Мэри оглядела тетю, пересевшую на диван, оценивая ее стройную фигуру. Миссис Гардинер не была красавицей, но, как вынуждена была признать Мэри, это мало влияло на то благоприятное впечатление, которое тетушка производила. Ее одежда была ей к лицу, она была великолепно подобрана в соответствии с ее характером и положением. В ней миссис Гардинер выглядела именно так, как и должна была – умной и в то же время совершенно непринужденной. Ее тетя добилась этого без всякой суеты и усилий, вопреки тем, что прилагались для этого в Лонгборне. Глядя на свое старое хлопчатобумажное платье, Мэри начала терять терпение. Ее решимость прятаться за такой тусклой и ничем не примечательной одеждой поколебалась. Возможно, миссис Гардинер была права. Возможно, пришло время отбросить свои принципы и начать все сначала.
– Я не предлагаю ничего сложного, – продолжала миссис Гардинер. – Мы могли бы начать с трех-четырех дневных платьев и двух на вечер. Возможно, новое пальто и, конечно, несколько шляп. Соломенная шляпка, быть может, две. Несколько шелковых чулок вместо хлопковых. А еще мы могли бы навестить мистера Долланда и найти тебе более симпатичные очки.
В один миг хрупкий образ, который начал складываться в сознании Мэри, – образ самой себя, преображенной несколькими тщательно отобранными нарядами, – был разбит вдребезги. Когда миссис Гардинер перечислила все, что было необходимо, чтобы уверенно войти в городскую жизнь, Мэри поняла, что этому не суждено случиться. Даже если она убедит себя, что достойна новых вещей, даже если согласится, что не обречена на вечные прятки под одеждой, которая ей не шла и не нравилась – даже тогда она не сможет вести себя так, как хотела ее тетя. Она не могла себе этого позволить.
– Я понимаю, о чем вы говорите, – начала Мэри, тщательно подбирая слова. – И я признаю, что мои опасения должны выглядеть глупо, если подвергнуть их проверке здравым смыслом.
– Я рада наконец-то видеть знакомую мне умницу Мэри, – сказала миссис Гардинер. – Признаюсь, я уже начала гадать, куда она запропастилась.
– Но даже если вы меня убедите, – продолжала Мэри, – боюсь, это ничего не изменит. У меня нет денег, чтобы заплатить за новые вещи, тетушка.
– Но деньги есть у меня, – заявила миссис Гардинер. – И я с удовольствием куплю эти вещи для тебя. С превеликим удовольствием!
Мэри покачала головой.
– Я не могу этого допустить. Я уже многим вам обязана и не смогу вынести еще и таких обязательств.
– Я не уверена, существует ли такая вещь, как обязательства между теми, кто действительно небезразличен друг другу.
– Вы очень добры. Но я не могу принять ваше предложение.
Миссис Гардинер встала и разгладила платье.
– Я знала, что ты так скажешь. И хотя я не согласна с этим, я понимаю твое нежелание. Однако есть еще один человек, который хотел бы помочь тебе, и я чувствую, что ты смогла бы принять его помощь безо всякого смущения.
Мэри была поражена. Она принялась умолять тетю рассказать ей, кто этот человек и как он узнал о ее положении. Однако миссис Гардинер отмахнулась от всех ее расспросов и вместо этого спокойно позвонила в колокольчик, вызывая слугу.
– Мы просидели здесь достаточно. Сара может войти и убрать подносы.
Она протянула Мэри руку в знак приглашения.
– Я знаю, что ты сегодня выходила на улицу, но и мне нужно подышать свежим воздухом. Ты уже открыла для себя прелестный сад у Финсбери-парка? Нет? В таком случае именно туда мы и отправимся. Там мы сможем поговорить безо всякого стеснения.
– 50 –
Когда Мэри и миссис Гардинер вышли из парадной двери, на языке у девушки вертелась тысяча вопросов, но тетя категорично заявила, что не ответит на них, пока они не дойдут до парка. Мэри пришлось с некоторым трудом заставить себя поддерживать беседу о других вещах, пока они шли по Грейсчерч-стрит и дальше по лабиринту улиц; и лишь когда они сели на маленькую, окруженную кустами скамейку под очень красивыми деревьями, миссис Гардинер выразила готовность объясниться.
– Должна признаться, я переписываюсь с Лиззи с тех самых пор, как ты приехала к нам.
Мэри поддела гравий дорожки носком ботинка.
– Вы переписываетесь обо мне?
– Да. Ее встревожили известия, что ты так внезапно покинула Лонгборн. Изначально ты ведь этого не планировала.
Миссис Гардинер сделала многозначительную паузу, но Мэри пристально смотрела на двух голубей, борющихся за корку черствого хлеба. Она не находила в себе сил обсуждать с кем бы то ни было, даже с тетей, причины, по которым покинула свой прежний дом.
– Так или иначе, – продолжила миссис Гардинер, увидев, что из Мэри и слова не вытянешь, – она хотела узнать, как у тебя дела, и я с радостью сообщила ей, что, по-моему, ты неплохо устроилась.
– Как мило с ее стороны.
