кого футболиста, который накануне поездки на чемпионат мира поддался на уговоры друзей нарушить спортивный режим, чтобы что-то там отпраздновать? В итоге – обвинение в изнасиловании и двенадцать лет колонии вместо блестящей спортивной карьеры. История российского футбола могла пойти по совсем другому сценарию, если бы не Случай.
Сюзанна закатила глаза и потрясла кудрявой головой, будто призывая Алису замолчать и не нести этот оправдательный бред:
– Случайности не случайны. Человек разумный должен нести ответственность за свои поступки.
– В общем, я захотела встретиться в первую очередь с вами потому, что мне кажется, что вы как никто готовы меня выслушать, понять и трезво оценить ситуацию. И еще я хорошо знаю Валю, почти с детства.
– Вы сами верите в их невиновность? – настороженно спросила Сюзанна.
– У них довольно плохо получается доказать ее, поэтому легко верится каждому их слову. Правда в том, что они сами не понимают, до какой степени виноваты. Получается, я сама накидываю варианты их невиновности. Вы ушли с первого заседания и не слышали мое предположение. Их могли подставить с самого начала. Возможно, все было подстроено. То есть на месте Аглаи была Регина-провокатор. И знаете, что? Они оживились, когда я озвучила это предположение. Они хотят быть невиновными. Не избежать наказания любой ценой, а именно волшебным образом оказаться непричастными ко всем страстям, которые им приписывают. Тут мне очень пригодилась бы ваша помощь. Помощь женщин, которые знают их лучше всех, которые доверили им свои жизни и жизни своих детей.
– Вы хороший адвокат, Алиса. Намного лучше, чем они заслуживают, – выдавила из себя Сюзанна, заламывая тонкие пальцы. – Но я вижу Аглаю каждый день, вижу ее потухший взгляд – результат глубокого потрясения, от которого она до сих пор не отошла до конца, даже несмотря на то, что сестра прикрывала ее долгие месяцы.
– Регину вы тоже знали?
– Да, пожалуй, еще лучше. Она была в полном порядке. Дерзкая, чересчур смелая, общительная. Не жертва, нет.
– Вот именно. Она – хладнокровная хищница, всю жизнь охотилась на мужчин. И в ее прицел попала наша троица. Мне важно составить ее психологический портрет, опираясь на мнения тех, кто знал ее. Если у нее было обсессивно-компульсивное расстройство, как утверждает Жолудев, это поможет развернуть дело в нужном нам направлении.
– Она была нормальной. Отвергнутой и обиженной женщиной, затеявшей опасную игру.
– Нормальной, но при этом спровоцировавшей собственное изнасилование? Или нормальной, но отговорившей сестру заявлять в полицию после серьезного нападения, если верить версии Аглаи?
– Вы всерьез считаете, что произошедшее можно трактовать двояко?
– Сюзанна, то, что вы увидели на записи, вероятно, навсегда отвернуло вас от Валентина и заставило поменять планы на его счет. Но вопрос стоит более глобально и выходит за рамки ваших отношений: действительно ли он заслуживает самой строгой меры, которая оборвет его привычную жизнь? Вы уверены, что его место в тюрьме?
– Я понимаю, к чему вы клоните, но ничем не могу помочь. Я не знаю этого человека. Он мне абсолютно никто. И как-то воздействовать на его судьбу – не моя задача.
– Вы видели его мать?
– У многих преступников есть матери. Мне их очень жаль.
Неожиданно появившийся официант поставил на столик маленькую тарелочку с трюфелями ручной работы и, широко улыбаясь, объявил:
– От заведения!
– Мои любимые, – ответила с улыбкой Алиса.
Сюзанна проигнорировала комплимент, отведя взгляд в сторону.
– Даже суд пока не вправе называть их преступниками, – вернулась к разговору Алиса, закинув в рот шарик, обсыпанный шоколадной стружкой. – Я на своем веку повидала немало настоящих нарушителей закона и кое-что усвоила очень хорошо: не каждый виновный – плохой, не каждый невиновный – хороший. Какие только сволочи не скрываются под масками добропорядочных граждан. Вот нет у человека даже ни одного штрафа за превышение скорости, а душа у него вся гнилая. Или наоборот, живет человек по своим законам, которые не совпадают с конституционными нормами, но делает столько добрых дел.
– Грехи замаливает, – неожиданно для самой себя выпалила Сюзанна.
Алиса замолчала. Лицо ее собеседницы смягчилось.
– Мне очень жаль, что вы зря потратили на меня свое драгоценное время. Но мне еще больше жаль, что я не заблокировала его номер еще три года назад. Сейчас я наконец-то сделала это на всякий случай. Встреча с ним не входит в мои планы.
Алиса видела, что эти слова даются Сюзанне тяжело. Она покусывала губы, ее глаза блестели. Но она не станет добивать ее. Почва удобрена. Зерно сомнения посеяно.
– Вы не общались с Элиной или Надеждой?
– Зачем? Уж если кто и способен понять друг друга без слов, то это мы с ними. Нет, мы не будем сидеть, обнявшись, и оплакивать наше несбывшееся женское счастье. Думаю, для любой из нас увидеть сейчас друг друга – это все равно что взглянуть в глаза им.
– Ничего не случается с теми, кто не ходит в лес, Сюзанна. – Алиса смотрела на нее снизу вверх – женщина с идеальными кудрями уже встала и старательно прятала их под шапкой.
