким же детям, только чуть старше. Ладно, направление на лагерь я получил, осторожно надо пройти и поговорить. Стараясь не шуметь, пробрались по тропинке до лесного лагеря. Вот глупые. В лесу спрятались, а тропинки к своему лагерю уже натоптали. Так вас любой найдёт.
Спрятавшись за толстым стволом раскидистого дерева, я осмотрел полянку. Несколько шалашей, крытых уже подвявшими ветвями, чуть дымящийся между ними костерок и столпившаяся группка около самого большого сооружения. Опасности великой я для себя не наблюдаю, можно выходить. Убрав оружие, с пустыми руками выхожу на поляну и иду к людям. Заметили меня только тогда, когда я почти вплотную подошёл. Понятно всё с ними. Тишина. Огромными глазами смотрят то на меня, то на собаку, и непонятно, кого боятся больше. С лиц даже загар спал, так они побледнели от страха. А в глазёнках ужас так и стынет. Надо что-то говорить, а что сказать-то? Мир, дружба, жвачка? Не пойдёт. Медленно приседаю, положив ладонь на холку собаки и прижимая его к земле. Пёса шумно укладывается, а я остаюсь на корточках и пытаюсь улыбнуться детям. Свободной рукой стаскиваю шлем и, наконец, замечаю какое-то облегчение на ребячьих лицах. А в по-прежнему широко распахнутых глазах стоящих почти рядом детей замечаю позади себя отражение какого-то движения. Ещё успевает промелькнуть мысль: «Вот откуда облегчение. И на фига я шлем снял?»
А тело, подчиняясь рефлексам, уже откатывается в сторону. Выпрямиться я не успею, остаётся только падать на бок и перекатываться, что и делаю. Собака выворачивается из-под руки и с резким разворотом с ходу прыгает куда-то назад, издав горловой рык. Даже у меня мороз по спине проскочил. Успеваю ещё заметить краем глаза, как в ужасе замерли ребятишки. Вскакиваю на ноги, одновременно в руках уже приготовленные к бою меч и нож. Когда успел вытащить? Быстрыми боковыми шагами смещаюсь в сторону, чтобы видеть и детишек и напавших, оставляя за спиной свободное пространство. Как же мы так их проворонили? Ладно я, а собака-то как так опростоволосилась? Мысли проносятся в голове, пока впитываю обстановку, и почти сразу же расслабляюсь. Убираю оружие в ножны и подхожу ближе к живописной, раскинувшейся на примятой пожухлой траве группе.
Моя собака, видимо исправляя свой промах, сбила напавшего с ног и теперь придавливает к земле передними лапами замершее на траве тело. Рядом валяется огромная дубина, даже не дубина, а скорее небольшое бревно. Мне бы хватило. С моего места открывается интересная картина. Задравшееся при падении платье открыло длинные, стройные ноги, загоревшие почти до колена, а выше сверкающие холодной молочной белизной. Нижнего белья нет, и мои глаза целомудренно перескакивают выше, хотя так и норовят задержаться на пропущенном. Вот где меня длительное воздержание накрыло. Даже странно, почему раньше такого не было, сколько перевидал разных девок и женщин, а так не плющило.
Подхожу ближе. Громчик поднимает голову, продолжая рычать. Из оскаленной пасти с зубищами, как у крокодила, капает слюна на грудь лежащей девушки или женщины, что, впрочем, не столь важно. Важно, что грудь также достойная. Тонкое полотно чётко обрисовывает соблазнительные округлые формы, волнующие мой взгляд. Да что со мной такое? А я ещё и лицо не рассмотрел. Может, там страшила какая? Да ни фига, обыкновенная сельская красотка. Возраст определить не получается, навскидку лет так двадцать – двадцать пять. Кто её знает. Становится жалко роскошных чёрных волос, раскинувшихся густыми прядями в траве и пыли. В углах крепко зажмуренных глаз прочертили мокрые дорожки мелкие слезинки. Ну да, у Грома-то вес не детский, а он ещё и своими лапищами на грудь навалился, только позавидовать и остаётся. Бл… Что я, совсем берега потерял, что ли? О чём думаю? Вместо того чтобы помочь бедной девушке, стою тут и размышляю, не забывая, впрочем, любоваться доступными взору картинами. Стоп, у меня же жена где-то там осталась. В мозгу сразу полегчало, и я наконец-то даю команду Грому оставить девушку в покое.
– А вот не надо было на нас с дубиной бросаться, – с этими словами протягиваю незнакомке руку, предлагая подняться.
Впрочем, моей помощи не требуется. Как только тяжесть с груди пропала, девушка осторожно приоткрыла глаза и мгновенно оказалась на ногах, что-то фырча про себя и яростно оправляя платье. Ну и на нас с Громом попутно посверкивая своими глазищами. А глаза тоже красивые, да и сама девушка ничего так, если умыть и почистить. Хотя истинную красоту никакой грязью не замажешь и не скроешь.