ика. А запас был немалый… словом, ты все понимаешь.
– Ну я-то знаю, что ты считаешь дурным тоном прекращать пить, если в доме осталась хоть капля спиртного. Послушай, Кэсс звонила?
– Да.
– Ты разговаривал с ней?
– Нет. Эрик разговаривал.
– Вот как? И что тебе сказал Эрик?
– Что ты имеешь в виду, говоря: «Что тебе сказал Эрик»?
– Ну, что ему сказала Кэсс?
– Что у нее неприятности. Ричард все узнал про них.
– Ужас какой! А еще что?
– Ну… Она ни о чем другом, мне кажется, сейчас не думает. Говорила только об этом. А ты что-нибудь об этом знаешь?
– Да. Приходил Ричард. Он заходил к вам?
– Нет.
– Вивальдо, это просто кошмар. Его очень жаль. У меня мелькнула мысль, что ты можешь быть у Эрика, но я все-таки сказала, что ты уехал в Бруклин повидаться с родными и что мне не известен ни номер телефона, ни адрес. Все очень грустно, Вивальдо. Он очень оскорблен и хочет отомстить тебе. Считает, что ты его предал.
– Ну что ж. Полагаю, ему так легче. Долго он у тебя находился?
– Недолго. Минут десять. Но для меня это показалось вечностью. Он говорил такие ужасные вещи!
– Не сомневаюсь. Он по-прежнему хочет видеть меня?
– Не знаю. – Они помолчали. – Ты едешь домой?
– Да, прямо сейчас. Ты будешь дома?
– Буду. Приезжай. А где Эрик?
– Он уехал… в центр.
– На встречу с Кэсс?
– Да.
Она вздохнула.
– Боже, ну и путаница! Приезжай поскорее домой, любимый, ты, надеюсь, не хочешь, чтобы Ричард пристрелил тебя в доме Эрика? Это будет уже слишком.
Вивальдо рассмеялся.
– Ты права. И, вижу, пребываешь сегодня в хорошем настроении.
– На самом деле – в ужасном. Но пытаюсь мужественно держаться. Воображаю себя Грир Гарсон[66].
Он опять рассмеялся.
– И как, помогает?
– Не помогает, дорогой, но так все же веселее.
– Ну хорошо. Еду.
– О’кей, дорогой. До встречи.
– Пока.
Повесив трубку, Вивальдо почувствовал, что с его души свалился груз: дома, с Идой, вроде не предвиделось никаких осложнений. Кажется, пронесло. Он встал под душ и, растирая себя губкой, напевал, а выйдя из ванной, вдруг ощутил страшную усталость и голод. Когда раздался звонок в дверь, он одевался.
Вивальдо не сомневался, что это Ричард, разыскавший его на этот раз. Быстро затянув пояс и всунув ноги в туфли, он вместо того, чтобы открыть поскорей дверь, начал, как идиот, убирать постель, не сразу сообразив, что времени на это нет, да и Ричарду, уж конечно, наплевать, застелена кровать или нет. Он слышал, как внизу хлопнула входная дверь, и открыл дверь на лестничную клетку. Шагов не слышно. Потом кто-то снизу крикнул: «Эрик Джонс!»
– Сюда! – заорал во весь голос Вивальдо и вышел за дверь. Тут он увидел поднимающегося по ступенькам посыльного из «Вестерн Юнион».
– Вы Эрик Джонс?
– Он вышел. Но я могу передать что надо.
Посыльный вручил ему телеграмму и попросил расписаться. Вивальдо дал юноше двадцать центов и вернулся в квартиру. Первой мыслью было, что это телеграмма от агента Эрика или его продюсера, но, присмотревшись, Вивальдо понял, что она из Европы. Прислонив телеграмму к телефону, он быстро набросал записку: «Позаимствовал у тебя плащ. Обрати внимание на телеграмму». Подумал и приписал: «День был что надо. С любовью, Вивальдо». Записку положил на стол, прижав пузырьком с чернилами.
Перед уходом он в последний раз осмотрел комнату. Постель он так и не застелил, бутылка по-прежнему стояла на полу, рюмки – на журнальном столике. Если бы не шум дождя, в комнате была бы полная тишина. Вивальдо бросил взгляд на телеграмму – прислоненная к телефону, полная бог весть каких известий, она ждала, чтобы ее прочли. Телеграммы всегда страшили Вивальдо. Плотно закрыв за собой дверь, подергав ее для уверенности и убедившись, что с ней все обстоит благополучно, он спустился вниз и вышел на улицу, где его неприветливо встретил дождь.