– С теми, кто не шастает по притонам, тоже редко случается что-то из ряда вон. Вы так смело говорите цитатами, афоризмами, оперируете примерами или, как их там… прецедентами! А я живу свою жизнь и не готова впускать в нее чужой опыт. – Натянув облегающие кожаные перчатки, Сюзанна посмотрела в глаза Алисе и добавила: – Я думаю, что, приходя домой к любимому мужу, вы оставляете за дверью все эти высокопарные фразы. Потому что они не годятся для тихого семейного счастья.
Эля безостановочно плакала и придерживала обеими руками живот, как будто боясь, что он отвалится от натужных рыданий.
– Вы плачете со вчерашнего дня? Вам надо успокоиться, – сказала Алиса, присаживаясь на предложенный ей стул в маленькой кухне.
Эля отрывала руки от живота всего лишь несколько раз (и то по очереди), только чтобы налить нежданной гостье чай.
– Я не могу успокоиться. Раньше в экстренных ситуациях мне помогало вино, а сейчас… – Эля развела руками и тут же вернула их в исходное положение.
– У вас есть вино?
– Нет, что вы! Хотя… Мика пил. Может, осталось.
Заглянув в холодильник и достав из дверцы початую бутылку красного сухого, Эля снова разрыдалась. Алиса привстала, сняла с вертушки над барной стойкой бокал и приняла у Эли бутылку. Налила чуть меньше половины.
– Пейте. Такое количество не повредит никому.
Эля посмотрела на нее недоверчиво, но слезы мгновенно подсохли.
– Примите как лекарство. Вижу, вам уже даже становится лучше. Я знаю, о чем говорю, у меня двое здоровых детей. Пейте.
– Знаете, что самое ужасное? Из-за чего мне сложнее всего принять эту ужасную историю? – Эля немного успокоилась, наконец-то оторвала руки от живота и положила их на стеклянный кухонный стол, придерживая указательными и большими пальцами ножку бокала. – Я сразу начала винить себя во всем произошедшем. Мы когда-то расстались с Микой из-за того, что я сделала аборт. Он был подавлен, сам не свой.
– Очень интересно, – прислушалась Алиса. – Простите, он мне об этом не говорил.
– Вы в самом деле считаете, что это может хоть как-то оправдать его поступок? Я вовсе не к этому веду. Одно то, что он опустился до такой низости не один, а в компании друзей, говорит о том, что с ними со всеми что-то не так. Они давно дружат, так что, возможно, совершают подобное не впервые. Возможно, они планировали это. А значит, мой поступок тут ни при чем.
– Вас никто не винит.
– Да, Нонна тоже сказала, что тут нет связи. Но я постоянно думаю об этом. А знаете, я еще думаю о том, что если бы я оставила первого ребенка, то, возможно, никогда не узнала бы, какое его отец на самом деле ничтожество. Так и жила бы с ним. Или узнала бы гораздо позже. Сейчас, конечно, тоже не самое подходящее время. Да и прерывать беременность уже слишком поздно. Боже, – Эля подняла глаза к потолку, – в самом страшном кошмаре я не могла представить себе, что снова задумаюсь об аборте! Я так радовалась этому ребенку, мы так его хотели! А теперь я думаю только о том, какая наследственность ему достанется. Успокаивает только, что будет девочка. Но мало ли, как гены влияют на психику.
Алиса смотрела на Элю и пыталась понять, эта милая девушка от природы такая тревожная и взбалмошная, или ее сделала такой беременность вкупе с глубоким потрясением?
– Кто такая Нонна?
– Что?
– Вы сказали, что разговаривали с Нонной. Это ваша подруга?
– А, да. Она в курсе нашей истории. Она с самого начала не одобряла мой выбор, но и не отговаривала. А надо было. Но хорошие подруги ведь не поступают так, правда? Они позволяют пройтись по граблям, чтобы не быть потом крайними. Но Нонна на самом деле сделала больше. Она пригласила меня в Нью-Йорк – максимально далеко от Мики и незаживавших на тот момент душевных ран. Но кто бы мог подумать, что он окажется там по работе в то же время? Даже Нонна смирилась с тем, что это судьба. Да и я была счастлива, как героиня диснеевского мультфильма. А он… Он был принцем. И раньше был, а потом особенно, когда из обычного оператора превратился в писателя с известным на всю Россию именем. Мне было очень стыдно. Как будто от бедного неудачника Мики я не захотела рожать, а от известного писателя Михаила Стрельцова залетела с радостью. Но мы с ним знали, что это не так. Я забеременела или в Нью-Йорке, или сразу после, но до новостей про его победу в литературной премии.
– Вы великодушная женщина, Эля. По-прежнему с таким теплом рассказываете о нем, – заметила Алиса.
Эля посмотрела на нее уже совершенно сухими глазами с недоумением и даже страхом, как будто только что заметила незнакомку на своей кухне.
– Вы ошибаетесь.
– Я думаю, он не мог притворяться постоянно. А вот оступиться раз – вполне.
– К чему вы клоните?
– На следующем заседании мне бы очень помогли люди, которые знают подсудимых с хорошей стороны. Их самые близкие. Вам не обязательно прощать его сейчас же, нужно просто рассказать, какой он в жизни. Как относится к вам, как ждет будущего малыша. Про аборт, которого он не желал, – уже на ваше усмотрение, конечно, но это тоже стало бы весомой характеристикой.