– Все это верно. Но ты говоришь о первом ребенке. Твое неверное решение – это тоже боль. И ты пытаешься залечить ее по-своему. А все, что я пытаюсь донести до Дэна, – это лишь то, что наши поступки предстоит расхлебывать только нам самим. Поэтому я отказываюсь идти к его мозгоправам. Твой нерожденный ребенок и твой будущий – это твой опыт. А то, где я нахожусь сейчас, – опыт мой. И он больше похож на хождение по граблям туда-сюда.
Теперь молчала Эля.
– Я знаю, что дети не даются просто так, что для этого два человека, наделенные способностью мыслить и вычислять причинно-следственные связи, должны вступить в незащищенный половой контакт. Мне бы хотелось перестать злиться на себя за легкомыслие, за то, что я не могу, как другая нормальная мать, принять уже эту ситуацию и наслаждаться очередным материнством. Что не могу избавиться от ощущения, что каждый новорожденный отделяет меня от возможности быть счастливой, от моего истинного предназначения. Что я тряпка – не смогла распланировать собственную жизнь, взять ее в свои руки, понять, что будет для меня хорошо, а что медленно, но верно сотрет из меня зачатки той личности, которой я могла бы стать, той личности, в оболочке которой я бы почувствовала себя счастливой, сильной, способной сворачивать горы.
– Еще не поздно стать ею! У тебя все впереди…
– Я говорила это себе после рождения первого ребенка. После рождения второго говорила уже с чуть меньшей уверенностью. Но когда я забеременела в третий раз, у меня словно начался обратный отсчет. И с каждыми днем от приближения к неизбежному концу становилось все тревожнее и страшнее, как перед неизвестностью. А когда Лука родился, все стало явным и определенным, и тогда я разозлилась на себя за допущение мысли о том, что какой-то выход еще возможен.
– Спасибо, что зашли! И тебе, Эля, отдельное спасибо за то, что столько времени уделила Наде.
Дэн спустился проводить друзей до машины. Луку он уложил, а жена пошла в душ.
– Поздравляю тебя, дружище, с новым офисом! Вот это ты закрутился, что даже забыл похвастаться!
– Да уж, – согласился Дэн, всем видом давая понять, что новый офис – сейчас не главное, и выжидательно уставившись на Элю.
Она поняла, что от нее требуется, и, собравшись с мыслями, сказала:
– Я не психолог – психолог у нас ты. Но я женщина. И мне кажется, тебе нужно отпустить ее в путешествие. Собрать все силы и возможности и отпустить подальше. Например, в Париж или в Прагу – тут уж выбери сам. Ей нужен другой мир. Возьми ей билет хотя бы дней на пять. Как долго ты еще будешь в декретном отпуске?
– Я брал два месяца, но можно продлить.
– Мне показалось, что на нее давит ответственность за детей, за Луку особенно. Она воспринимает эту маленькую жизнь как непосильный груз, как еще одну жизнь, которую ей нужно прожить за кого-то. Если она вернется через пять дней и увидит, что ты и дети живы и здоровы, возможно, ей станет легче.
Надя смотрела на Дэна так, будто он совсем выжил из ума. Она съежилась и молчала, но он не мог не заметить, что внутри ее нарастает тревога, паника. Он прекрасно понимал, что это за состояние, она вот-вот почувствует нехватку воздуха. Дэн подсуетился и налил стакан воды.
– Пей, маленькими глотками.
– Их же можно сдать? Я не смогу… – нервно пролепетала Надя.
– Билеты невозвратные, а ты все сможешь. Ни один из наших детей не привязан к тебе пуповиной, значит, я ничем не хуже и смогу справиться с ними, пока тебя не будет.
– Ты? – Надя посмотрела на него так, будто видит в первый раз в жизни.
– Да. Я все-таки их отец.
Надя улыбнулась, дав понять Дэну, что волна панической атаки прошла стороной. Но пусть не обольщается: она таким образом всего лишь рассмеялась в лицо его готовности выполнять свои отцовские обязанности.
– А как же работа?
Надя и не думала соглашаться, ей просто стало любопытно, как бы Дэн справился с тремя малолетними детьми и двумя работами. Последние у него были на первом месте во все времена, даже когда она просила придумать что-нибудь, чтобы освободиться на пару-тройку дней или хотя бы продлить выходные до вторника. Он был неумолим, даже когда болели дети, болела она. И вдруг такой приступ самоотверженности!
– Ты же понимаешь, что я не допущу, чтобы ты поселил сюда свою маму, пока меня не будет.
Надя погрустнела еще больше, озвучив свою догадку – Дэн по-прежнему не готов на подвиги ради нее, он наверняка договорился с мамой, чтобы спихнуть на нее хозяйство и детей.
– Моя мама в Питере, прогостит у родственников до ноября, – спокойно ответил Дэн. – Не волнуйся, я договорился на работе.
– Я не смогу! – Надя, как будто разом лишившись сил, опустилась на стул. – Я даже не представляю, как ты тут с ними будешь один! Если бы ты чаще бывал дома, у меня была бы возможность наблюдать, как ты справляешься. Нет, это бред какой-то. – Она нервно касалась пальцами лица, будто растирая внезапно выступившую испарину, откидывала назад пряди волос, впивалась ногтями в голову, сжимала ее.
