– Я не понимаю.
– Если вы умеете слушать, в конце концов она заговорит, – ответила она, осторожно опуская руку Луны на кровать. – Сегодня, когда вы вошли, произошло что-то необычное. Она обычно почти ни с кем не разговаривает в первый день, и вдруг сегодня… это очень странно.
Я не знала, что сказать.
– Ладно, уже поздно. Луна наверняка проспит несколько часов. Лекарство, которое я ей дала, довольно сильное, так что возвращайтесь завтра, – сказала медсестра.
Я вышла, и Айла погасила свет.
В тот день по дороге домой я не переставала думать о фразе, которую она произнесла: «Мы с вами пережили одинаковую боль». Откуда она могла знать?
Я решила вечером попробовать поискать в интернете, была ли где-нибудь опубликована информация о том, что произошло, упоминалось ли где-нибудь мое имя, имя моего бывшего мужа… его имя.
Он… Как всего две буквы могут причинять столько боли?
Я сидела в машине, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ изменить прошлое.
Семь лет назад
Пять километров разделяют две машины и четыре жизни.
В одной из машин женщина раскаивается в том, что накричала на своего сына: он ведь ни в чем не виноват. Отчасти она понимает, что сделать ему больно – значит сделать больно самой себе. Она еще незнакома с теорией Луны, но уже подспудно переживает ее в своем сознании. «Как только вернемся домой, я попрошу у него прощения, обниму его, укушу за ушко, за шею, за нос, защекочу его всего, а потом мы вместе будем смеяться, и все останется в прошлом», – думает она.
Но проблема в том, что наши планы всегда зависят от событий будущего, и это то, что мы меньше всего можем контролировать.
Малыш тихонько плачет, стараясь не издавать ни звука. Он не понимает, почему его мать, которую он безоговорочно любит, вдруг накричала на него. Он не знает, как скрыть то, что с ним произошло. Через несколько секунд это уже не будет иметь значения.
В другой машине девочка-подросток продолжает жить в своем виртуальном мире, не обращая особого внимания на то, что происходит в мире реальном, если быть точнее – слева от нее. Там, на той стороне вселенной, ее мать приходит в ярость из-за негативного комментария о ее работе. Она просто не может в это поверить, ей нужно срочно ответить!
Она берет в руки телефон, чтобы написать все, что думает. Она бросает взгляд на дорогу, но видит лишь черную машину где-то вдалеке.
Польша
Она открывает дверь и заходит внутрь.
Украдкой оглядывает интерьер кафе.
Смотрит на барную стойку, на места возле окна, на столики в дальнем углу. Ничего. В зале почти никого нет, ни следа девочки.
Она вздыхает: все же так намного лучше.
Она оставляет зонтик у входа и подходит к стойке, где официантка коротает последние рабочие часы перед тем, как отправиться домой. Это молодая девушка, которой нравится аромат свежеиспеченного хлеба, улыбки незнакомцев, которым она придерживает дверь, выражения лиц клиентов, которые вдруг замечают, что им нарисовали сердечко на кофейной пене.
При этом она терпеть не может запах табака, людей, которые не здороваются, и матерей, которые кричат на своих детей просто так, без всякой причины, только потому что день не задался.
Она от рождения наделена особым кулинарным талантом, но так и не может решиться начать свое дело – всю жизнь она работает на других. Когда-нибудь, продолжает она говорить себе на протяжении уже пяти лет.
Женщина, которая только что вошла, пытается говорить по-английски.
– A сaffelatte, please[1], – произносит она с улыбкой, вытирая капли дождя, все еще стекающие по лбу.
– Ок, one moment[2], – также улыбаясь, отвечает официантка.
Женщина осматривается: нет, девочки нет.
Буквально через минуту на стойке появляется чашка с кофе.
Она берет ее и ищет место, где можно присесть. Выбирает небольшой столик в углу, рядом с креслом. Она вешает пальто на спинку кресла, садится и руками обхватывает теплую чашку.
Она подносит чашку ко рту, собираясь подуть на кофе, и в этот момент замечает, что на пенке нарисовано сердечко. Улыбаясь, она смотрит в сторону бара.
Официантка улыбается в ответ.
Держа чашку в руках, она наблюдает за людьми вокруг. Замечает двух женщин, которые болтают, постоянно перебивая друг друга. Как будто цель этого разговора не в том, чтобы пообщаться, а в том, чтобы произнести как можно больше слов, пусть даже их не услышат.
Справа, примерно через три столика, молодой мужчина неотрывно смотрит в экран своего телефона. Он быстро двигает пальцем по стеклу, возможно ища что-то важное.
Проходят минуты.
Заходит мать с ребенком, заказывает еду навынос. Две женщины продолжают оживленно беседовать, не понимая, кто кого перебивает. Пожилая пара неторопливо уходит, оставив несколько монет на барной стойке.
