Поборов стыд и раздражение, ставшие ее постоянными спутниками, Вера бежала к бабушке извиняться. Плакали вместе, после чуть-чуть отпускало. Ободренная бабушка принималась хлопотать – то возьмется варить суп, и он у нее непременно выкипит, то начнет жарить картошку и уснет на диване. Приходилось выбрасывать и картошку, и последнюю приличную сковороду.
И снова по кругу – плачет Вера, бабушка плачет. Опять раздор и временное перемирие. А потом бессонная ночь. В зеркало Вера не смотрела – зачем, только расстраиваться. Ни в какую долгожданную форму она не пришла – какое там! Окончательно отощала, глаза были безумными, запавшими, губы серые, бледные, волосы сухие и тусклые.
Где прежняя Вера – стройная, веселая, доброжелательная красавица, обожавшая весь мир? Где ее золотой, спокойный характер? Где ее любопытство и вечный интерес к жизни? Ничего нет, все испарилось. В зеркале она видела постаревшую, смурную, недобрую и недоверчивую женщину, вряд ли ждущую чего-то хорошего.
Муж? Ах да, муж! У нее же был муж! Муж приезжал пару раз в неделю, и это в лучшем случае. Наспех, наскоком, среди недели всего-то на пару часов, сидел как на иголках, нервно поглядывая на часы. Вера кормила его обедом – он никогда не отказывался, – крутила, вертела перед ним сына, но Роберт опасался брать Вадима на руки, отпрыгивал, как от огня.
В эти часы бабушка не выходила из своей комнаты – еще чего! Зятя она презирала пуще прежнего и тайно ждала, что Вера все-таки опомнится – ну невозможно же, правда? Ну неужели ее обожаемая Верушка такая, простите, конченая дура? А выходило, что да. Каждый раз Лара ждала, прислушивалась – Верушка подняла голос, разозлилась на что-то наконец-то! Вот сейчас, сейчас выставит его за дверь, окончательно и навсегда. И эта никчемность, этот прыщ, это ничтожество, пыль под ногами, внучкин мучитель навсегда исчезнет из их с Верой жизни.
Но нет, как говорится, ничего похожего – Вера с гордостью демонстрировала мужу успехи сына, спрашивала, не хочет ли Робик добавки, предлагала постирать ему рубашки и заискивающе спрашивала, не останется ли он на ночь.
Невыносимо. Невыносимо было все это слышать. Какое унижение, господи! Вера, Вера! Опомнись! Посмотри на себя! Во что ты превратилась, девочка? Ты вспомни, какой ты была. И все это сотворил с тобой он, этот мерзавец, это ничтожество. Опомнись, Вера, девочка моя! Разве так можно? Что ты приседаешь перед ним, что танцуешь? Любовь? Бросьте, не верю! Морок, глубокий обморок, солнечное затмение, беда. Большая беда у нас, Вера!
Спустя много лет вспоминая те месяцы, Вера и сама понимала, что это была не она. Тогда там, в Малаховке, была другая Вера.
Академотпуск заканчивался, надо было срочно придумать, с кем оставить ребенка. Перевестись на вечерний? Но каждый вопрос тянул за собой следующий. Чем оплачивать няню? Обратилась к Томке, к кому же еще. Та с сомнением качала головой – ну о чем ты думала, подруга? Бросай институт и сиди с сыном, какой у тебя выход? Или отдавай в ясли, с этим я помогу.
– Какие ясли, господи? Отдать девятимесячного младенца в ясли? – в отчаянии повторяла Вера.
А через неделю Томка привела тетю Полю. Та сто лет трудилась на рынке уборщицей и личностью была известной, даже знаковой, символом рынка. Баба хорошая, добрая, но несчастная и пьющая.
– Не боись! – отрезала Томка. – Полька запойная, уходит в штопор раз в четыре месяца, не чаще. И сама честно об этом предупреждает. Я ж говорю тебе – порядочный человек! А за пацаном будет следить четко, как надо! Под мою личную ответственность, поняла?
Вера молчала, как в ступоре. Приехали! Отдать ребенка пьющей рыночной уборщице. Но Томка, как всегда, убедила:
– Ты на учебе полдня, потом домой. Дома баба Лара, присмотрит, если чего. Да и Полька не подведет, поверь, я знаю ее как облупленную.
Делать было нечего – Вера решила попробовать. Поезд ее был семичасовой, до станции рукой подать, четыре минуты, если бегом. А без десяти семь Поля стояла как штык на пороге.
Полдня Вера сходила с ума – как там, что? Не ушла ли Полина?
Прилетела в три, а дома идеальный порядок. Полы вымыты, щи сварены, горячая пшенная каша под подушками в чугунке – преет, как объяснила Полина. Бабушка накормлена и в полном порядке, а Вадик просто счастлив. Чист, сух и сыт и улыбается во весь беззубый рот. Вера, обессилев после всего пережитого, бессильно опустилась на табуретку. Сдвинув брови, Поля сурово отчитывалась:
– Погуляли, покакали, пообедали. Белье постирано и поглажено. Иди проверяй.
Счастливая, Вера отмахнулась: какое «проверяй», какое белье? Похлебала щей, и тут сморило от морозца, сытости и нервов.
– Иди поспи, – скомандовала Поля, – а я еще посижу.
Потом Вера поняла, что домой Поля не торопилась – пьющие сын и сноха, бесконечные скандалы и разборки. И все в одной комнате – сущий ад.
