Женщина дрожит от страха, представляя, какая глубина у нее под ногами, но в то же время она гордится тем, что смогла пройти так далеко.
Мужчина тоже дрожит, но по другим причинам.
В течение нескольких минут слышно только, как капли дождя ударяют по ткани зонтов и как волны бьются об основание пирса.
– Для меня это очень особенное место, – наконец произносит мужчина, не глядя на нее.
Молчание.
– Здесь было много счастливых моментов. И был один, который похоронил все это счастье. Мы даже не задумываемся о том, как за одну секунду мир может перевернуться раз и навсегда.
Молчание.
– Знаете, – продолжает он, – с того дня я и люблю море, и в то же время боюсь его.
Женщина удивлена.
– Со мной происходит то же самое, – говорит она, не глядя на него.
– Я знаю, – отвечает мужчина.
День 8-й. Больница
На следующий день я приехала в больницу со смешанными чувствами. С одной стороны, меня мучали сомнения, с другой – страх. У этой девочки не было никаких способностей, она просто залезла в мой компьютер и выяснила нужную информацию.
Я медленно шла по коридору и уже у торгового аппарата увидела женщину, которая всегда называла меня матерью Луны. Она стояла посреди коридора, наблюдая за мной.
– Вы уже нашли своего сына? – спросила она.
Этим вопросом она словно воткнула мне нож прямо в сердце.
Я не ответила.
Она повернулась и пошла обратно в палату.
Почему она решила задать мне этот вопрос? Откуда она знала, что должна спросить меня об этом?
Мне говорили, что Луна общается по вечерам со многими пациентами. Возможно, она что-то рассказала. Но как женщина смогла что-то запомнить, учитывая болезнь Альцгеймера?
Я почти бежала по коридору.
Дверь в палату Луны была открыта, изнутри доносились голоса. Я остановилась снаружи, чтобы она не смогла меня видеть.
– Входите, мы уже закончили, – крикнула она мне.
Откуда она могла знать, что я стояла в коридоре?
– Знакомьтесь, это еще одна моя школьная подруга, – сказала она, представляя светловолосую девочку с заразительной улыбкой.
– Очень приятно, – сказала она.
– Взаимно.
И, поцеловав Луну в щеку, она ушла. А я осталась с ней.
У Луны были красные глаза.
– Все в порядке? – спросила я встревоженно.
– Да, просто я уже много часов не спала.
– Если хочешь, можем отложить на завтра.
– Нет, в моем положении я не могу откладывать на завтра слишком много дел.
Я положила сумку на стол и села на край кровати, подогнув одну ногу и свесив другую так, что она едва касалась пола.
– Ты нашла свою мать? – Я совершенно машинально задала вопрос, который удивил меня саму.
Я вдруг поняла, что с каждым днем все больше погружаюсь в ее мир.
– Я рядом, я чувствую это, мне бы так хотелось поставить символ бесконечности. Сегодня была очень долгая ночь, – сказала она, улыбаясь. – А вы? Вы готовы?
– Не знаю, Луна, какой трюк ты собираешься проделать со мной, будет ли мне больно…
– Трюк? – она удивленно посмотрела на меня. – Никаких трюков. Я не делаю ничего такого. Вы меня познакомите со своим сыном, а я вас со своей мамой.
У меня кровь застыла в жилах, потому что она говорила совершенно серьезно.
Она медленно переместилась на кровати, словно рептилия, и села рядом со мной, свесив ноги. Как будто так, не касаясь пола, она все еще оставалась на берегу этого моря смерти, окружавшего ее.
– Человек – это не волосы, не т-т-тело, не цвет кожи. Все это – только оболочка. Сегодня мы познакомимся с ними по-другому. И во время этой встречи вы можете плакать, смеяться, кричать. Ничего страшно, в конце концов, это и есть жизнь.
Она медленно водрузила шляпу на голову:
– Не против, если я начну первая?
– Я даже не знаю, хочу ли этого, Луна, – сказала я.
– Вы можете прекратить в любой момент.
Она взяла меня за руку, почти дрожа.
– Начнем с чего-нибудь п-п-простого: осязание, зрение, обоняние… – Она почесала нос. – Моя мать обожала гладить кошек, просто не м-м-могла ничего с собой поделать. Я имею в виду, это было что-то невозможное. Как только она видела кошку, она тут же все бросала и бежала ее погладить. Однажды она чуть кухню не с-с-спалила, потому что соседская кошка залезла в окно, пока мама готовила, и она помчалась за ней.
Мы обе засмеялись.
– Вот почему, когда я ищу ее внутри шляпы, я смотрю, нет ли поблизости какой-нибудь кошки, это было бы хорошей подсказкой.
Я кивнула головой.
– Что касается ц-ц-цвета, то она всегда любила желтый. У нас дома всегда были вещи ж-ж-желтого цвета – например, мебель или какие-нибудь картины на стенах. Ее любимыми цветами были подсолнухи, любимыми фруктами – лимоны, тоже в-в-все желтое. У нас даже м-м-машина была желтого цвета. Иногда, когда спросонья шла на кухню, мне казалось, что в доме взошло солнце.
А если г-г-говорить про запахи, то она любила ваниль. Она, кстати, тоже желтая. У нас дома всегда пахло ванилью, в каждом уголке.
Вот почему, когда к-к-кто-то, одетый в желтое и пахнущий ванилью, вдруг гладит кошку, я чувствую, что она все еще здесь, что она не ушла. Именно это сочетание подсказок я ищу.
