– Советую тебе еще раз подумать о том, что тебя ждет, крошка, – заключил джазмен.
– Я уже все обдумала, – сказала Ида, потупив взор и теребя одной рукой серьгу. Вивальдо взял эту ее руку в свои – она подняла на него глаза – и нежно поцеловал Иду в самый кончик носа.
– Ну, – проговорил другой музыкант, – пора возвращаться. – Он повернулся и вошел в бар; проходя мимо Эрика, бросил в его сторону: – Извините. – Ида что-то шептала на ухо Вивальдо, тот хмурился. Волосы упали ему на лоб, поправляя их, он резко откинул голову и вдруг увидел Эрика.
Мгновение они молча смотрели друг на друга. Еще один музыкант, возвращаясь на эстраду, прошел мимо. И тут Вивальдо заговорил.
– Значит, ты здесь. Не ожидал. И не верил, что ты вернешься.
– А теперь, когда я здесь, что ты думаешь? – спросил Эрик, широко улыбаясь.
Вивальдо неожиданно, с громким хохотом, широко развел руки, и полицейский, мгновенно насторожившись, подошел и застыл за его спиной, ожидая какого-нибудь криминала; а Вивальдо, мигом преодолев разделявшее их с Эриком расстояние, крепко обнял друга. Пошатнувшись, Эрик чуть не потерял равновесия и не выронил стакан; улыбаясь, он смотрел в довольное, сияющее лицо Вивальдо, видя краем глаза настороженное лицо Иды и озабоченное – полицейского.
– Ах ты чертяка, разбойник рыжий! – орал Вивальдо. – Вот уж совсем не изменился! До чего ж я рад тебя видеть! Даже не думал, что так обрадуюсь. – Он выпустил Эрика из рук и отступил немного назад, без сомнения понимая, какого натворил шума. Потом потащил Эрика на улицу, к продолжавшей стоять у дверей Иде. – Вот тот сукин сын, Ида, о котором я тебе столько говорил. Это Эрик. Чтобы сохранить человеческий облик, бежал из Алабамы.
Полицейский, явно неправильно оценив эту сцену, заподозрил неладное и, оставив колебания, заглянул в бар. Но, не увидев криминала, неспешно ретировался. Вивальдо тем временем лучезарно улыбался Эрику, словно тот был его единственной гордостью и радостью, и, не спуская с него глаз, все повторял Иде:
– Это Эрик. Эрик, познакомься с Идой. – Наконец он взял их руки и соединил.
Ида, смеясь, пожала Эрику руку и посмотрела прямо в глаза.
– Вот уж наслышалась о вас – больше чем о ком-либо другом. Не могу передать, как рада нашему знакомству. Я привыкла считать вас чем-то вроде мифа.
Прикосновение ее руки, взгляд, приветливость и красота потрясли его.
– Я тоже счастлив познакомиться с вами, – сказал он. – Вы не могли слышать обо мне больше, чем я о вас, – и только хорошее.
Какое-то время они продолжали смотреть друг на друга – она все еще улыбалась с гордым сознанием своей красоты, которая пристала ей, как дорогие одеяния – королеве, и это не могло не установить между ними естественную дистанцию. Но тут к дверям подошел джазмен и сказал, обращаясь к ней:
– Ида, солнышко мое, если ты решилась, пора. – И тут же, повернувшись, исчез.
Ида спохватилась:
– Пойдем. Нам приготовили столик где-то в глубине зала. – Она взяла Эрика под руку. – Для меня большая честь выступать здесь. Я никогда раньше не пела на публике. Мне нельзя их подводить.
– Теперь ты видишь, – пошутил Вивальдо, идя за ними, – что попал прямо с корабля на бал. Свершилось из ряда вон выходящее событие.
– Это должен был сказать не ты, – упрекнула его Ида.
– Я как раз собирался, – сказал Эрик, – верьте мне. – Они протиснулись сквозь толпу в глубину зала, где было попросторнее. Здесь Ида остановилась, оглядываясь. Затем подняла глаза на Эрика:
– А что случилось с Ричардом и Кэсс?
– Они приносят свои извинения – им не удастся прийти. Заболел ребенок.
Ему казалось, что, говоря это, он совершает некий акт вероломства по отношению к Иде: в его сознании ее образ странным образом сливался с теми цветными детьми, которые жестоко избили Пола и Майкла в парке.
– Как нарочно, именно сегодня, – вздохнула девушка, но было видно, что она не придает слишком большого значения их отсутствию. Глаза ее продолжали изучать публику, она снова вздохнула, и вздох этот был полон смирения. Музыканты приготовились играть, дожидаясь только, чтобы в зале поутих гул. Подошедший официант усадил их за маленький столик в углу, рядом с дамской комнатой, и принял заказ. Теперь, прикованные к определенному месту, они особенно чувствовали чудовищный жар, идущий от пола и потолка.
Эрик не вслушивался в музыку – не мог, она существовала вне его, наподобие колебаний воздуха. Он следил за Идой и Вивальдо, а те, сидя напротив, смотрели в сторону эстрады. На лице Иды застыла насмешливая улыбка причастного к происходящему человека – казалось, музыканты доносят до публики ее послание. Вивальдо слегка наклонил голову, искоса поглядывая на эстраду с какой-то непонятной бравадой, как если бы между ним и музыкантами велась борьба за негласное первенство. Оба не произносили ни слова и сидели прямо, избегая прикосновений, словно дали клятву не касаться друг друга.
