Снаружи – мир, где никто не ложится спать, переживая о том, сможет ли проснуться на следующий день, где никто не ценит возможность самостоятельно встать с кровати и принять душ, самому поесть или сходить в туалет без посторонней помощи.
Внутри – мир, в котором даже мимолетный визит наполняет жизнь светом, где печенье под подушкой становится главной радостью, где возможность понаблюдать за восходом солнца из окна воспринимается как повод для счастья.
Я шла к палате Луны, размышляя обо всем этом. Женщина из палаты с красным кругом на двери стояла посреди коридора, лицом ко мне.
– Вы пришли к девочке? – спросила она, как-то странно глядя мне в глаза.
– Нет, я пришла к Луне.
– А, – ее лицо, казалось, смягчилось, – просто девочки нет, она уже ушла.
Я стояла и смотрела на нее, сбитая с толку, не понимая, как мозг, пораженный болезнью Альцгеймера, может запоминать новые события.
– Да, я знаю.
Она отошла чуть в сторону, и я пошла дальше по коридору. Я подошла к палате Луны, но прежде, чем войти, я поняла, что внутри был кто-то еще. Я осталась ждать снаружи, не выдавая своего присутствия, ожидая и подслушивая разговор, который должен был оставаться тайной.
– Иногда, без всякой причины, я начинаю чувствовать себя плохо. Мне ничего не хочется, только плакать, – услышала я женский голос.
– Мы в-в-все иногда так себя ч-чувствуем, – ответила Луна.
– Но я не понимаю! Я могу быть в полном порядке, и вдруг что-то на меня находит, какая-то энергия, какая-то невидимая боль, которую я не могу объяснить, и я чувствую, что тону. Почему?
– Потому что ты другая, вот почему с тобой происходят такие вещи. Когда-нибудь, через много-много лет, в-все люди будут такими же, как ты, и такими же, к-к-как я.
Женщина поблагодарила ее и встала. Выходя из палаты, мы столкнулись и на мгновение обе застыли, уставившись друг на друга с удивлением.
Сквозь слезы Айла быстро поздоровалась и ушла.
– Вы можете войти, когда захотите, – сказала Луна.
Откуда она могла знать, что я там? Я не проронила ни слова, не высовывалась, стояла достаточно далеко от двери, чтобы она могла меня увидеть, откуда она могла знать?
Я вошла и увидела ее, полностью погруженную в свою шляпу.
Я оставила сумку на столе и стала ждать, пока она заговорит.
– Вот вы как психолог что думаете о депрессии? – спросила она.
Я медлила с ответом, поскольку понимала, что эта девочка уже знала, что технически представляет собой депрессия и что, на самом деле, она ожидала другой ответ. Но какой?
– Ну… – я чувствовала себя неуверенно, – это психическое расстройство, которое характеризуется подавленным состоянием. У человека пропадает желание что-то делать, пропадает чувство собственной значимости, он постоянно испытывает усталость, кажется, что все вокруг рушится и ничего не получается.
– Почему? – снова послышался голос из-под шляпы.
– Этому может быть целый ряд причин: несчастный случай, расставание с любимым человеком, потеря работы, смерть близкого, болезнь… – на этом я осеклась.
Молчание. Она продолжала прятаться внутри шляпы.
– Да, во всех этих случаях есть конкретная причина, которая могла бы все объяснить, но как насчет депрессии без причины? Те самые моменты, когда с тобой все в порядке и вдруг возникает ощутимый и в то же время невидимый дискомфорт, боль, которая подавляет тебя, из-за которой не хочется жить. Как это можно объяснить?
В тот день я впервые заметила, что, когда Луна говорила из-под шляпы, она не заикалась.
– Это называется эндогенная депрессия, – сказала я, – она может быть врожденной, может передаваться по наследству, может быть обусловлена биохимическими изменениями в мозге.
Я несколько минут разговаривала со шляпой. Это было странно, потому что я даже не видела, продолжает ли она слушать меня. Когда я закончила, наступила тишина, и я подумала, что она заснула.
– Так, ясно, все как обычно, – сказала она несколько минут спустя, снимая шляпу. – Могло бы быть и д-другое объяснение. Менее научное, но, в-в-возможно, более правильное. Не сейчас, конечно, но в будущем. Так! – Она почесала нос. – Через много лет это не будет казаться нам таким странным, как сейчас. Человечество всегда шло вперед шаг за шагом. Сначала мы думали, что Земля п-плоская, а потом выяснилось, что она круглая. Раньше считалось, что мы живем в ц-ц-центре Вселенной, пока мы наконец не пришли к гелиоцентрической теории. Раньше считалось, что затмения как-то связаны с колдовством… К счастью, всегда наступает момент, когда человечество внезапно делает шаг вперед. В с-с-сфере человеческих отношений мы очень близки к очередному такому шагу, п-п-просто пока это можем почувствовать лишь мы, странные, другие.
Она вздохнула.
Я не совсем понимала, к чему она вела, пока она не задала мне очередной вопрос из тех, на которые так трудно ответить.
– А что, если тот, кто впадает в депрессию без объяснения причин, испытывает не свою собственную боль, а чужую?