Она замолчала. Настала моя очередь.
– Давайте я вам помогу, – прошептала она, почти бессильно сжимая мою руку.
Я вздохнула.
Несколько секунд я молчала, думая о всех тех незначительных вещах, которые нравились моему сыну, о его вкусах, обо всем, что делало его непохожим на остальных, другим.
– Мой сын любил все холодное: мороженое, кубики льда, снег. Он обожал купаться в море в октябре, прикасаться к железным скамейкам и к уличным фонарям зимой.
– Серьезно? – засмеялась Луна.
– Да, – я тоже улыбнулась, – я понимаю, что это странно, к тому же я его полная противоположность: я обожаю сидеть в горячей ванне или возле камина с горячей чашкой в руках.
Луна снова слегка сжала мою руку.
– Цвет, ну, наверное, было несколько, точно синий… и желтый, как у твоей мамы. Ему нравилось сочетать их. А что касается запаха… он любил запах бензина.
Мы обе улыбнулись.
– Так, теперь перейдем к мелочам, которые, к-к-когда вы видите их в ком-то, напоминают вам о человеке, которого вы ищете.
Луна начала первая:
– Моя мама любила при любой возможности забираться куда-нибудь повыше, на смотровые площадки, даже на дерево. Еще п-п-помню, что всякий раз, когда она нервничала, у нее сильно дрожали губы, это выглядело почти комично. – И Луна засмеялась, а я вместе с ней.
Теперь была моя очередь.
– Мой сын обожал новые школьные принадлежности. Я помню, с каким восторгом он открывал каждую папку, вдыхал запах новых книг. Еще он любил открывать пакеты с чипсами или чем-то таким. Он получал больше удовольствия от распаковки подарка, чем от самого подарка. Еще я помню, что по утрам на Рождество он всегда сначала приходил ко мне в спальню, прежде чем посмотреть, принес ли Санта подарки. Мы всегда открывали их вместе.
Я уже была готова расплакаться, когда Луна вдруг прервала меня:
– Хорошо, а теперь постарайтесь в-в-вспомнить, что ему не нравилось, что он ненавидел, чего боялся, потому что это тоже определяет нас.
– Например, мою маму жутко раздражало, к-к-когда у нее намокали волосы, и когда я говорю «жутко», это я еще с-с-сглаживаю. Она начинала чесать голову так, как будто ее кусает тысяча б-б-блох, сразу двумя руками, не жалея волос. – Она засмеялась. – В конце концов на голове получался просто ужас. Она могла без проблем мыть волосы дома или в парикмахерской, н-н-но если сухие волосы вдруг намокали по какой-то другой причине… Это была самая большая мания. А, н-н-ну, еще она боялась пауков, но их многие боятся, даже я, – улыбнулась она. – Итак, что не нравилось вашему сыну? Из-за чего он злился? Чего боялся?
Как только она задала этот вопрос, я тут же вспомнила один из его главных страхов. И вспомнила день, когда это впервые произошло, и то время, когда я пыталась это исправить и как мать, и как психолог. Мне так и не удалось.
– Как-то раз мы провели весь день на ярмарке. Когда мы уже уходили, он захотел поучаствовать в одном из этих аттракционов, где ты дергаешь за веревочку и получаешь неожиданный подарок. Никогда не знаешь, что тебе достанется, но точно можно быть уверенным, что это будет стоить меньше, чем ты заплатил за участие.
Мы обе улыбнулись.
– Мой сын после долгих, очень долгих размышлений выбрал одну веревочку, потянул ее и вытянул подарок. Ни за что не угадаешь, что было внутри.
– Что там было? – спросила Луна нетерпеливо.
– Зажигалка, – ответила я, смеясь.
– Зажигалка?!
– Да, именно. Мы с мужем подумали, что это не самый подходящий подарок для ребенка, но все же решили оставить ее ему, пока не вернемся домой. Мы объяснили, для чего нужна зажигалка и как ей пользуются. Но, приехав домой, мы совсем забыли про эту зажигалку, и сын лег с ней спать.
Около часа ночи мы услышали крики в его комнате. Мы проснулись в ужасе, потому что в доме пахло гарью. Мы побежали в его комнату.
Простыни горели, а наш сын лежал на полу, свернувшись калачиком. Он кричал и плакал, закрыв глаза руками.
Пока муж пытался потушить пожар, я отвела сына в комнату. К счастью, он не получил никаких травм, по крайней мере внешних, но травма внутри осталась навсегда.
Я гладила его по голове, по волосам, целовала в лоб. Когда он наконец успокоился, он сказал мне, что ему пришло в голову использовать зажигалку в качестве фонарика, чтобы почитать книгу, спрятавшись под одеялом. Все шло хорошо, пока пламя не коснулось ткани. Тут-то и произошла катастрофа. С того дня у него появился этот страх перед зажигалками.
– Перед зажигалками или перед огнем?
– Нет, перед огнем не так сильно, именно перед зажигалками. При виде любой зажигалки он тут же начинал дрожать всем телом, а потом кричать как сумасшедший. Сразу после этого он падал на пол, сворачивался калачиком, закрывал глаза и начинал плакать. Всегда одно и то же, один и тот же сценарий проявления страха. Я так и не смогла избавить его от этой фобии, но нам удалось научиться справляться с реакцией на нее.