Что же касается мистера Хейворда, то Мэри вообще не позволяла себе думать о нем. Только после того, как она задула свечу и заснула, он непрошеным образом возник в ее сознании. Она никак не могла помешать ему прийти в ее сны, а он насмешливо смотрел на нее, держа томик стихов в одной руке и отрез зеленой в золотую полоску хлопковой ткани – в другой.
– 54 –
В вечер первого же званого ужина в доме семьи Гардинер Мэри оказалась в непривычной ситуации: ей предстояло решить, какой из новых нарядов надеть. Довольно быстро она определилась и выбрала платье из бледно-кремового муслина, приобретенное ею в «Хардинг и Хауэлл». Оно получилось таким простым и элегантным, как она и надеялась, без всяких оборок и кружевной отделки. Горничная миссис Гардинер уложила волосы Мэри в гладкий шиньон, оставив лишь крохотные локоны по бокам; от всех других украшений девушка отказалась. Когда она стояла перед зеркалом, любуясь результатом, в дверях появилась миссис Гардинер.
– Ах, какая приятная перемена! Цвет наряда придает коже более теплый оттенок, что улучшает твой цвет лица. Покрой платья хорошо смотрится на фигуре. В самом деле, в целом эффект очень положительный.
Красивая женщина, привыкшая к экстравагантным комплиментам, не обратила бы на эти слова большого внимания, но Мэри была искренне польщена. Напоследок она еще раз бросила взгляд на свое отражение и решила, что тоже довольна увиденным. Семье Гардинер не придется краснеть за нее; в этом наряде она достойна занять место за праздничным столом наравне с любым другим гостем. Мэри нервничала, но уверенность в том, что на своем первом званом ужине в Лондоне она не будет выглядеть чудаковато, придавала ей мужества, необходимого для того, чтобы войти в столовую смело и даже в приподнятом настроении.
За столом расположились двадцать гостей, и Мэри с облегчением обнаружила, что все они оживленно переговариваются. Они были местными жителями, слишком хорошо знавшими друг друга, чтобы церемониться, и вскоре беседа потекла свободно, а голоса звучали все громче и громче. В свое время в подобной компании Мэри остро ощутила бы собственное одиночество, но здесь она, к своей радости, очутилась рядом с мистером Хейвордом, который вскоре помог ей почувствовать себя непринужденно. Он представил ее соседям по столу, вовремя наполнял ее бокал и положил ей на тарелку запеченные в тесте устрицы, с которых начался ужин. Вполголоса мистер Хейворд рассказал о каждом из гостей, украдкой указав на богатого банкира, влиятельного члена городского управления, импортера отборного чая и жену владельца крупнейшего в Лондоне овощного магазина. Мистер Хейворд держался так добродушно, а разговор с ним был для Мэри так занимателен, что она вскоре позабыла о своей неловкости. Окинув взглядом великолепную столовую, освещенную невиданным ею прежде количеством свечей, чьи огоньки отражались в золоченых зеркалах и позолоченных рамах картин, Мэри не погрузилась в мысленные подсчеты времени, оставшегося до конца ужина, а вместо этого всецело насладилась зрелищем, ни на миг не задумавшись, что ей здесь не место.
Исчерпав тему обсуждения соседей по столу, они с мистером Хейвордом непринужденно завели разговор о себе, и, когда принесли основное блюдо, Мэри спросила собеседника, почему он выбрал профессию адвоката. Но не успел тот и рта раскрыть, как на их конец стола передали прекрасную телячью лопатку, и лишь убедившись, что Мэри досталась лучшая порция, мистер Хейворд решил ответить:
– В народе часто говорят, что у нас, младших сыновей, есть только три сферы деятельности на выбор – церковь, армия или закон. А так как я считал себя совершенно неподходящим для первых двух, то неизбежно должен был пойти в третью.
– Неужели, мистер Хейворд?
Слуга наполнил бокал Мэри вином. Возможно, именно это придало ей смелости продолжить.
– Вы не производите на меня впечатления человека, который решает, чем будет заниматься в жизни, на одном лишь основании… ну, не то чтобы меньшего из трех зол, поскольку это было бы неуважением к духовенству, но я думаю, вы понимаете, что имеется в виду.
Мистер Хейворд выглядел приятно удивленным.
– Да, не стану этого отрицать. Было много других соображений, которые подтолкнули меня к выбору пути закона. Как вы, наверное, заметили, я наслаждаюсь звуком собственного голоса, а это необходимое качество для адвоката.
– Я тоже об этом слышала, – не сдавалась Мэри, – но не могу поверить, что красноречие – единственное качество, которое требуется адвокату. Ему также требуются хорошие знания и доскональное изучение законов, заучивание наизусть большого количества фактов.
– Вы рассуждаете так, словно разбираетесь в этом лучше меня!
– Что вы, сэр. Мы еще слишком мало знакомы, чтобы я могла вынести такое суждение. Не хотите ли сыра? Я могу передать его вам, если хотите?
– Право же, мисс Беннет, я ужасно оскорблен! Вы, кажется, полагаете, что я не способен рассуждать на серьезные темы. Я не допущу и мысли о сыре, пока не получу возможность оправдать свою репутацию самого прилежного зубрилы-законника!
– А я с вашего позволения попробую.
