жет «выстрелить» только благодаря целенаправленным усилиям человека, который видит в ней смысл и понимает, зачем он ее дает. Если заряженный энтузиазмом преподаватель озадачит других людей, информация «заиграет» и есть шанс, что дети ею заинтересуются. Тогда на этом материале преподаватель может обучить жизненно важным вещам: логике действий, абстрактному мышлению, базовым компетенциям. Развить уверенность в том, что проблему можно решить разными способами, а сказанное вслух всегда нужно обосновать. И без учителя этот щелчок не происходит – ни сто лет назад, ни сейчас».
Этим щелчком, а не желанием сэкономить время Подкопаев объясняет успех курсов вроде «Биоинженерия за 10 часов». «Сразу после таких занятий люди забудут всю полученную ими информацию, – говорит Юрий. – Но зато ты попадаешь в среду, где все живут одним делом, и тогда возникает ощущение причастности к чему-то монументальному. Ты даже не всегда понимаешь, что происходит, – просто чувствуешь, что с этой группой людей можно двигаться вперед. Представь: берем пять тел Платона. Изучаем вершины, грани, ребра. И вдруг оказывается, что все тела подчинены определенным закономерностям. Мы вместе начинаем анализировать и выводим формулу Архимеда. Казалось бы, только что перед нами были совершенно разные объекты, а тут мы увидели в них нечто общее. И если учитель мудрый, он остановится и скажет: «Смотрите, что вы сейчас сделали. Вы, по сути, заново открыли теорему». Математика была просто материалом, с помощью которого это произошло, а учитель – проводником. Но педагог, который просто объяснит детям, что такое правильный многогранник и формула Архимеда, теперь действительно не нужен. Его функцию может заменить электронная доска, менеджер или робот».
Самое интересное начинается, когда пытаешься найти ответ на очевидный вопрос: о каких преподавательских приемах можно говорить, когда у тебя шесть уроков подряд по тридцать человек в классе? Обычно учителя в ответ на этот вопрос разражаются шекспировскими монологами, и наш разговор с Подкопаевым – не исключение. «Желание что-то находить и экспериментировать преподаватели теряют по естественным причинам. Учителей бесконечно проверяют, они должны все время показывать результат. А экспериментальные действия не всегда приводят к задуманному, – говорит Подкопаев. – Большинство сегодняшних консерваторов в первые годы работы вели интересные кружки или придумывали заново план урока, но потом столкнулись с полным отсутствием поддержки. Их работу оценивали по высоким отметкам учеников и успехам школьников на олимпиадах. И дальше учителя шли по накатанным рельсам. Почему в девяностые годы ученым было трудно писать бизнес-планы и доказывать свою необходимость? Потому что им было непонятно, зачем убеждать людей в том, что они занимаются интересными вещами. То же самое происходит с учителями в спецшколах: их искренне удивляет, как можно не интересоваться квадратными уравнениями. Если востребована стабильность, то о каких экспериментах может идти речь?»
Однажды группа американских художников долго рисовала мелом потрясающие картины на асфальте, а после окончания работы участники проекта бессердечно смыли рисунки водой. На возмущенный вопрос «зачем?» создатели ответили, что старались фокусироваться не на результате, а на пути к его достижению. Через некоторое время от эквалайзера останется только воспоминание и ни одного файла с записью. Подкопаеву и Орловой важно было увидеть спектр мнений, услышать это многоголосие, понять, насколько дети умеют выбирать и принимать решения. И, наконец, готовы ли дети играть главную роль в собственном образовании.
«Я четвертый раз в жизни преподаю математику пятиклассникам, – рассказывает мне Подкопаев. – Проще всего было взять старые конспекты и снова работать по ним. Но тогда я был бы похож на парикмахера, который машинкой побрил всех детей налысо, чтобы они стали одинаковыми. И я держу в голове другую крайность, когда вообще откладываю школьную программу в сторону и развиваю у своих учеников определенные способности. В обоих случаях мне грош цена как профессионалу – ведь я не удержался в рамках, за которые отвечаю как педагог. Здорово, что дети научились интерпретировать текст или работать с таблицами, но моя задача, чтобы они при этом могли решать квадратные уравнения. И мне кажется, что, кроме желания учителя искать баланс между программой и навыками, ничего больше не надо. Кто может запретить тебе экспериментировать? У тебя свой формат урока: закрыл дверь – и веди занятие как хочешь. А для проверяющих у тебя всегда будут ответы. «Квадратные уравнения изучаете?» – «Изучаем». – «Площади проходите?» – «Проходим». На любой вопрос всегда можно ответить: «Я так веду урок, потому что в государственных стандартах записана метапредметность». Можно даже выписать, какие навыки ты в этот момент развиваешь. Любой взрослый человек с этим справится. В нашей стране все умеют подогнать свою деятельность под задачу».