Именно в этот момент входит пожилой мужчина в черном пальто, доходящем почти до пола, и военных ботинках, слегка запачканных грязью. Он оставляет зонтик у входа и подходит к барной стойке.
Он вежливо обращается к официантке, и через пару минут она подает ему кофе. Он оглядывается и выбирает столик напротив той женщины, которая шпионила сегодня за маленькой девочкой в школе.
Мужчина смотрит на нее.
Женщина смотрит на него.
И что-то происходит.
В стенах больницы становится темно.
С наступлением ночи постепенно стихают последние звуки: тележки с остатками ужина, прощания медсестер при передаче смены, стоны, преисполненные боли, усталости и безнадежности, которые теряются среди коридоров, постепенно наполняющихся сумерками. Теперь все палаты могут отдохнуть.
Но одна палата не отдыхает, потому что девочка, находящаяся в ней, кажется, оправилась от приступа боли. У нее не так много сил, и все же она намерена сделать то, что стало для нее привычной рутиной перед сном. Она садится на край кровати, свесив ноги. Она смотрит на них, как человек, смотрящий на море с высоты скалы. Глядя на нее, сидящую в таком положении, никто бы не подумал, что этой девочке с каждым днем становится все труднее ходить.
Она смотрит на цифры, недавно нарисованные на доске за дверью: пока что ни в одной из них нет символа бесконечности.
Она медленно усаживается в позу лотоса на середине кровати и надевает на голову шляпу, чтобы полностью утонуть в ней. Она погружается в свой мир.
Мир, где невозможно отличить вчерашний день от завтрашнего, где не нужны часы, где можно в мгновение ока переместиться из одного места в другое, иногда совершенно неожиданное. Лабиринт, из которого можно выбраться, следуя только за своими ощущениями.
Она проводит так два часа, хотя ей кажется, что прошло всего несколько секунд. Когда она наконец возвращается, она чувствует, что у нее, как всегда, кружится голова от смены реальностей.
Ей кажется, что теперь у нее достаточно сил, чтобы прожить этот вечер. Но как только она встает, она понимает, что ошиблась и сегодня ей снова придется воспользоваться инвалидной коляской.
Все же она добирается до шкафа самостоятельно.
Оттуда она достает рюкзак, спрятанный какое-то время назад.
Одним движением, стараясь не упасть, она высыпает все содержимое на кровать: флакон туалетной воды, наушники, спички, ракушка, банка с песком, несколько пачек печенья, конфеты и коробка в форме сердца.
Именно ее она берет с особой осторожностью, поскольку знает, насколько хрупким является ее содержимое. Это единственная вещь, которую она не возьмет с собой, а снова спрячет в глубине шкафа.
Все остальное она соберет обратно в рюкзак и повесит его на спинку коляски. Теперь она готова.
Она садится и достает свой мобильный, чтобы войти в приложение.
Ждет несколько минут. Готово.
Руками она приводит колеса в движение и выезжает в коридор, который в эти часы уже спит.
Наступает ночь.
Семь лет назад
Черная машина едет по шоссе со скоростью девяносто километров в час. Примерно в пятистах метрах красная машина движется по другой полосе на скорости около ста десяти километров в час. При таких скоростях до их встречи остается примерно девять секунд. В случае, если один из автомобилей вылетит на встречную полосу, время, оставшееся до их встречи, не изменится, а вот последствия будут совершенно иными.
В черной машине царит неловкая тишина: мать чувствует себя подавленной из-за того, что накричала на сына. Она думает, что, как только они вернутся домой, все обязательно уладится, ведь в таком возрасте дети не знают, что такое обида.
В красной машине девочка-подросток грустит, потому что никто не ставит лайки под фото, которое она только что выложила в сеть. Она не понимает почему. Шикарная фотография, где она широко улыбается, стоя рядом с подругой. «Может, – думает она, – надо было надеть кофту с декольте поглубже или облегающую футболку без бюстгальтера, чтобы было видно соски, или выложить ту фотку, где я летом в бикини на пляже». Она еще не знает, что именно эта фотография, которую она опубликовала только что, получит больше всего лайков, потому что станет последней.
Раздраженная женщина за рулем, ее мать, читает сообщения, появляющиеся в групповом чате. Она не может согласиться ни с одним из них, поэтому решает ответить прямо сейчас, одним глазом следя за дорогой.
Фраза слишком длинная, и автокорректор добавляет слово, которое она не собиралась писать. Именно в этот момент, когда она решает удалить лишнее слово и написать все заново, она отвлекается от дороги примерно на две секунды. Их оказывается достаточно, чтобы на скорости сто десять километров в час вылететь на встречную полосу ровно в тот момент, когда приближается черный автомобиль.
Женщина за рулем черной машины яростно жмет на клаксон и пытается уйти от столкновения, поворачивая резко направо, к обочине. Мальчик, сидящий сзади, видит, как внезапно меняется картинка за его окном. Он очень напуган. Но это лишь секундный испуг: смерть окажется намного быстрее страха.