– Хорошо. До отлета четыре дня. У тебя есть время подумать. – Дэн положил файлик с билетами на выступ декоративного камина. Поймав взволнованный Надин взгляд, он пояснил: – Это всего лишь билеты. Не велика потеря, если что. А от брони жилья можно отказаться без штрафов.
В римском аэропорту Фьюмичино Надю встретил бойкий чернявый итальянец с табличкой с ее именем. Подхватив невесомый багаж – один небольшой чемоданчик, который сошел за ручную кладь, – он проводил ее до машины. Водитель, активно жестикулируя, объяснил ей, что дорога займет не более получаса. Он же вручил ей ключи от квартиры, в которой ей предстояло поселиться.
Еще в Москве Наде не очень было интересно, где ей предстоит жить, и по-прежнему этот вопрос волновал ее меньше всего. Но она помнила, что когда дала первое несмелое согласие на поездку, Дэн сразу же спросил о ее предпочтениях: гостиница или апартаменты? Надя прикинула, что отдельная квартира подразумевает меньшее количество контактов с людьми, чем отель, и выбрала второй вариант.
Итальянец затормозил у жилого дома, быстро высадил пассажирку, указал ей на дверь и сообщил, что синьора (хозяйка, как догадалась Надя) заглянет вечером.
Квартира оказалась большим лофтом с потолками высотой в пять метров. Маленькая Надя со своим крошечным чемоданчиком почувствовала себя неуютно в столь просторном жилище. Но она тут же подумала о том, что Дэн не стал бы бронировать квартиру наобум. То ли он плохо разглядел фото, то ли счел это пространство самым подходящим для нее.
Осмелев, она прошла в ванную и поразилась ее огромным размерам и богатой мраморной отделке. На втором уровне располагалась спальня. В квартире также нашлись функциональная мини-кухня (плита, микроволновка, кофемашина с капсулами и посуда), место для отдыха (диван, кресло и телевизор), обеденный стол и стулья, большой шкаф, место для чемодана, стиральная машина. Большие окна со ставнями выходят на зеленый садик и дорогу. Белье чистое и свежее: три полотенца и постельный комплект. Единственное – кровать чуть скрипнула, когда Надя на нее присела, но эта несовершенная деталь любовно подобранного мужем жилья показалась ей очаровательной.
Она не спешила покидать стены апартаментов. Несмотря на то что Дэн вручил ей путеводитель с досконально расписанными маршрутами, в ее ближайшие планы прогулка не входила. Она просто свернулась калачиком на диване и пролежала в полудреме до прихода хозяйки.
Хозяйкой оказалась миниатюрная блондинка лет пятидесяти пяти с каре, кромки которого идеально повторяли линию горизонта. Она представилась Симоной и, не снимая огромных солнцезащитных очков с полупрозрачными стеклами, на хорошем русском языке объяснила Наде, что к чему.
– Смена белья и полотенец – раз в три дня. Что еще… Обычно я встречаю своих гостей сама, но сегодня у внука в садике мероприятие, поэтому я попросила помощника тебя встретить.
Надя любовалась ее непринужденными и изысканными манерами, изяществом, с которым она расположилась в желтом кресле, как будто точно зная, как выгодно этот цвет контрастирует с ее ярко-синим брючным костюмом.
– Начнешь с Ватикана?
– Что? – опомнилась Надя. – А, конечно! У меня есть карта, надо будет найти…
Хозяйка внимательно посмотрела на Надю, приподняв очки, и снисходительно объяснила:
– За стеной как раз начинается Ватикан. До музеев – триста пятьдесят метров. До метро – десять минут пешком. В семи минутах отсюда – супермаркет двадцать четыре на семь… Для Рима это место считается достаточно тихим и безопасным, но для верности здесь три двери, и все – на замках. Вечером район спокоен… Надеюсь, ты насладишься и городом, и домом. – Голос Симоны переливался, как горный ручей. Русский язык с итальянскими интонациями гипнотизировал. Даже бессмысленный набор слов можно было бы слушать часами.
– Не сомневаюсь. Спасибо вам.
Перед уходом Симона добавила:
– В тумбе под телевизором есть книги на русском языке.
Надя так и не нашла в себе силы покинуть квартиру. Она не пила и не ела, только лежала то на диване, то на кровати и сидела в кресле. При этом не брала в руки книги и не включала телевизор. Ее все еще потряхивало от осознания, что она оказалась одна в далеком городе и чужом доме. И она проклинала себя за податливость, которая и привела ее к такому положению.
Когда стемнело, Надя решила пройтись до супермаркета, чтобы купить воды. Но, оказавшись внутри магазина, ощутила наконец-то голод и заинтересовалась местными деликатесами.
Она вернулась в апартаменты с бумажным пакетом и торопливо выложила на обеденный столик свои трофеи: кусок пармезана, упаковку тонко нарезанного хамона, кочан свежего зеленого салата Романо, оливки и бутылку красного вина.
Набросав всего понемногу на тарелку и налив вино в большой бокал на тонкой ножке (у Симоны был потрясающий вкус во всем), она пристроила лакомства на маленький придиванный столик у открытых ставен, забралась с ногами в кресло и достала из сумочки сигареты. Дэн предусмотрел все, кроме балкона, на котором Надя смогла бы предаться своему любимому вечернему занятию.