Как же я доберусь до музея в такой ливень? – мелькнуло у него в голове. Подумать же о том, что он скажет Кэсс и что она скажет ему, Эрик не решался. Он вспомнил Ива, мысли о нем были печальны и вызывали почти панику: он уже дважды изменил ему, главная опора его жизни сместилась и будет смещаться и впредь, а то и совсем рухнет под накапливающейся непонятной и загадочной тяжестью. Из-за закрытой двери ванной до него слабо доносился свист Вивальдо. Как мог он не знать о своем чувстве к Вивальдо? Ответ пришел – безжалостный и непреложный как дождь за окном: не знал, потому что боялся. На свете очень много вещей, которых мы боимся знать. И, может быть, они покорно ждут, притаившись как демоны в темноте, своего часа, чтобы в какой-нибудь дождливый понедельник предстать перед нами?
Эрик повернулся спиной к окну. Зазвонил телефон. Он хмуро взглянул на него, подумав: ну вот, еще откровения, – и поднял трубку.
В трубке послышался громовой голос его агента Хармана.
– Алло, это Эрик? Прости, что беспокою так рано в воскресенье, но тебя очень трудно застать дома. Я уже хотел посылать телеграмму.
– Трудно застать? Да я из дома не выхожу, до одури зачитываясь этим изумительным текстом. Ничего не вижу и не слышу.
– Не пытайся меня провести, голубчик. У тебя на пьесу, конечно, встал, но не до такой же степени. Ты просто не подходишь к телефону. Послушай…
– Да?
– О твоей кинопробе… у тебя карандаш под рукой?
– Одну минуточку.
Эрик взял со стола карандаш, клочок бумаги и снова подошел к телефону.
– Валяй, Харман.
– На Побережье ты не едешь. Договорились о пробах здесь. Ты знаешь, где находится «Эллайд Стьюдиоз»?
– Конечно.
– Так вот, пробы назначены на среду. Будь на студии в десять. Послушай, ты можешь позавтракать со мной завтра?
– Буду рад.
– Отлично. Я тебя посвящу во все мелочи. Можно пойти в «Дауни».
– Очень хорошо. Во сколько?
– В час. И еще… ты слушаешь меня?
– Еще как!
– Мы наконец получили известие от заболевшей звезды – репетиции начнутся через неделю, считая с завтрашнего дня.
– Значит, уже на следующей неделе?
– Точно.
– Это чудесно. Боже, как я рад, что начну снова работать! – Из ванной вышел Вивальдо – нагишом он казался невероятно огромным, просто гигант, и прошел на кухню. Бросив критический взгляд на кофейник, он вернулся в комнату и с размаху прыгнул в кровать.
– Теперь тебе придется потрудиться, Эрик. Ты на верном пути, мальчик, можешь оказаться на самом верху. И я от души рад за тебя.
– Спасибо, Харман. Надеюсь, ты прав.
– Ты еще не родился, Эрик, а я уже работал на этом месте. С первого взгляда вижу, кого ждет успех, и еще ни разу не ошибся. Ну, будь здоров. Увидимся завтра. До свидания.
– До свидания.
Эрик положил трубку, чувствуя легкое возбуждение.
– Хорошие новости?
– Звонил мой агент. На следующей неделе начнутся репетиции, а на кинопробу вызывают в среду. – Не в силах скрыть охватившую его радость, он поделился с Вивальдо: – Разве это не здорово?
Вивальдо улыбнулся ему.
– Полагаю, за это нужно выпить. – Эрик поднял с пола пустую бутылку. – А-а… Жаль.
– У меня есть немного бурбона.
– Отлично.
Эрик наполнил две рюмки и уменьшил огонь под кофе.
– Бурбон подойдет даже больше, – проговорил он со счастливым видом, – ведь именно его пьют на Юге, моей родине.
Он сел на кровать, и они чокнулись.
– За твой первый «Оскар», – сказал Вивальдо.
Эрик засмеялся.
– Я тронут. И за твою Нобелевскую премию.
– А уж как я тронут!
Эрик натянул на себя простыню до живота. Вивальдо не сводил с него глаз.
– Ты будешь очень одинок, – неожиданно проговорил он.
Эрик внимательно посмотрел на него и пожал плечами.
– Если уж речь зашла об этом, то и ты тоже. Если уж речь зашла об этом, – повторил он, помолчав. – А я и сейчас одинок.
Вивальдо заговорил не сразу.
– Одинок? А когда приедет твой юноша, ты тоже будешь одинок?
Эрик задумался.
– Нет, – ответил он наконец и после некоторого колебания прибавил: – И да, и нет. – И взглянул в упор на Вивальдо: – А ты одинок с Идой?
Вивальдо опустил глаза.
– Я размышлял об этом… или, скорее, гнал от себя эти мысли… все утро. – Он посмотрел Эрику в глаза. – Думаю, ты не обидишься, да ты и сам все знаешь… в твоей постели, в твоих объятиях даже… я в каком-то смысле искал спасения от Иды. Мне надо принять какое-то решение относительно нашей совместной жизни. – Он снова опустил глаза. – Казалось, мне под силу самому решить эту проблему. Но теперь вижу, орешек мне не по зубам, и я не знаю, что делать. События не тороплюсь форсировать, потому что боюсь потерять ее. – Упорное молчание Эрика сбивало Вивальдо с толку. – Ты понимаешь, о чем я? Тебе это что-нибудь говорит?