Постепенно Поля вообще перестала уходить к себе, оставалась у них. И это было счастье. Горячие блины на ужин, теплое от глажки, ароматное после морозца белье. Чистота и порядок, накормленный и выгулянный Вадик, довольная бабушка. Поля – спасение, счастье! А что до денег – платили они ей сущие копейки, четверть бабушкиной пенсии. А вот «в дом» Поля возила мешками – то картошки мешок от сестры, то коробку из-под сапог, полную домашних яиц, то курицу, то кусок сала. Готовила она просто и сытно: каша, картошка, пирожки с «таком»: то с повидлом, то с капустой, а то с картошкой с грибами.
Смешно, но Полю Роберт побаивался не меньше бабушки и на глаза ей старался не попадаться. Да и Полина его невзлюбила, при его появлении сурово сдвигала брови и демонстративно уходила из комнаты. «Ларино влияние», – думала Вера.
А как-то Полина и вовсе не выдержала:
– Не мое, конечно, Вера Андреевна, дело. Совсем не мое. Но зря ты так, девка. Зря жизнь свою гробишь! Пустой он, как мой кошель. Зачем он тебе? Сама ж видишь – пирожок ни с чем. А ты красавица, умница. Сына вон ему родила. А он? Пожрать да поваляться приедет, соскребет с тебя последние силы. Глаза-то разуй! – И с тяжелым вздохом добавила: – Обижайся на меня, Верка, не обижайся – дело твое. Но время ты зря свое золотое теряешь. Уж поверь старухе, прожившей жизнь!
Вера смутилась и пробормотала:
– Да, дело, простите, не ваше. Роберт – отец моего ребенка. А трудности у нас временные. Окончит институт, устроится на работу, и все будет нормально. Я все понимаю – сидите тут с бабушкой и мелете языками. Вот она вам всякого и наговорила.
– А что ему сейчас мешает устроиться? – перебила ее тетя Поля и покачала головой, видя, как покраснела Вера.
Та ей ничего не ответила. Да и что тут ответишь.
Взяла еще подработку на кафедре – вошли в ее положение, сказочно повезло. Работа – ерунда, три раза в неделю задержаться на пару часов и привести в порядок бумаги. Деньги смешные, но и эти тридцать рублей были для нее спасением.
Правда, в первую же получку Роб попросил в долг пятнадцать рублей. Вера разозлилась, конечно, и пятнадцать рублей не дала, но десятку дала, хотя и проклинала себя. Роберт, понятно, клялся, что вернет через неделю. Не вернул.
И все же Вера ожила, оттаяла – вернулась к нормальной жизни: стала общаться с людьми, появилось желание одеться, накраситься, выпить чаю в буфете, выкурить сигаретку в курилке, даже забежать на часик в кафе-мороженое с одногруппницами. В ее жизнь вернулось ощущение счастья. Она расцвела, распустила волосы, которые тоже ожили и снова струились блестящей волной. Вера немного поправилась, округлилась – на тети-Полиных-то блинах и пирогах. Но главное – глаза. Они перестали быть мертвыми, пустыми, тревожными, с вечно застывшей тоской.
«Ну вот, – говорила себе Вера. – Я же знала, что все пройдет и настанет нормальная жизнь. Знала и верила».
Но короткая передышка, увы, закончилась. Любимый муж заразил ее, как говорили прежде, «гадкой болезнью» – ох, вспоминать мерзко и стыдно. Начались непонятные боли внизу живота и выделения. К кому бежать? Конечно, к Тамарке. Та выслушала и тут же вынесла вердикт:
– Не, не гинеколог тебе, подруга, нужен, а венеролог! Наградил тебя твой урод. Точно, без вариантов. В очередной раз скажи ему спасибо! Чем? Думаю, трипак. Слышала о таком? Нет? А про гонорею слыхала?
Вера осторожно кивнула:
– Кажется, да.
– Так это одно и то же, глупая. Ох, Верка, – Тамарка смотрела на нее, как на ископаемое, – ну откуда же ты такая? И с мужиком спишь, и ребенка родила, а дура дурой. Кому расскажешь – не поверят.
Вера упрямо качала головой:
– Нет, не верю. В это точно не верю!
– Не веришь? – взбесилась Томка. – Ну не верь, дело твое. Врач есть, не ссы, отправлю. Не пойдешь, стыдно? Тоже дело твое. Перейдет в хронику, заколебешься лечиться. Надо идти, Верка, другого выхода нет. Ничё, там и не такое видали, поверь. И не таких!
К врачу пошла, куда деваться. Сдала мазки, и все Тамаркины предположения, конечно же, подтвердились: венерическое заболевание, заражение половым путем. Ну и «приятные» до боли вопросы: сколько у вас было партнеров, когда был последний половой акт, необходимо привести всех или хотя бы всех оповестить.
Всех оповестить, всех привести? Какой-то бред, ей-богу! То, что сейчас с ней происходит, это вообще не с ней, девочкой из приличной семьи, умницей и красавицей, студенткой и молодой матерью. И еще – верной женой.
– Никаких половых партнеров у меня нет и не было, – отрезала она. – А есть законный муж.
– Ну тогда скажите спасибо ему, – усмехнулась докторша. – Да, и имейте в виду: лечение я вам дам. Только вот, если не пролечится он, снова будут последствия, это вы понимаете?
– Не будет, – отрезала Вера. – Последствий не будет.
По счастью, те две недели, пока Вера лечилась, Роберт не появлялся. А когда появился, было не до него и не до выяснений и разборок, не до чего вообще. Потому что накануне погибла Поля – крепко выпив, попала под электричку. Вот так закончилась спокойная и мирная, размеренная жизнь.