Недавно Юрий Подкопаев организовал очередной эксперимент: показал школьникам фрагмент задачи и два утверждения, которые могут ее дополнить. Вопросы в конце задания звучали так: для решения нужно первое или второе утверждение? Или оба? Или ни одного? Поначалу дети не понимали, чего от них хочет учитель: что значит «правильных ответов может быть несколько»? Удивление сменилось восторгом и просьбами «давать побольше таких заданий». «Это же как новая компьютерная игра, когда ты поначалу с азартом пытаешься понять правила и максимально использовать все фишки, – объясняет Подкопаев. – Но как только ты разобрался со всеми правилами, становится скучно и игра теряет смысл. Ты уже знаешь, что вот такая комбинация клавиш точно приведет к определенному результату. Но пока ты этого не понял, есть чувство, что еще не все инструменты использованы. И такое ощущение можно создавать и на уроках».
Подкопаев не верит, что все описанное им можно применить в школе в одиночку. «Главный ресурс для педагога – это командная работа, – говорит Юрий. – Нужно договариваться с коллегами и работать с ними в едином ключе. Например, когда в моей предыдущей школе в шестом классе появилась геометрия, мы договорились с коллегами о том, что год будет посвящен идее доказательства своей мысли. Не просто «хочу» или «не хочу», а обязательно на всех предметах нужно обосновать свое мнение. И тогда получается, что не один я как математик работаю с доказательством теоремы, а мы все работаем в одном направлении. Или мы, например, решили устроить месяц работы с информацией. И вот я учу выстраивать таблицы, историк учит работать с диаграммами и схемами битв, а преподаватели английского – с глаголами. Даже на физкультуре дети могут рисовать схему человеческого тела и то, на какие мышцы рассчитаны определенные упражнения. Мы бьем в одну точку с разных сторон – и вдруг дети видят, что с одного языка на другой переводится одна и та же информация. Работать таким образом вместе безумно трудно, ведь за плечами каждого опытного учителя есть багаж. Так с какой стати ему кто-то будет говорить, как работать? А на совещаниях преподаватели очень хотят обсудить, что делать с двоечниками. Но важно говорить не о конкретных детях, а о том, для чего нужен курс каждого из нас. Что я хочу с помощью своего предмета сделать для этого конкретного класса? Это очень важный ресурс – собраться и договориться между собой, а затем идти в одном направлении и усиливать работу друг друга».
На уроки Юрия Подкопаева часто приходят максимально далекие от точных наук люди. Например, Подкопаев приглашает психолога оценить свою работу с личным ростом каждого ребенка. Несколько раз в году этот специалист из другой сферы смотрит на то, как дети, которые боялись выходить к доске, учатся поддерживать беседу, концентрироваться больше трех минут, выдерживать границы и правила. «Вот у меня появилась проблема: на уроках мальчики выступают активнее девочек. Мне нужно понять, что я как учитель делаю, чтобы провоцировать мальчиков на диалог, а девочки при этом закрываются. Или все нормально и я зря переживаю? – говорит Подкопаев. – Мне нужен взгляд человека, который может спихнуть меня с пьедестала. Сказать: «Ты классный, все здорово, но…» И вот это «но» – самое важное. Например, дети пришли после перемены взлохмаченные, а я этого не заметил и сразу начал урок. В итоге потерял темп, потому что школьники включились в процесс только на двадцатой минуте. Ты как учитель не уделил им в самом начале двадцать секунд времени, из-за чего половина урока прошла зря. Увидеть такие вещи можно только с помощью обратной связи, которая очень важна».
Чуть позже в том же самом театральном зале учителя проведут встречу, где будут делиться своими наработками и приемами в формате «открытого микрофона». Самыми смелыми окажутся всего шесть человек, зато анонимно преподаватели будут участвовать куда активнее. На экране покажут ответы педагогов на вопрос: какой ваш самый страшный сон? Один из ответов звучал так: «Изобрели машину времени, и я работаю учителем вечно». Больше всего Юрия Подкопаева пугает не вечная педагогическая карьера, а фраза учителей и репетиторов: «Я гарантирую, что после года обучения у меня ребенок сдаст ЕГЭ на 100 баллов». «Что это значит? Что дети мне по барабану, – объясняет Подкопаев. – Что я как учитель все равно доведу их до определенного уровня, хотят они того или нет. Если ребенок задает вопрос про необходимость квадратных уравнений, учителю математики сразу же хочется от него избавиться, как от бракованного экземпляра. А для меня это как раз тот ученик, от которого можно идти. Значит, у него есть аналитическое мышление. Ребенка пытаются заставить заниматься чем-то, в чем он не видит никакого смысла. Что сделает разумный человек в такой ситуации? Спросит: «Вы уверены, что это надо делать сейчас и именно так?» А мы хотим от детей, чтобы они просто выполняли то, что мы им говорим. Если ребенок задает вопросы, мы разочарованы тем, что плохо поработали как учителя. Хотя все наоборот. Значит, мы хорошо поработали.