– Я знаю, – ответил мистер Хейворд серьезно. – Я считал каждый день. Каждый час.
Он замолчал, застыв в тихой, залитой солнцем гостиной, будто бы ожидая от нее поддержки.
– Я здесь, чтобы сказать, как сильно я скучал по вас. И узнать, что вы – очень на это надеюсь – тоже по мне скучали.
Он очень загорел, думала Мэри, несомненно, проводил время в постоянных прогулках под солнцем. И глаза на смуглом лице теперь сияют еще ярче.
– Я пришел объясниться, Мэри, если вы позволите мне это сделать. И попросить прощения. Я знаю, что не заслуживаю этого, однако все равно уповаю на ваше милосердие.
Когда он произнес ее имя, Мэри подумала, что должна капитулировать, уступить зарождающемуся в ней желанию позволить ему говорить и объяснять все произошедшее, но она подавила в себе этот порыв. Ей необходимо высказаться, пусть даже вопреки собственным чувствам.
– Я знаю, – сказала она, удивленная твердостью собственного голоса, – что у женщин так не принято, однако надеюсь, в данном случае вы позволите мне выступить первой. У меня было много времени, чтобы подумать, что я скажу, когда настанет этот миг. И теперь, когда он наконец настал, я бы очень хотела не допустить ошибки. Мы присядем?
Она подошла к дивану и устроилась там, выпрямив спину и высоко подняв голову. Мистер Хейворд занял свое место напротив нее, в кресле, в котором так часто сидел во время своих визитов, и ответил серьезным, выжидающим взглядом.
– Надеюсь, вы извините меня, если я начну с личного наблюдения.
Мэри знала, что ее слова звучат по-деловому жестко, но она тщательно подбирала их. Ей необходимо было держать себя в руках, и холодная точность слов этому способствовала.
– Сколько себя помню, я пыталась использовать свой интеллект, чтобы познать мир. За это меня дразнили и подвергали насмешкам – ведь качество это считается непривлекательным в женщине, – но оно выручало меня, когда я была одинока и несчастна, а ведь в этом состоянии я провела большую часть жизни. – Мэри поерзала. Она волновалась, но начало было положено, и теперь она чувствовала, что может продолжать. – Затем я повстречала вас, и все изменилось. Вы познакомили меня с поэзией. Вы показали мне красоту мира природы. Вы заставили меня смеяться. Вы подарили мне тепло, доброту и привязанность. Одним словом, вы открыли мне чувства, неведанные ранее.
Он сидел абсолютно неподвижно, больше не пытаясь заговорить.
– И я действительно чувствовала, мистер Хейворд. В вашей компании я испытала все разнообразие эмоций. Это начиналось как дружба, но вскоре я начала думать, – и позволила себе надеяться, – что вы хотите большего.
Мэри опустила глаза. Она хотела продолжать, но не была уверена, что сможет смотреть на него при этом.
– Это сделало меня счастливой. Я в самом деле не думаю, что когда-либо испытывала подобное счастье. А затем, на Озерах, все изменилось. Я ощущала, что теряю вашу привязанность, но не понимала причины. Было бы разумно и правильно спросить прямо, чем же я вас обидела, и не сдаваться, пока вы не дадите идущий от сердца ответ. Но мои эмоции взяли верх над голосом разума. Я была возмущена, сбита с толку, недовольна, и в конце концов смолчала. И вы тоже.
Внизу в холле позолоченные часы, предмет гордости мистера Гардинера, начали отбивать половину первого. Мэри остановилась и молчала, пока не стих звон курантов.
– Не могу сказать, что заставило вас промолчать. Знаю только, что, когда я начала сожалеть о собственном глупом молчании – а сожаление пришло довольно быстро, – вы уже уехали. И я ничего не могла сделать, чтобы исправить свою ошибку. Мне сказали, что как женщина я не могу проявить инициативу. Все, что мне оставалось, – это ждать. И только этим я и занималась до сегодняшнего дня.
Мэри подняла глаза, и их взгляды встретились.
– Но я думаю, что уже достаточно ждала.
Она наклонилась вперед, и слова начали сыпаться из нее неудержимо:
– Ибо должна вам сказать, сэр, что несколько недель назад я дала себе обещание: если мы когда-нибудь снова увидимся, то больше я не буду сдерживаться. Нет. Я буду говорить, буду действовать, что бы об этом ни думал мир. Если у вас обнаружился недостаток решимости заявить о себе откровенно, то, как видите, я от этого недостатка избавилась. Я поклялась признаться вам в своих чувствах, несмотря на последствия. Я лучше скажу правду и рискну подвергнуться унижению, чем упущу шанс на счастье, потому что у меня не хватило смелости честно сказать о своих чувствах.
Теперь, когда Мэри вплотную подошла к кульминации своей речи, выдержка начала изменять ей. Мэри не могла оставаться на месте, поэтому встала и зашла за диван, ситцевую спинку которого крепко обхватила обеими руками, желая нарушить все правила приличия, скромности и хорошего поведения и продолжать.
– Вот что я хочу сказать. Я люблю вас, мистер Хейворд. Я люблю вас очень давно и знаю, что никогда никого не буду любить так сильно, как люблю вас. Вы – единственный мужчина, который мог бы осчастливить меня и да, я скучала по вас, о, я очень сильно по вас скучала.
