Буров долго смотрел на Ладу. И эту женщину, именно ее душу он хотел вернуть, затратил на это так много денег и сил… И именно ее он любил – даже сейчас, и бороться с этой любовью нет сил.
– А ведь я еще думал, что колдун сделал тебе какой-то приворот. Бабки – вот твой самый реальный приворот, – с наигранной злобой продолжал Буров, чувствуя, что еще немного, и он упадет перед ней на колени, зароется головой в этих складках, в этом тепле и запахе…
– Делай со мной, что хочешь, – сказала Лада. – Я виновата.
– И сделаю, – процедил Буров сквозь зубы.
Лада зажмурилась. Казалось, она смиренно ожидала немедленной кары.
– Какие же вы все, однако, дурочки! – вздохнул он. – Я действительно собираюсь кое-что сделать. А именно – забыть всю эту историю и начать сначала, – он положил руку Ладе на плечо. – Помнишь нашу последнюю ночь? Я ведь потом подумал, что каким-то чудом угадал расставание, и моя любовь предавалась тебе. А все, оказывается, было наоборот: это ты наверняка знала о расставании, прощалась со мной, и это мне передавалось твое чувство.
Лада недоуменно смотрела на мужа, не веря, что он ее простил.
– Надо только как-то оформить документы по поводу твоего воскрешения, я позвоню адвокату, – деловым тоном произнес Буров. – И давай договоримся: кто старое помянет, тому глаз вон. Веришь?
Он сложил пальцы щепотью, будто собираясь перекреститься, и протянул руку к лицу своей жены.
– Верю, сказала она, – уже улыбаясь краем рта.
Гризли вернулся из Оренбурга ночью, привезя нужную вещь, причем, в нескольких вариантах. Эту ночь Буров провел без сна, лишь часа два пробредив в кресле у камина, думая, правильно ли он решил поступить? Лада спала в комнате, в их бывшей супружеской спальне. Рано утром Буров разбудил ее:
– Теперь поехали со мной.
Он хотел провести ее через последнее испытание.
Они приехали на кладбище Донского монастыря. Лада молчала: она поняла, на чью могилу ведет ее муж. Глядя на свое имя, выписанное готическими буквами, она ничуть не изменилась в лице. Это окончательно решило выбор Бурова. Он достал из кармана заранее заготовленную банку из-под кофе и плоским камешком, вероятно, поднятым с той глубины, где теперь лежала несчастная Дарья, набрал земли.
Лада удивленно подняла бровь, но ни о чем не спросила… Буров горько усмехнулся и вслух прочитал эпитафию, которую когда-то сам выбрал из предложенного списка в похоронном бюро:
Живой тебя представить так легко,
Что в смерть твою поверить невозможно.
Буров рассказал свою историю в нескольких словах, улучшив момент, когда Дарья, по свому обыкновению перед заходом солнца, отправилась в сад, прибирать и рассматривать цветы.
Она все никак не могла привыкнуть к тому, что у нее теперь столько живых цветов – крупных махровых пионов, ирисов, синетветиков и вьющейся розы, затеняющей уютный коридор под перголой… Ту, прежнюю Ладу совершенно не волновали цветы в его саду, она воспринимала их только в качестве подношения…
Мария, Родион и Буров стояли на веранде, глядя на женщину, по пояс скрытую в цветочных зарослях.
– Это Дарья, – сказал Буров. – Той, которую называли Ладой, больше нет.
Он помолчал, глядя в сад, где его молодая жена потянула розу за лепесток, и голова цветка качнулась вперед-назад. Добавил:
– Ее нет больше нигде – ни на этом свете, ни на том. И никогда больше не будет.
МРАМОРНЫЙ
Для Антона Петровича Грибова это неудачное колдовство оставалось тайной. Сначала он думал, что древняя книга обманула его, и даже усомнился во всем сразу: не есть ли магия Афродиты – просто гипноз для клиентов и самообман лично для него?
Однако второй раз магия сработала: женщина, которую привел Буров, на самом деле легко превратилась в другую. Заказчик нервничал, пришлось высчитать более быстрый, практически мгновенный алгоритм. Это было рискованно, но все обошлось…
Новообращенную поместили в клинику, Грибов внушил ей мысль об автомобильной катастрофе. За хорошую плату ее курировал заведующий отделением, приятель и клиент Антона Петровича. Уже через несколько дней, когда Буров привел девушку на прием, Грибов понял, что магия работает, и работает блестяще…
Что же помешало в первый раз? Это не могло быть эффектом близнецов, поскольку и теперь операция происходила с той же самой душой.
Грибов закрыл за гостями стеклянную дверь и долго смотрел исподлобья, как они идут по гравийной дорожке. Столь же тихо провожал их своим грустным взглядом пес из круглого окошка конуры.
– Через жопу! – вдруг выругался Грибов, обратившись, по своей многолетней привычке одиночества к первому попавшему в поле зрения предмету – недоделанной статуе, белеющей за распахнутыми дверьми мастерской.