Обливаясь потом, музыканты играли громко и грубо, с какой-то дерзкой бесшабашностью и почти несогласованно. Это, однако, не помешало им сорвать аплодисменты – дружные и продолжительные. Только Вивальдо сидел, не проявляя никакой активности. Посматривавший на них ударник, заметив реакцию Вивальдо, иронически улыбнулся и, снова склонясь над барабаном, сделал знак Иде.
– Теперь твоя очередь, – сказал он. – Посмотрим, удастся ли тебе заставить примолкнуть этих варваров. – И, бросив взгляд на Эрика и Вивальдо, добавил: – Думаю, у тебя в этом большой опыт.
Ида улыбнулась ему загадочной, с легким оттенком недовольства улыбкой. Погасив сигарету, поправила шаль и поднялась с несколько наигранной скромностью.
– Спасибо за комплимент, – ответила она и, поднимаясь на подмостки, бросила Вивальдо: – Ругай меня, дорогой.
Ее выступление не объявили; тихо обменявшись несколькими словами с пианистом, Ида приблизилась к микрофону.
Пианист проиграл несколько первых тактов, но гул в зале не смолкал.
– Попробуем еще разок, – громко попросила Ида.
Головы сидящих в зале повернулись на звук чистого, сильного голоса – девушка спокойно и достойно встретила эти взгляды. Ее волнение выдавали только руки, которые она нервно сжимала перед собой.
Кто-то громко прошептал:
– Да это же сестренка малыша.
Лоб Иды покрыла испарина, она нервно переминалась с ноги на ногу. Пианист вновь заиграл вступление; вцепившись в микрофон с отчаянной надеждой – с такой утопающий хватается за соломинку, – она закрыла глаза:
Ты заставил меня
Покинуть дом,
Где мне было так хорошо.
Заставил полюбить себя,
А теперь ушел навсегда.
Она еще не была настоящей певицей. И, судя по низкому, непоставленному голосу не очень большого диапазона, вряд ли могла ею стать. И все же было в ее пении нечто, заставившее Эрика поднять голову, публику притихнуть, а Вивальдо посмотреть на нее с удивлением, словно он никогда ее прежде не видел. Недостаток вокальных данных и мастерства она с избытком восполняла неподражаемой индивидуальной манерой, неким таинственным свойством, которому нет имени. Этим свойством наделены личности глубокие и сильные, им не нужно преодолевать барьеры, чтобы пробиться к человеческим сердцам, под их воздействием преграды тают и распадаются, а переживаемые при этом чувства настолько непостижимы, что передать их на языке просто невозможно – они могут возродить человека или опустошить его, дать жизнь или уничтожить.
Ида кончила петь – раздались оглушительные аплодисменты. Девушка взглянула на Вивальдо, по-детски передернув плечами. И это непроизвольное движение вдруг открыло Эрику, как глубоко, с каким отчаянием можно любить ее, и еще – как сильно ее любит Вивальдо. Ударник простучал вступление к следующей песне, которую Эрик никогда прежде не слышал:
Бетти сказала Дюпре,
Что хочет кольцо с бриллиантом,
Бетти, ответил Дюпре,
Тебе все, что пожелаешь.
– Бог мой! – пробормотал Вивальдо. – Она здорово поработала.
Его тон выдавал недовольство собой и подсознательное возмущение тем, что кто-то преуспел больше, чем он. Это навело Эрика на мысль о своих делах. Он тоже давно по-настоящему не работал, просто плыл по течению. Это было связано с появлением в его жизни Ива, во всяком случае, он так считал, но не обманывал ли себя? Взглянув на бледное, охваченное страстью лицо Вивальдо, Эрик подумал: интересно, не винит ли он в своих неудачах Иду – вот она ведь не позволила отвлекать ее от работы. И теперь, если все они не ошибаются, она стоит на правильном пути, пусть пока в самом его начале. Выбор сделан.
Маме отдайте одежду,
Бетти отдайте кольцо,
Ведь завтра – пятница,
День, когда меня повесят.
Она и музыканты уже хорошо понимали и даже заводили друг друга по мере того, как рассказывали слушателям эту бесхитростную историю любви, предательства и смерти. Ида зажгла зал, создав новую атмосферу, в которой не было равнодушных. Даже духота не казалась уже такой невыносимой. Музыканты играли так, будто к ним вернулся старый друг, и гордость за певицу пробуждала в них веру в себя.
Песня закончилась, и Ида с увлажненным лицом и ликующей улыбкой спустилась с эстрады под шквал аплодисментов. Она подошла к столику, радостно глядя на Вивальдо и вопросительно наморщив лоб, и глотнула из своей рюмки, еще не садясь. Публика ее не отпускала. Ударник решительно нагнулся и, подняв девушку, поставил ее на подмостки. Аплодисменты усилились. Эрик обратил внимание на произошедшую в Вивальдо перемену. Лицо его помрачнело и выражало крайнее беспокойство. Проследив за его взглядом, Эрик увидел, что Вивальдо напряженно смотрит на невысокого плотного мужчину с вьющимися волосами и юношеским лицом. Стоя в дальнем конце бара, он не сводил глаз с Иды, улыбался и махал ей, та кивнула в ответ. Сжав губы и гневно сузив глаза, Вивальдо с мрачной задумчивостью уставился на эстраду.