– Эрик?..
Оба разом открыли глаза. На дне темно-голубых, ясных и честных глаз Эрика затаился страх. Вивальдо сказал:
– Мне было очень хорошо, Эрик. – Он следил за выражением его лица. – А тебе?
– Тоже, – сказал Эрик, покраснев. Они говорили шепотом. – Я даже не предполагал, что мне это было так необходимо.
– Но повторения может не быть.
– Знаю. – Воцарилось молчание. И потом: – А ты хотел бы, чтобы повторилось?
Вивальдо не отвечал, его обуял самый настоящий страх.
– Не знаю даже, что тебе сказать, – ответил он. – И да, и нет. Но как бы все ни сложилось, я люблю тебя, Эрик, и всегда буду любить. Надеюсь, ты мне веришь. – Он с удивлением заметил, что голос его задрожал. – А ты любишь меня? Скажи, любишь?
– Ты сам знаешь, – ответил Эрик. Он смотрел на усталое бледное лицо Вивальдо, а потом потянулся, чтобы погладить щетинку, вылезшую чуть ниже скулы. – Я очень люблю тебя, все для тебя сделаю. Ты ведь это знаешь, разве не так? И, наверное, давно уже знаешь. Потому что я люблю тебя целую вечность.
– Правда? Я не понимал, что знаю это.
– Я и сам не понимал, – улыбнулся Эрик. – Какой странный день… Начинается с таких откровений.
– С откровений начинаются и все божественные книги, – сказал Вивальдо и закрыл глаза. Зазвонил телефон. – О, черт!
– Опять откровения, – заулыбался Эрик. Он перегнулся через Вивальдо и взял сигарету.
– Еще так рано, дружище… Может, поспим еще?
А телефон все звонил и звонил.
– Час дня, между прочим, – сказал Эрик. Он с сомнением перевел глаза с Вивальдо на телефон. – Возможно, это Кэсс. Она перезвонит.
– Или Ида. Та уж точно не перезвонит.
Эрик взял трубку.
– Алло.
До Вивальдо смутно донесся голос Кэсс.
– Доброе утро, детка, как ты? – выкрикнул Эрик. Потом он надолго замолк. Что-то в этом молчании заставило Вивальдо выйти из затягивавшего его сна и сесть в постели. Он следил за лицом Эрика, потом закурил и продолжал ждать.
– Ох, – проговорил Эрик и прибавил: – Боже милостивый! Бедняжка Кэсс. – В трубке снова зазвучал женский голос, а лицо Эрика становилось все более встревоженным.
– Да. Но теперь это случилось. И ничего тут не поделать. Это свалилось на нас. – Бросив беглый взгляд на Вивальдо, он посмотрел на часы. – Да, конечно. Где? – Потом перевел взгляд на окно. – Да нет, непохоже, что скоро пройдет. – И прибавил: – Пожалуйста, Кэсс, не надо, пожалуйста. – Лицо его вновь изменило выражение, было видно, что он потрясен. Покосившись на Вивальдо, он быстро произнес: – Здесь Вивальдо. Мы никуда не пошли, остались сидеть дома. – Губы его скривились в горькой усмешке. – Но сейчас льет как из ведра. – Вдруг он рассмеялся. – Я тоже употребляю клише, без них никто не обходится… Что? – Он прислушался, потом мягко произнес: – Но, Кэсс, у меня вскоре начнутся репетиции, а потом мне, возможно, придется съездить на побережье и, кроме того… – Он взглянул на Вивальдо, недовольно и беспомощно наморщив лоб. – Да, я все понимаю, Кэсс. Да. В четыре. О’кей. Держись, крошка, не падай духом.
Эрик повесил трубку. Минуту он сидел молча, не отрывая глаз от окна, за которым лил дождь, затем перевел взгляд на Вивальдо. Губы его тронула легкая усмешка, печальная и горделивая. Снова посмотрел на часы, взял сигарету и лег на спину, заложив руки за голову.
– Догадайся, что случилось. Мы здорово влипли. Вчера, когда Кэсс поздно вечером вернулась домой, у них с Ричардом состоялся крупный разговор… о нас. Теперь Ричард все знает.
