«Маленьком Раю»…
– Прошлым вечером? Ты и Эллис?
– Да. И Кэсс.
– Кэсс?
– Я пригласила ее с собой.
– Вы уехали вместе?
– Нет.
– Вот почему она явилась домой так поздно. – Вивальдо посмотрел на нее. – Значит, только к лучшему, что я не вернулся сегодня ночью домой, правда ведь?
– А что изменилось бы? – сказала Ида сквозь слезы. – Ну пришел бы, посидел чуток за машинкой, послушал музыку, а потом все равно пошел бы куда-нибудь и надрался. К тому времени, когда вернулась я, безразлично, когда бы это случилось, ты поверил бы любой лжи, боясь правды.
– Ну и дрянь же ты, – сказал он.
– Да, – согласилась она с каким-то убийственным равнодушием, – я знаю. – Она закурила. Ее рука, державшая спичку, дрожала. – Но сейчас я стараюсь ею не быть. Уж не знаю, получится или нет. – Ида бросила спичку прямо на стол. – Вчера он заставил меня петь с оркестром. Я этого не хотела, оркестр тоже, но отказать ему не решились. Поэтому стала петь. Кое-кого из музыкантов я знала, некоторые из них были знакомы с Руфусом. Да будет тебе известно, дорогой, если оркестр не хочет работать с тобой, ты это поймешь достаточно скоро. Я спела «Джорджа Брауна» и еще что-то. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Когда раздались аплодисменты, бас-гитарист шепнул мне: «Слушай ты, черномазая подстилка для белых, лучше не попадайся мне на Седьмой авеню, поняла? Разорву пополам». Другие музыканты прислушивались, улыбаясь. «И сделаю это дважды: первый раз за всех чернокожих мужчин, которых ты всякий раз, появляясь на улице, превращаешь в кастратов, а второй раз – в память о твоем бедном брате, которого я любил. Уверен, он был бы мне благодарен». А потом с размаху хлопнул меня по заду у всех на глазах, а ходят туда не дураки, и, не дав мне сойти, схватил мою руку и поднял ее со словами: «Это победительница, верно? Мы здесь говорим о перспективах, то ли еще будет, она ведь только в начале пути». И резко отпустил мою руку, словно та жгла его или пачкала. От неожиданности я чуть не слетела с эстрады. Все шумно захохотали и зааплодировали – они понимали, что он имеет в виду, и я тоже. Посрамленная, я вернулась к столу. Эллис весь сиял, словно ему удалась отличная шутка. Действительно удалась. Надо мной.
Ида встала и налила себе виски.
– Потом он повез меня на свою холостяцкую квартиру в районе Ист-Ривер. Я ломала себе голову, как мне теперь быть. И не могла ничего придумать. В такси смотрела на него. Он положил руку мне на колено. Потом пытался взять за руку. Я не шевелилась. Слова негра все еще жгли меня, я вспоминала выражение его лица, а еще думала о Руфусе и о тебе! В голове все перемешалось, всплывало то одно лицо, то другое. И еще непрерывно звучала музыкальная фраза: «Господи, неужели это я?» А рядом сидел он и пыхтел сигарой. Я знала, если заплакать и устроить истерику, он тут же отвезет меня домой. Сцен он не выносит. Но даже этого не могла сделать. А как хотелось домой! Я надеялась, что тебя нет и можно будет забраться под одеяло и начать медленно умирать. А когда ты вернешься, я расскажу тебе все и тогда, может быть… но нет, мы подъезжали к его квартире, и я знала, что заслужила и это испытание. Ниже пасть нельзя. Нужно пройти и через это, а потом покончить со всем разом. А там посмотреть – осталось ли что от меня. – Она выпила виски одним глотком и тут же налила себе еще. – Но падать можно бесконечно, бесконечно. – Держа в руке стакан, она отошла от стола и прислонилась к дверце холодильника. – Я делала все, что он просил, ни в чем не отказывала. Это была уже не я. Не я. – Она сделала отчаянный жест рукой, в которой держала стакан, хотела глотнуть из него, но уронила и, неожиданно рухнув на колени рядом со столом, истерически зарыдала, прижав к животу руки.
В тупом оцепенении Вивальдо подобрал осколки стекла, боясь, что она порежется. Ида стояла на коленях в лужице виски, забрызгавшего ей юбку. Вивальдо высыпал стекло в коричневый бумажный пакет, куда они складывали мусор. Он инстинктивно держался подальше, чтобы случайно не коснуться ее, как будто она призналась, что заразилась чумой. Руки его тряслись от отвращения, каждое ее движение казалось ему невообразимо гадким. И в то же время, когда он стоял вот так, беспомощный и оцепенелый в своей кухне, которая неожиданно обрела бессмертие, – во всяком случае, на протяжении его жизни, – сердце его забилось с неведомой дотоле мукой, эта мука разрушила отчужденность, называемую жалостью, и перенесла его прямо в душу Иды, стоявшей на грязном полу. Желтый свет от единственной лампочки резко освещал их обоих. Он подошел к ней, смирившийся, беспомощный и полный нежности, ее рыдания отзывались болью в его теле. И все же в первое мгновение он не мог прикоснуться к ней, он забыл, как это делается. Не желая того, он вдруг вспомнил всех шлюх, черных шлюх, с которыми спал, вспомнил, чего добивался от них, и мерзкое тошнотворное чувство накатило на него. Что теперь увидят они, посмотрев друг другу в глаза?
– Успокойся, Ида, – прошептал он, – успокойся. Вставай, – и тут он наконец коснулся ее плеча, пытаясь заставить ее подняться. Она мучительно старалась справиться с рыданиями и оперлась о стол.
– Со мной все в порядке, – пробормотала она, – дай платок.