Затем самообладание окончательно покинуло ее – голос сорвался, и Мэри дала волю слезам… И прежде, чем она осознала это, мистер Хейворд оказался рядом, обнял ее и прижал к себе.
– Мэри, моя дорогая Мэри, все, что вы говорите, является точным отражением моих собственных чувств, так глубоко я люблю вас… мне очень жаль, если я причинил вам боль, я никогда больше не сделаю этого… все, чего я хочу, это любить вас так, как вы этого заслуживаете, – до конца своей жизни, если вы позволите.
Он отпустил ее немного, ровно настолько, чтобы серьезно посмотреть ей в глаза.
– Я люблю вас еще больше за смелость ваших слов, за то, что вы нашли в себе отвагу произнести их. Нет среди других подобных вам – такой серьезной, выдержанной и искренней, – как мог я не влюбиться в вас?
Он погладил ее по волосам; Мэри подняла лицо, чтобы улыбнуться ему, и он очень нежно поцеловал ее. На мгновение они застыли в объятии, ликующие и совершенно счастливые. Она прижалась головой к его груди напротив сердца, уверенная, что оно принадлежит ей.
– Тогда поженимся? – прошептал он ей на ухо. – Как только сможем? Возьмете ли вы меня в мужья, Мэри?
Она подумала, что может умереть от счастья. Но это редко случается даже с теми, чье заветное желание так неожиданно сбывается наилучшим образом. Так что, несмотря на весь переполнявший ее восторг, Мэри смогла дать вполне разумный ответ.
– О да, мистер Хейворд. Я должна гордиться тем, что стану вашей женой – больше мне ничего не нужно.
Они смотрели друг на друга, исполненные радости, будто в мире не было ничего более захватывающего, волшебного и желаемого, чем они сами и их любовь друг к другу.
– А теперь вы должны научиться называть меня Томом, знаете ли. Это совершенно необходимо, если мы собираемся пожениться!
– Том, – тихо повторила Мэри.
Было в этом что-то волнующее – и в то же время сокровенное. Когда она подумала, что это знак того, как будут складываться их отношения в дальнейшем, у нее перехватило дыхание.
– Сначала это кажется немного необычным. Уверена, я скоро к этому привыкну.
– Надеюсь, что это так. Я не уверен, что смогу в дальнейшем терпеть обращение «мистер Хейворд» от женщины, которую сейчас поцеловал.
– Действительно, какой непорядок!
Он наклонился и снова поцеловал ее, очень нежно, в щеки и в лоб, потом подвел к дивану, на который они присели вместе. Затем его рука обняла ее, и Мэри впервые заметила, как завитки его волос лежат на воротнике. Она подумала, что ей это очень нравится. В конце концов она осмелится пробежать по ним пальцами, но пока еще рано.
– О, Том… – Она чувствовала, что теперь может произнести его имя. – Моя душа поет, и я не знаю, что сказать, как описать то, что я чувствую.
– Вам не надо ничего говорить. Это я должен рассказать о своих чувствах.
Он убрал руку и сел, немного отодвинувшись от нее.
– Мэри, я так бесконечно, безумно благодарен вам за то, что вы ответили мне взаимностью. Но я не уверен, что заслуживаю этого, ведь поведение мое оставалось предосудительным в эти несколько месяцев. Я могу только представить боль, которую я вам причинил. Я не понимаю, как мог быть таким дураком.
Он встал и начал ходить по комнате.
– Я хотел бы попытаться объяснить свои действия, если вы готовы слушать. Я не могу сказать, что они каким-то образом оправдывают или обеляют меня, я знаю, что они не делают мне чести, но не могу оставить вас в неведении относительно того, почему я поступил именно таким образом.
– Должна признать, – ответила Мэри, – что мне очень хочется узнать правду.
С облегчением мистер Хейворд вернулся на диван и снова занял свое место рядом с ней. Затем он начал с описания истоков своей любви к ней – поведал, как с самого начала наслаждался ее обществом, как его вдохновляли их разговоры о поэзии, как ее присутствие постепенно становилось для него все более щедрым источником радости. Он ожидал их встреч со все возрастающим удовольствием, думал о полном совпадении их вкусов, ощущал себя более счастливым в ее компании, чем в компании кого-либо еще, – и вскоре понял, что очень крепко привязан к ней.
– По правде говоря, я знал, что люблю вас, – признался он. – Но не знал, что с этим делать. Я колебался. Переживал, что недостаточно хорош, чтобы сделать вам предложение, что я… ну, скажем так, не слишком интересен вам.
Мэри была поражена. Прошло мгновение, прежде чем она обрела голос.
– Но как вам в голову пришли такие странные вещи? Наше материальное положение – материальное положение наших семей, кажется, не слишком отличается.
– Возможно, так и есть. Но ваши старшие сестры… их положение на порядок выше. Обе вышли замуж за очень богатых мужчин. В случае с мистером Дарси – еще и за влиятельных. У меня солидные планы, но недостаточно, чтобы тягаться с ним. Я знал, что никогда не смогу предложить вам Пемберли, Мэри. Или хотя бы то, что устроило бы миссис Бингли.