Эрик сразу же увидел Кэсс. Она нервно кружила подле билетера, и когда он вошел, находилась спиной к нему. На ней был коричневый плащ с капюшоном, в руке – легкий зонт с ручкой в форме когтистой лапы. В музее толпилось много народу и пахло, как пахнет по воскресеньям, какой-то особенной затхлостью, сырость еще больше усугубляла ее. Эрик вошел в музей сразу же за группой промокших, но сияющих дам, отгородивших его от Кэсс широкой шумной и подвижной стеной: они трясли зонтики, отряхивались сами, радостно обмениваясь впечатлениями о паршивой погоде. Трое юношей и две девушки, чистенькие и аккуратные, горящие страстью к самоусовершенствованию и гордые своим пониманием абстрактного искусства, вручали билеты билетеру. Посетители музея поднимались и спускались по лестнице, вглядываясь друг в друга как подслеповатые птицы и создавая страшный гул, похожий на шум и хлопанье крыльев. Маленькая и бледная Кэсс, выглядевшая в своем капюшоне несколько старомодно, ходила без устали кругами по одному и тому же месту, не обращая никакого внимания на всю эту суету. Она бросила незаинтересованный взгляд на трещавших дам, но Эрика за ними не заметила, ему же никак не удавалось протиснуться сквозь эту живую стену или обойти ее. Глядя на снующих людей, Эрик задал себе вопрос: почему Кэсс захотела встретиться с ним в таком месте? Ведь в этих священных стерильных залах могли находиться знакомые, укрытые до поры до времени в коридорчиках или за скульптурами, от которых тут же начинала кружиться голова. На одном из поворотов в своей воображаемой клетке, где она металась подобно зверю, Кэсс вдруг, как бы смирившись с ситуацией, закурила. Тут в музей ввалилась очередная толпа, на Эрика сзади надавили, и он, пулей проскочив сквозь строй дам, оказался рядом с Кэсс и тронул ее за плечо.
От прикосновения Кэсс вздрогнула, но при виде Эрика глаза ее оживились, а бледные губы сжались плотнее. Она слабо улыбнулась.
– А я уж думала, ты никогда не придешь.
Эрик и правда с большим трудом заставил себя прийти сюда, до последней минуты надеясь, что что-то помешает им встретиться. Ее бледность и очевидная беспомощность, которые особенно бросались в глаза в этом сверкающем холодным блеском холле, болью отозвались в его сердце.
Эрик опоздал на полчаса. Он сказал:
– Прости, дорогая Кэсс, но в такую погоду трудно куда-нибудь добраться вовремя. Как дела?
– Хуже некуда. – Не двигаясь с места, она, словно загипнотизированная, не сводила глаз с кончика сигареты. – Я совсем не спала. – Она проговорила это ровным и спокойным голосом.
– Странное место ты выбрала для встречи.
– Разве? – Она посмотрела вокруг ничего не видящими глазами, потом перевела взгляд на Эрика. Глаза ее были полны отчаяния, она, казалось, не сразу увидела Эрика и только когда уяснила, что перед ней находится именно он, отчаяние сменилось на ее лице печалью. – Да, наверное, ты прав. Я подумала, что здесь нас никто не заметит, а… другое место как-то не пришло в голову.
Эрик собирался уже предложить податься куда-нибудь еще, но выражение ее белого как мел лица и мысль о все еще не прекратившемся ливне остановили его.
– Ничего страшного, – сказал он, взял ее под руку, и они неспешно стали подниматься по лестнице.
– Мне нужно скоро возвращаться – я оставила детей одних. Ричарда я предупредила, что сегодня отлучусь – сказала, что должна поговорить с тобой.
Они вошли в первый зал из многих, образующих вместе диковинный лабиринт; здесь суетливо слонялись люди, повсюду висели яркие полотна, они тянулись далеко вперед как надгробия с непонятными надписями. Люди ходили группами, как иностранные туристы на чужом кладбище. Изредка одинокий плакальщик, как бы вспомнив о почившем родственнике, стоял, застыв в восхищении и благоговении перед огромным памятником, но в основном посетители двигались живо, они сновали по музею со специфически демократической веселостью. Кэсс и Эрик в панике бежали от этой толпы в поисках места потише: пройдя залы французских импрессионистов, кубистов и современных мастеров абстракционизма, они оказались в небольшом зальчике, где над всем доминировала огромная картина, выполненная преимущественно в красных тонах, перед ней стояли, держась за руки, два студента – юноша и девушка.
– Тяжело тебе пришлось вчера, Кэсс?
Этот вопрос Эрик задал тихим голосом, когда они остановились рядом с картиной, выдержанной в желтой гамме, на ней была изображена девушка в желтом платье с очень длинной шеей и золотистыми волосами.
– Да. – Капюшон затенял ее лицо, Кэсс отбросила его – в музее было жарко. Спутанные волосы падали на лоб и прилипли к шее, она выглядела усталой и постаревшей. – Все было ужасно с самого начала – я даже не догадывалась, как сильно ранила его. Оказывается, он может страдать, – она бросила на Эрика быстрый взгляд и тут же отвела глаза в сторону. Они перешли от желтого полотна к другому, на нем можно было видеть улицу, пересеченную каналами и расположенную где-то в Европе.
– Пусть последнее время все идет не так, все катится под гору, но когда-то я действительно очень любила его, он был для меня всем, да и теперь никогда не уйдет полностью из моей жизни. – Она помолчала. – Я почувствовала себя ужасно виноватой. Даже не подозревала, что такое может случиться. Не думала, что это возможно, и вот – пожалуйста. – Кэсс снова замолчала, плечи ее ссутулились, как бы говоря о поражении, которым она внутренне гордилась. Потом она коснулась его руки. – Мне очень неприятно говорить это, но я должна постараться сказать тебе все. Он еще и очень напугал меня, напугал, потому что меня охватил ужас при мысли, что я могу потерять детей, без которых для меня нет жизни. – Она провела рукой по лбу, машинально откидывая назад волосы. – Я могла ничего не говорить, он ничего не знал, тебя, конечно, совсем не подозревал, решив вначале, что мой любовник – Вивальдо. Но я все рассказала, подумав, что он имеет право знать правду, если мы… останемся вместе. Ведь тогда нужно начинать с чистой страницы, все недоразумения должны проясниться. Но я ошиблась. Кое-что