В тот день я познакомилась с Теорией Луны.
Польша
Утро снова заглядывает в гостиничный номер одного из отелей в маленьком польском городке.
Идет дождь.
Женщина просыпается, вся дрожа. Она растерянно озирается, не понимая, сон это или явь.
Всего несколько секунд назад ей снилось, что она падает в бесконечную пропасть. Падение оказалось иллюзией, но ощущение страха было реальным.
Она делает глубокий вдох и смотрит на часы. Скоро, уже очень скоро.
Она знает, что больше не сможет заснуть.
Теория Луны
Теория Луны
– Положите сюда обе руки, – сказала Луна.
Я положила руки на кровать рядом с ней.
Она медленно повернулась, открыла ящик прикроватного столика и достала ручку.
– В-в-возьмите эту ручку в правую руку и поставьте ее на левую так, к-к-как будто хотите проткнуть себе руку.
Я посмотрела на нее с недоумением, взяла ручку и приставила кончик к коже другой руки.
– А теперь нажимайте, – сказала она.
– Что? – спросила я, недоверчиво глядя на нее.
– Да, нажимайте, с-с-слегка, пока след от кончика ручки не станет заметен на коже, пока не начнете чувствовать боль.
Я послушалась, медленно надавливая ручкой до тех пор, пока не ощутила укол боли. В этот момент я убрала ручку в сторону.
– П-п-прекрасно, – сказала она. – Теперь давайте снова, только на этот раз, к-к-когда станет больно, надавите еще сильнее.
– Но, Луна… – запротестовала я.
– Да ладно вам, это всего лишь ручка, – улыбнулась она.
Я снова сильно нажала кончиком ручки на кожу, пока не стало очень больно. Тогда я убрала ручку в сторону.
– Почему вы не стали продолжать? – спросила она.
– Потому что мне было очень больно.
– Именно, – ответила она с широкой улыбкой, почесывая нос.
Я ничего не понимала.
Она сидела молча несколько мгновений.
– Вы перестали давить, п-п-потому что пострадали бы – дерьмо! – от последствий. Ч-ч-чем сильнее давишь, тем б-б-больнее, так ведь?
– Да.
– Вы с-с-сами являлись источником своей боли, – сказала она таким тоном, словно открыла вселенскую тайну.
Луна поправила шляпу на голове:
– Вот так и устроен этот м-м-мир. Просто большинство людей еще не готовы это увидеть.
– Я не понимаю, Луна.
– Это нелегко, – ответила она, слегка приподнимая шляпу. – Мне поначалу тоже было сложно разобраться. На протяжении многих лет я страдала от в-в-всевозможных болей, как физических, так и душевных, и именно последние я никак не могла понять. Тем более что бывали дни, когда все происходило ровно наоборот: я просыпалась, чувствуя себя счастливой, настолько счастливой, что многим – ну! – и не снилось. И самое с-с-странное, что, когда я была грустной, в-в-все меня понимали, а когда я чувствовала себя счастливой, все д-д-думали, что со мной что-то не так. Например, никто не понимал, как я могу радоваться накануне операции, к-к-которая неизвестно чем закончится. И н-н-наоборот, были моменты, когда я должна была чувствовать себя счастливой, но внутри меня вдруг будто с-сгущались тучи. Приходили разные психологи и пытались поставить диагноз: биполярное расстройство, шизофрения, кто-то оправдывал это БАС[8], кто-то – опухолью мозга и сильными препаратами, которые я принимаю. И так я жила месяцы, годы, пока однажды меня не осенило.
Она замолчала. У нее несколько раз дернулась шея, она поправила шляпу, съехавшую на затылок.
– Было воскресенье. Я проснулась, не желая дышать, не желая открывать рот, не желая говорить. Это была не обычная физическая боль, а такая, как будто мое тело вывернули н-н-наизнанку: у меня болело все, мне было больно, когда ко мне п-п-прикасались, мне было больно, когда со мной говорили, мне было больно, даже к-к-когда – ладно! – на меня смотрели, мне кажется, что сам воздух причинял мне боль. За весь день я так и не встала с постели.
Наступила ночь, и я сползла на пол, м-мечтая умереть. Именно там в тот с-с-самый момент мне пришла в голову мысль, которая изменила всю мою жизнь: не может быть, чтобы вся эта боль была только моей, должно быть, это боль множества людей.
Она замолчала. Почесала нос.
– Мы все с-с-связаны.
Я смотрела на нее, не зная, что сказать. Она смотрела на меня, улыбаясь.
По ее плечам прошел новый спазм.
– Это п-п-происходит со всеми нами, абсолютно со всеми. Мы в-в-все можем ощущать в своем теле чужую боль. Просто у большинства людей эти каналы связи ограничены временем и расстоянием, не до конца открыты. П-п-пока нас немного, но с годами все люди в этом мире станут такими же, как я.
Я молчала, не находя слов.
Что могло происходить там, внутри этой головы, которую пожирал рак, в этом теле, которое было измучено БАС и которое терзали разными лекарствами?
– Вы мне не верите, ведь так?