– Действительно. Но ее письма приходили так часто, что я начала задумываться, не стоит ли за ними нечто большее, чем просто забота. Мне показалось, что в них скрывался едва заметный намек на чувство вины. Как будто она думала, что чем-то тебе навредила, и хотела убедиться, что ты не страдаешь из-за этого.
Мэри вскочила со скамейки, вспугнув голубей. Те взмахнули крыльями и улетели, оставив корку валяться на земле.
– Мне не хотелось бы говорить на эту тему.
– У меня нет никакого желания совать нос в чужие дела, – мягко ответила миссис Гардинер. – Вернись, присядь обратно. Я не стану настаивать, чтобы ты мне все рассказала.
Мэри, казалось, не слышала ее. Погруженная в свои мысли, она подошла к тому месту, откуда взлетели голуби.
– Это правда, что Лиззи однажды причинила мне много боли. Все случилось сравнительно давно, еще до того, как наш отец умер. Ее поступок очень ранил меня, но мне и в голову не приходило, что все это время она думала об этом.
– Полагаю, мы можем с уверенностью заявить, что она думает об этом сейчас, – ответила миссис Гардинер. – В самом деле, это многое объясняет.
Она снова указала на пустое место рядом с собой; на этот раз Мэри села.
– Лиззи часто спрашивала меня, не может ли она чем-нибудь помочь тебе. Когда она задала этот вопрос в третий раз, я сказала ей правду: что тебе нужны наряды, подходящие для Лондона, и я подозреваю, что ты не примешь их в качестве подарка от нас. Уверена, ты не удивишься, узнав, что она великодушно предложила оплатить их из своих средств.
– Я не могу взять у нее деньги.
– Но позволь мне попытаться защитить тебя от твоих же благих намерений, – мягко настаивала миссис Гардинер. – Лиззи достаточно богата, чтобы с легкостью потратить сумму, в десять раз превышающую ту, которую она собирается тебе дать. И ей было бы очень приятно думать, что именно она сделала тебя счастливой.
– Значит, я должна испытывать унижение только ради того, чтобы Лиззи успокоила свою совесть?! – сердито воскликнула Мэри.
– Поскольку я не знаю, что произошло между вами, мне трудно здесь что-то сказать. Но если только она не совершила какого-нибудь непростительного поступка, я не вижу ничего постыдного в том, чтобы принять подарок от сестры, которая по какой-то причине хочет сделать тебя счастливой.
Миссис Гардинер открыла сумочку и достала письмо.
– Она попросила меня передать тебе небольшую записку, в которой хочет объясниться с тобой напрямую.
Тетя передала письмо Мэри, которая достала очки и развернула его.
Моя дорогая Мэри!
Если ты читаешь это, значит, все получилось так, как я и предсказывала, и ты отказалась от моего подарка. К твоей чести должна отметить, что это твоя тонкая натура мешает тебе его принять, но я надеюсь, ты передумаешь. Мне было бы очень приятно, если бы ты позволила мне проявить великодушие. Мне хотелось бы хоть немного загладить свою вину за плохие поступки в прошлом. Думаю, мы обе понимаем, что я имею в виду. Я не льщу себя надеждой, что этот подарок оправдывает мое поведение, но надеюсь, что ты сочтешь это извинением – и отнесешься к нему соответственно.
Мэри держала письмо в руках, не зная, что и думать. Ее глубоко тронуло то, что Лиззи знала о боли, которую Мэри испытала в тот вечер в Незерфилде, и признавала свою вину в случившемся. Еще больше ее тронуло то, что Лиззи сожалела о своем поступке и даже искала у нее прощения. Но, несмотря на все это, она по-прежнему сомневалась, что должна принять деньги Лиззи. Она мрачно сложила письмо и сняла очки. Тетя выжидающе посмотрела на нее.
– Я понимаю, что у Лиззи добрые намерения, – начала Мэри, – но мне трудно принимать милостыню, даже от сестры. Не только потому, что это напоминает мне о собственной несостоятельности, но и потому, что это указывает на то, как меня воспринимают. Неужели все считают, что я настолько безвкусно одета? Неужели мой внешний вид настолько чудной, настолько нуждается в улучшении, что является предметом обсуждения всей семьи?
Ее голос слегка дрожал. Мэри боялась рассердить тетю, но миссис Гардинер не выглядела разозленной.
– Поскольку ты явно хочешь услышать правду, а не какие-то дежурные фразы, я отвечу настолько честно, насколько смогу. Нельзя сказать, что твой внешний вид кажется странным, но ты сама ведешь себя так, словно не придаешь большого значения собственной внешности. Я далека от мысли, что о женщине можно судить лишь по тому, как она одевается. Среди нас есть люди, которые совершенно не обращают внимания на то, что носят, и делают это с веселой беспечностью. Но это не твой случай. Твой внешний вид говорит не о беспечном безразличии, а об остром осознании своего выбора. Ты одеваешься так, поскольку не веришь, что заслуживаешь чего-то лучшего, и тем самым создаешь такое же впечатление о себе у всех окружающих. Если бы ты слегка принарядилась, я думаю, это означало бы нечто большее, чем просто желание выглядеть более элегантно. Я думаю, это предполагало бы готовность к самоуважению, которого ты заслуживаешь и в котором ты так долго себе отказывала.