– О да, – уныло протянул Эрик, – говорит и даже много. – Он улыбнулся Вивальдо, осмелившись прибавить: – Сейчас, когда мы оба затаились в этой комнате, укрывшись от того, что пугает нас… возможно, я люблю тебя, а ты меня со всей отпущенной нам силой… и, может быть, никто не полюбит нас сильнее.
Вивальдо сказал:
– Не знаю, могу ли согласиться с тобой. Пока, наверное, нет. Но насчет «со всей отпущенной нам силой» – согласен. Это точно. – Он взглянул Эрику в глаза. – Мне кажется, твоя мысль не закончена. Вот послушай. Сегодняшний день близится к концу. Когда еще наступит для нас такой же день? Мы ведь с тобой не дети и знаем, что такое жизнь и как быстро летит время… сказать по чести, я не смогу день за днем, месяц за месяцем спасать тебя от одиночества. И ты меня тоже. Мы движемся не в одном направлении, и ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. – Вивальдо замолчал, глядя на Эрика огромными, полными муки глазами. Потом лицо его озарилось улыбкой. – Если бы все продолжалось как сегодня, Эрик, было бы прекрасно… ты очень красив, но я-то не смогу дарить тебе такое же наслаждение, какое, верю, можешь доставить мне ты. Понимаешь? И если мы с тобой договоримся продлить наши отношения, постараемся направлять их, постараемся достичь большего, чем у нас есть, если мы… чудом, только чудом, клянусь… будем как-то двигаться дальше, то я превращусь просто в паразита, и мы оба зачахнем. Что можем мы дать друг другу? Только любить и быть свидетелями жизни друг друга. Но у нас есть право надеяться на большее. Мы должны прийти к самим себе, стать теми, кем должны быть. Разве не так? – Не дождавшись ответа, Вивальдо сделал большой глоток виски и заговорил уже в другом тоне и заметно тише: – Знаешь, когда я был в ванной, то подумал: да, мне нравится находиться в твоих объятиях, нравится, – тут он покраснел и снова поднял на Эрика глаза, – ощущать тебя повсюду. А почему нет? Человек я чувственный, ты мне нравишься… и твоя манера любить тоже нравится, но… – он опустил глаза, – все это не мое, я создан по-другому и знаю об этом. И порвать с той, другой частью моей жизни не смогу. Если я изменю себе, то умру, а если умру, – он улыбнулся Эрику печальной юношеской улыбкой, – ты не сможешь меня больше любить. А я хочу, чтобы ты любил меня всегда.
Эрик протянул руку и коснулся лица Вивальдо.
– Для тебя я луну с неба достану, дорогой, – произнес он. К его удивлению, из горла вырвался хриплый шепот. Он откашлялся. – Хочешь кофе?
Вивальдо покачал головой. Он опустошил свою рюмку и поставил на столик.
– Допивай, – сказал он Эрику.
Эрик допил бурбон. Вивальдо взял у него рюмку и тоже поставил на стол.
– Не хочу я никакого кофе, – сказал он и раскрыл объятия. – Давай возьмем от сегодняшнего дня все, что можно…
Без десяти четыре Эрик, успев кое-как помыться, побриться и одеться, стоял перед дверью в плаще и непромокаемой кепке. Кофе был обжигающе горячий, он с трудом сделал несколько глотков. Вивальдо все еще не был одет.
– Ты иди, – сказал он. – Я приведу себя в порядок, а уходя, захлопну дверь.
– Договорились. – Эрик медлил, ему мучительно не хотелось уходить – так же, как Вивальдо – одеваться. – Я оставлю тебе сигареты, а сам куплю по дороге.
– Спасибо тебе. Ну иди же. Привет от меня Кэсс.
– А от меня – Иде.
Оба не смогли сдержать улыбки.
– Я позвоню ей, – сказал Вивальдо, – если только ты отсюда когда-нибудь выкатишься.
– Успокойся, ухожу. – И все же он не смог еще раз не остановиться у дверей и не взглянуть на Вивальдо, который замер посредине комнаты с чашкой в руках, в замешательстве уставившись в пол. Почувствовав на себе взгляд Эрика, Вивальдо поднял голову, поставил чашку на стол и шагнул к двери. Он поцеловал Эрика в губы и заглянул тому в глаза.
– До скорого, дружище.
– Да, – сказал Эрик. – До скорого. – Он открыл дверь и вышел.
Вивальдо слышал, как Эрик спускается по лестнице. Он подошел к окну и, глядя наружу, стал ждать его появления. Эрик вылетел на улицу стремительно, как будто бежал или его толкнули в спину. Огляделся, а затем пошел вдоль улицы, держась ближе к домам – руки в карманах, голова опущена, плечи высоко подняты. Вивальдо не отходил от окна, пока Эрик не завернул за угол.
Потом прошел в глубину комнаты, и тут его впервые охватило чувство вины, оно потихоньку точило его изнутри. И вместе с тем он чувствовал упоительную усталость. Плеснув себе немного бурбона, Вивальдо сел на краешек кровати и медленно набрал свой номер.
Трубку сняли почти тотчас, он услышал Иду, и его будто током ударило:
– Алло!
До него слабо донесся голос Билли Холлидей, она пела «Биллиз блюз».
– Привет, радость моя. Это твой муженек проверяет, как поживает его девочка.
– А ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Где тебя черти носят?
– Я у Эрика. Мы провели здесь ночь. Только начинаю приходить в себя.
Непонятное облегчение послышалось в ее голосе, хотя она тщательно пыталась его скрыть. Он все же уловил эту перемену.
– Ты был там всю ночь? С тех пор, как мы расстались?
– Да. Мы сразу пошли сюда, заговорились и между делом прикончили все виски Эр