Вивальдо даже присвистнул, а глаза его округлились.
– Недаром мне не хотелось, чтобы ты подходил к телефону. Ну и история. Что же Ричард, несется сюда с ружьем в руках? И как он все узнал?
У Эрика был странно виноватый вид.
– Кэсс не очень последовательна, я толком ничего не понял. Но главное – ему все известно, а как он узнал – дело десятое. – Эрик сел в постели. – Ричард давно подозревал… но только тебя…
– Меня? Да он рехнулся.
– Как сказать! Кэсс часто встречается с тобой, во всяком случае, он так думает.
– А что поделывает Ида, пока мы трахаемся с Кэсс? Держит свечку? Он так думает?
По лицу Эрика пробежала недовольная гримаса, но он все же рассмеялся.
– Откуда мне знать, что он думает? Во всяком случае, по словам Кэсс, ты все равно в немилости, потому что… – тут Эрик запнулся и опустил глаза, – потому что знал о нашем романе и не открыл ему глаза, хотя считаешься его другом. – Эрик с интересом посмотрел на Вивальдо. – А как ты думаешь сам, нужно было тебе открывать ему глаза?
Вивальдо, отложил сигарету.
– Какая дикая мысль!.. Я не бойскаут и ни за кем не слежу. И если уж говорить начистоту, ты и Кэсс мне больше друзья, чем Ричард.
– Ну, он-то об этом не знает; ты с ним дольше знаком, чем со мной – меня Ричард никогда особенно не жаловал, – и он, естественно, ждет от тебя верности.
Вивальдо вздохнул.
– Ричард много чего не знает, и это скверно, хотя и не его в том вина. К тому же он лукавит. Он знает, что мы давно не такие друзья, как прежде. И я не стану испытывать по этому поводу чувство вины. – Вивальдо широко улыбнулся. – У меня и других причин хватает.
– Ты это о нас с тобой?
Они посмотрели друг другу в глаза. Вивальдо рассмеялся.
– Я не об этом. Нет, тут у меня нет никаких угрызений совести, и я от всей души надеюсь, что проклятое чувство вины отныне перестанет преследовать меня. Страшная потеря времени.
Эрик опустил глаза.
– Кэсс еще сказала, что Ричард может попытаться встретиться с тобой сегодня.
– Похоже на него. Но меня нет дома. – Неожиданно он рассмеялся. – Вот будет смешно, если Ричард заявится сюда.
– И застанет здесь тебя? Ты это имеешь в виду? – Оба покатились со смеху, веселясь, как дети.
– Бедняга. Не будет знать, что и думать.
Взгляды их встретились, и они снова залились смехом.
– Мы его что-то не очень жалеем, – сказал Эрик.
– Верно. – Вивальдо сел в постели и закурил сигарету, другую, прикурив, передал Эрику. – Несчастный наверняка здорово мучается и не понимает, откуда пришло несчастье. – Они помолчали. – Уверен, что Кэсс не до смеха.
– Уж, конечно, над Ричардом она не смеется, да и вообще… По голосу можно подумать, что она почти лишилась рассудка.
– Откуда она звонила?
– Из дома. Ричард только что ушел.
– А что, если правда пошел ко мне? Может, позвонить и хотя бы узнать, дома ли Ида? – Но он не трогался с места.
– Все пошло кувырком, – сказал Эрик, помолчав. – Ричард говорит о разводе и собирается отобрать детей.
– С него станет. Возможно, сейчас ищет по лавкам клеймо с буквой «А»[65] и, если бы мог, выгнал Кэсс на улицу в надежде, что там она подхватит сифилис и умрет. Лучше всего медленной смертью. Ведь уязвлено его самолюбие.
– И все же, – медленно проговорил Эрик, – ему больно. Можно быть не слишком достойным человеком и все же испытывать боль.
– Согласен. Но, думаю, можно попытаться стать достойным человеком и никому не мстить. – Вивальдо взглянул на Эрика и положил ему руку на шею. – Ты меня понимаешь? Если ты достойно примешь боль, которая почти убивает, то можешь стать лучше.