Мэри взяла очень маленький кусочек сыра и аккуратно положила его на одну из лучших веджвудских тарелок миссис Гардинер.
– Я не имела в виду, что вы не способны прилежно учиться. Напротив, я не думаю, что вы могли бы достичь своих нынешних успехов в профессии без старания. Вы, должно быть, долго и упорно трудились, чтобы овладеть всеми нюансами. А мне это говорит о том, что вы питаете к своей профессии больше нежных чувств, чем желаете признать. Я думаю, вы выбрали закон не потому, что у вас было мало других вариантов, и не для того, чтобы оттачивать красноречие в спорах, а потому, что видели в этой профессии нечто такое, что вам нравилось и чем хотелось заниматься.
Мистер Хейворд, внимательно наблюдавший за Мэри, пока та говорила, снова рассмеялся.
– Удар, – воскликнул он, – ощутимый удар! Вы явно упустили свое призвание, мисс Беннет. Вы стали бы грозой всей коллегии адвокатов!
Мистер Хейворд потянулся за сыром и отрезал себе кусок.
– Однако вы совершенно правы, – продолжил он. – Я пошел в юриспруденцию, потому что отчасти получаю моральное удовольствие в ней. Я наслаждаюсь ее точностью и аккуратностью, ее попытками осмыслить каждый случай, предусмотреть каждую возможную ситуацию – и сделать это с максимально холодной, спокойной, можно сказать, безразличной рациональностью. Язык закона, который многие находят скучным и сухим, очаровывает меня.
– Я знала, что вы не способны посвятить себя профессии, которая вас совершенно не интересует, – торжествующе заявила Мэри. – Вам потребовалось некоторое усилие, чтобы признаться в этом, но я не сомневалась, что так оно и есть.
– Я не уверен, что стоит всем подряд признаваться в своем пристрастии к более грязным закоулкам закона, – печально заметил мистер Хейворд, – но поскольку это, кажется, подняло меня в ваших глазах, я готов это признать.
Мэри почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она не знала, что послужило тому причиной – веселый взгляд мистера Хейворда или вино дяди, которого она выпила больше обычного. Судя по шуму за столом, она была не единственной захмелевшей гостьей. Зазвучали радостные возгласы, когда вошли слуги с тремя большими бисквитами, залитыми сливками, и множеством ложек.
– И все же вы не испытываете подобных затруднений, признаваясь всем подряд в своей любви к поэзии.
– Нет, этого занятия я никогда не стыжусь.
– Могу я спросить, откуда у вас такая страсть?
Мэри поражалась самой себе, что продолжает задавать еще какие-то вопросы, но не могла остановиться.
– Вас всегда привлекала поэзия?
– Не могу припомнить, когда бы она меня не привлекала, – просто ответил мистер Хейворд. – Я полюбил ее с самого детства.
– А вы сами пишете стихи или только их читаете? Полагаю, одно здесь часто неотделимо от другого.
– Действительно, эти два увлечения сочетаются так же хорошо, как этот превосходный бисквит и кувшин со сливками. Желаете немного?
Мэри покачала головой: казалось, в нее не влезет больше ни кусочка. Даже мистер Хейворд с видом проигравшего битву отодвинул тарелку.
– Да, я пытался писать стихи, – признался он. – И очень старался. Как и многим другим молодым глупцам, мне казалось, что раз я так искренне люблю поэзию, то должен уметь ее и писать. Но я ошибался. У меня ничего не вышло.
– Должно быть, это сильно вас огорчило.
– В то время я думал, что это конец света. – Он улыбнулся, вспомнив свое юношеское горе. – Теперь я благодарен судьбе, что так рано осознал свои ограниченные возможности. Если у меня нет таланта, чтобы создавать нечто прекрасное, то, по крайней мере, я обладаю критическим складом ума, чтобы оценивать искусство других. Лучше принять свои сильные стороны, чем безнадежно тосковать по слабостям. «Познай самого себя», как советуют нам греки.
Мэри пробормотала какую-то фразу, очень тихо, почти про себя.
– Право же, мисс Беннет, это очень похоже на греческий, – заметил мистер Хейворд. – Возможно ли такое? Это не тот язык, с которым обычно знакомы молодые леди.
– Ой! – воскликнула Мэри, смущенная тем, что у нее обнаружили знание, которым она не должна была обладать. – На самом деле я знаю очень мало, только алфавит, немного грамматики и несколько цитат великих философов. Меня научил этому друг семьи.
– Вы полны сюрпризов, – отметил мистер Хейворд. – Я предвкушаю, как вы признаетесь, что еще и рисуете в китайском стиле или недавно подготовили свой собственный перевод Гете.
Мэри вдруг насторожилась. Он что, издевается над ней? Она бы не вынесла этого. Мистер Хейворд заметил ее встревоженное выражение лица.
– Я вижу, что расстроил вас. Пожалуйста, поверьте, это не входило в мои намерения.
Он казался искренне огорченным, пытаясь загладить свою вину.
– Я неправильно подобрал слова. Вечно я пытаюсь сделать остроумное замечание, даже когда мне лучше помолчать. Но я не хотел вас дразнить. Развитый ум – удивительная вещь в женщине, и его следует в любом случае поощрять, а не презирать. Если у вас создалось впечатление, что я думал иначе, то я сожалею и прошу у вас прощения.