Встав рядом с ней на колени, Вивальдо передал ей свой платок, мятый, но довольно чистый. Ида высморкалась. Он обнял ее за плечи.
– Поднимайся, – сказал он. – Тебе надо умыться. Хочешь кофе?
Она кивнула и медленно поднялась. Вместе с ней встал и он. Не поднимая головы, Ида, пошатываясь как пьяная, направилась к ванной и заперла за собой дверь. Вивальдо зажег под кофейником конфорку, решив про себя, что, если она не будет долго выходить и откликаться, он выломает дверь. Но в ванной полилась вода, не заглушившая, однако, шума все еще идущего дождя. Желая победить дрожь, которая во многом была от голода, Вивальдо с жадностью съел отбивную и кусок хлеба, запив все молоком. Но облегчение в первые минуты не приходило. И все же кофейник, начинавший шуметь, был настоящим, так же как и огонь под ним, и отбивные на сковородке, и молоко, похоже, свернувшееся у него в желудке. Настоящими были и чашки, которые он задумчиво мыл под струей, и сама вода, стекавшая по его крупным длинным рукам. Сахар и молоко, которые он поставил на стол, тоже были настоящими, и сигареты – одну из них он закурил. Когда он выпускал через ноздри дым, ему в голову вдруг пришла одна деталь для романа, которую он тщетно искал уже несколько месяцев. Теперь она легко, словно ключ в замок, встала на свое место. Казалось невероятным, как он не подумал о ней раньше: она оправдывала, высветляла, проясняла все остальное. Нужно будет позднее еще над ней помозговать, а теперь поскорее записать несколько слов на бумаге. Он заторопился к письменному столу. Зазвонил телефон. Вивальдо тотчас поднял трубку – торопливо, словно кто-то болел или спал в доме, почти прошептал:
– Алло!
– Привет, Вивальдо. Это Эрик.
– Эрик! – Он не мог скрыть переполнившей его радости и бросил быстрый взгляд в сторону ванной. – Как дела?
– Как сказать. Кэсс прекрасна, сам знаешь. А вот жизнь мрачна.
– Это я знаю. Что-нибудь определилось?
– Пока нет. Несколько минут назад она звонила… Меня не было дома довольно долго. Да… спасибо за записку. Так вот, Кэсс собирается вместе с мальчиками пожить немного в Новой Англии. Ричарда еще нет дома.
– Где же он?
– Скорее всего, где-нибудь пьет.
– С кем?
– Возможно, с Эллисом…
При упоминании этого имени оба замолчали. В трубке стоял неясный гул. Вивальдо вновь бросил взгляд на дверь ванной.
– А ты знал об этом сегодня утром, Эрик?
– О чем?
Понизив голос, Вивальдо с трудом выдавил из себя:
– Об Иде и Эллисе. Ты ведь знал. Кэсс сказала тебе.
В трубке помолчали.
– Да. – И потом: – От кого ты узнал?
– От Иды.
– Бедняга Вивальдо. – Спустя какое-то время Эрик прибавил: – Но так ведь лучше, верно? Я подумал, что будет правильнее, если ты узнаешь обо всем не от меня… особенно после… того, что было утром.
Вивальдо молчал.
– Вивальдо?
– Да?
– Разве я не прав? Ты что, обиделся?
– Не говори глупости. Вовсе нет. Ты прав, так действительно лучше. – Он медленно откашлялся, стараясь справиться с подступающими слезами.
– Вивальдо, понимаю, что мой вопрос некстати, но как ты думаешь, есть хоть малейшая надежда, что вы с Идой выберетесь ко мне завтра или послезавтра вечером?
– По какому поводу?
– Ив прилетает завтра утром. Он, конечно, захочет познакомиться с моими друзьями.
– Так вот о чем телеграмма?
– Да.
– Ты рад, Эрик?
– Наверное, да. Правда, сейчас скорее испуган. Даже не знаю, стоит ли ложиться спать, еще так рано… хотя кажется, что уже полночь… или пойти в кино… или что?
– С удовольствием составил бы тебе компанию, но… думаю, не смогу.
– Понимаю. Когда ты будешь знать относительно завтрашнего вечера?
– Я позвоню тебе позже. Или лучше утром.
– О’кей. Если не застанешь меня утром, позвони еще раз. Я еду в аэропорт.
– Когда он прилетает?
– На рассвете. В прямом смысле. В семь часов или около того. Самое подходящее время.
Вивальдо не смог удержаться от смеха.
– Бедный Эрик.
– Да. Жизнь настигает нас повсюду. Спокойной ночи, Вивальдо.
– Спокойной ночи, Эрик.
Продолжая улыбаться, Вивальдо повесил трубку, зажег на столе настольную лампу и записал то, что пришло ему на ум. Пошел на кухню, выключил газ и разлил кофе по чашкам. Потом постучал в дверь ванной.
– Ида? Твой кофе остывает.
– Спасибо. Уже иду.
Он уселся на свой рабочий стул, и в этот момент из ванной тихо вышла Ида; с чисто вымытым лицом, без косметики, она была похожа на маленькую девочку. Вивальдо с трудом заставил себя посмотреть ей в глаза, сам не понимая толком, что он чувствует, и поэтому не зная, что прочтет она в его взгляде.
– Вивальдо, – быстро заговорила она, продолжая стоять, – я только хочу, чтобы ты знал: я не была бы с тобой так долго и не изводила бы тебя так, если б… – она запнулась, ухватившись обеими руками за спинку стула, – не любила. Поэтому и рассказала тебе все. Знаю, что тебе это как нож в сердце. – Она села и взяла в руки чашку с кофе. – Я должна была сказать тебе все, пока еще могла.