Эрик внимательно слушал, на его лице, полном любви и муки, блуждала слабая улыбка.
– Это нелегко.
– Но попытаться стоит.
– Да. – Следующие слова Эрик произнес очень осторожно, не сводя глаз с Вивальдо: – Иначе то, что разрушает твою жизнь, будет повторяться не раз и не два, и, по сути дела, жизнь твоя кончится, потому что ты не сможешь развиваться, менять взгляды или любить.
Вивальдо убрал руку с шеи Эрика и откинулся назад.
– Я чувствую, что ты хочешь мне что-то сказать. Это? Или что-то другое?
– Я говорил о себе.
– Может быть. Но я не верю тебе.
– Надеюсь, – вдруг вырвалось у Эрика, – что Кэсс не возненавидит меня.
– А почему она должна тебя возненавидеть?
– Я не могу дать ей счастья. Да и особенной радости не принес.
– Что ты знаешь! Кэсс понимала, на что шла. Думаю, у нее более четкое, чем у тебя, представление о ситуации… ведь ты, – Вивальдо ухмыльнулся, – большим здравомыслием не отличаешься.
– Я надеялся… может, даже мы надеялись, что Ричард ничего не узнает, а Ив приедет… раньше…
– Понимаю. Но жизнь непредсказуемая штука.
– Если кто и отличается здравомыслием, так это ты.
– Совершенно верно. – Вивальдо широко улыбнулся, протянул к Эрику руку и привлек его к себе. – И если я попаду в беду, то ты, дружище, тоже постарайся ради меня быть здравомыслящим.
– Сделаю все, что смогу, – серьезно пообещал Эрик.
Вивальдо рассмеялся.
– Тебя невозможно ненавидеть – ты слишком смешной. – Он отодвинулся от Эрика. – Когда ты встречаешься с Кэсс?
– В четыре. Около Музея современного искусства.
– Боже мой! А как она сумеет улизнуть? Или придет вместе с Ричардом?
Эрик заколебался.
– Она не уверена, что Ричард вернется сегодня домой.
– Понятно. А что, если нам выпить кофейку? Сейчас только схожу в туалет. – Соскочив с постели, Вивальдо скрылся за с шумом захлопнувшейся дверью.
Эрик пошел на кухню, где был почти такой же беспорядок, как и в его душе, и поставил кофейник на плиту. Постоял, разглядывая синий огонек газа в сумраке крошечной комнатки. Потом взял две чашки, а также молоко и сахар. Вернувшись в комнату, освободил журнальный столик от книг и наспех нацарапанных на клочке бумаги записей – все они уже устарели – и выбросил из пепельницы окурки. Поднял с пола свою одежду и одежду Вивальдо, повесил все на стул и расправил простыни на постели. Затем расставил на столике чашки, молоко и сахар, а убедившись, что в пачке осталось всего пять сигарет, полез по карманам, но ничего не нашел. Хотелось есть, но в холодильнике было пусто. Неплохо бы сбегать за угол в кулинарию – Вивальдо тоже, наверное, голоден. Подойдя к окну, он посмотрел в щелку между полосками жалюзи. Дождь лил сплошной стеной. Со злобной силой ударял он по тротуару и по вспухшим сточным канавам, разлетаясь во все стороны брызгами, словно маленькими пульками. Асфальт совсем потерялся в дождевом потоке. Серые мостовые словно ожили, вода текла по ним, бурля и пенясь. На улице никого – ни машины, ни человека, ни кошки, шум дождя заглушал все остальные звуки. Эрик позабыл о своем намерении пойти в магазин и, как зачарованный, глядел на дождь, восхищаясь его умиротворяющей мощью. Набирающий силу дождь искажал, затуманивал и размывал знакомые очертания стен, окон, дверей, припаркованных машин, фонарей, деревьев. Замерший в восхищении перед этим чудом потопа, Эрик подумал, что хотел бы избавиться от всех головоломок своей жизни так же, как это делал дождь – размыв их, сделав неясными, превратив в нечто другое.