Эту фигуру Петька высекал уже давно, где-то с начала мая, всегда появляясь в «замке» в отсутствие отца, когда Грибов ночевал у своих женщин. И как только мальчишка умудрялся выяснять, что он покидает дом? Наверное, нанял в разведчики дачного сторожа…
Они были в очередной смертельной ссоре, повод не важен, когда известна причина, в такие периоды Петька приезжал домой как в мастерскую – творить, в остальное время жил в московской квартире или околачивался у какой-нибудь бабы, как всегда, грудастой, веселой и злой.
– Через жопу, – повторил Грибов, подойдя к глыбе мрамора и заглянув за нее, – через задницу, через огузок.
Странная у сына манера работы: статую он высекал спереди и сзади, оставляя нечто вроде рамки с боков, так, что пышные ягодицы Афродиты выступали с другой стороны камня, уже готовые, гладкие… Грибов шлепнул статую по попке. Ему пришла в голову игривая мысль: он вообразил, что обнаженные мраморные фигуры несли в греческой цивилизации особую утилитарную функцию – были просто-напросто пособиями для онанизма, чем и занимались эти дикари древних демократий прямо на городских площадях…
– Все сделал не так, – продолжал вслух рассуждать Грибов, заглядывая статуе в лицо. – Заклинание сработало, но процесс пошел куда-то не в ту сторону, надо было вовремя остановить…
Ему вдруг показалось, что статуя кивнула, как подобострастный собеседник соглашается с говорящим…
– Ага, образина! Вот и ты подтверждаешь.
Странная какая-то игра света и теней в помещении мастерской – будто бы это не статуя, а живая женщина в обрамлении мрамора. Чертовски талантливый мальчишка!
Интересно, он ведь ваяет ее с натуры, привозит сюда какую-то бабу…
Странно, что вообще ему явился образ греческой богини – ведь Грибов никогда не говорил с ним о своей работе, которую Петька откровенно презирал, думая, что его отец – обыкновенный шарлатан, морочащий людям головы и гребущий за это деньги большой лопатой.
За что он и ненавидел отца, в чем и была магистральная причина их конфликта.
Ну, а сам? В принципе, любое искусство недалеко от шарлатанства: ведь одни люди зарабатывают на жизнь тяжким трудом, а другие – просто пользуются талантом, данным богами при рождении. А кому-то, как, например, Грибову, просто-напросто однажды крупно повезло в жизни…
Как рассказать сыну об открытии, которое он сделал много лет назад, когда в библиотеке одного северного монастыря обнаружил бог весть как туда попавшую копию древнего папируса, восходящую к оригиналу, который, возможно, хранился в Александрийской библиотеке? И Грибов открыл для себя магию великой Афродиты, испробовал ее, приспособил к современному миру, заказал в ювелирной мастерской перстень по чертежу, и магия немыслимым образом заработала! И тогда Грибов бросил целительство, вот уж настоящее шарлатанство, и занялся эксклюзивными, очень дорогими манипуляциями, но каждый из его немногих клиентов знал, что платит наверняка.
Афродита могла сделать все, что было в ее специфической компетенции – вернуть возлюбленных, совершить любовный приворот произвольно выбранному объекту, даже вернуть душу, уже направляющуюся в Аид.
Это была древнейшая, могучая сила, более древняя, чем само человечество, в сущности, этой силой и созданное, – вот почему она была вольна распоряжаться всеми проявлениями человеческого, вплоть до самой жизни и смерти.
Кто были эти существа, воспетые в античных мифах, чудесные боги, населявшие Олимп? Были ли они порождением Земли, самого разума планеты, насчитывающего миллиарды лет истории, или гостями из иных, гораздо старших миров? Имели ли они изначально человеческий облик – пышнобородый Зевс, изящный Аполлон, быстроногий Меркурий – или только имитировали понятные людям черты?
Так или иначе, но эти неведомые сущности активно вмешивались в дела людей на заре их цивилизации – судили и наказывали, обучали ремеслам и выигрывали сражения…
И почему они покинули Землю – сделали все, что было необходимо, чтобы отправить человечество в дальний путь по тысячелетиям, или, напротив, убедились в том, что человечество полностью безнадежно?
Многие вопросы не имели и не могли иметь ответа, но Антон Петрович Грибов, долгие годы жизни отдавший изучению неведомого, уверенно пользовался античной магией – во благо или во вред, уже не имело значения, но он зарабатывал на этом большие деньги, на которые, между прочим, Петька получил блестящее заграничное образование, да и сейчас, за всю жизнь заработав своим искусством гроши, словно какой-нибудь Винсент Ван-Гог, целиком жил на средства отца. И хорошо жил: шлялся по заграницам, арендовал залы для выставок, имел самых красивых девчонок…
Дом, который Грибов именовал замком – с декоративной башенкой, зубчатыми карнизами, был построен на месте обыкновенного участка в шесть соток, на зависть соседям по дачному поселку. Две молодые смазливые женщины, которых Грибов содержал в Москве – взяты на зависть друзьям. Тайный заграничный счет в банке… Мог ли обо всем этом думать Антон Петрович Грибов, инженер, потом – «народный целитель», а теперь – всесильный властелин мира. И все это благодаря Афродите, или как там еще назвать эту всемогущую сущность…