Пока Луна говорила, у меня сжималось сердце. Потому что эта девочка не могла в действительности жить чужой жизнью, не могла оказаться в чужих головах. Она просто рассказывала мне о том, что могут делать нормальные люди и что ей не было суждено пережить никогда. Возможно, она пыталась убедить саму себя.
Это был не первый случай, когда я сталкивалась с подобным поведением у неизлечимо больного человека – создать для себя выдуманную реальность, чтобы убежать от своей собственной.
Тот, кто не был так близок к смерти, никогда не сможет этого понять. Возможно, потому, что большинство из нас не осознают, что у нас все есть. Что мы можем выйти на пробежку, когда захотим, хоть и не делаем этого. Что мы можем перейти реку, прыгая с камня на камень, хотя нам это не интересно. Что мы можем отправиться на прогулку в горы и насладиться природой, хотя у нас нет на это времени. Большинству из нас знаком вкус поцелуев, ощущение бабочек в животе, которые начинают порхать от одного прикосновения, одного взгляда, одного произнесенного шепотом слова. Большинство из нас влюбляются, большинство из нас любят в ответ.
Как разум может защитить тех из нас, кому не суждено пережить ничего подобного? Единственным доступным ему способом – заставив нас поверить, что все это уже было.
Луна продолжала рассказывать мне обо всем, что пережила внутри своей шляпы, пока внезапно не замолчала. Она медленно подняла голову и посмотрела на меня, ища в моих глазах что-то, что помогло бы сохранить ее воображаемый мир. Я поняла это.
– Как давно это происходит с тобой? – спросила я.
– После смерти моей матери. Спустя несколько д-д-дней у меня н-н-начались – так! – сильные головные боли. Как-то утром я проснулась, вся дрожа. К-казалось, словно какой-то великан размозжил мне череп. Когда я открыла глаза, я испугалась по-настоящему: я ничего не видела. Я думала, что ослепла, что – дерьмо! – боль забрала последнее, что у меня осталось.
Это был один из худших дней в моей жизни. В течение нескольких часов я видела только темноту. Потом п-п-постепенно я начала различать тени и вдруг заметила, что глаза как будто открылись внутри моего сознания. Уже ночью, когда совсем стемнело, я начала видеть то, чего никогда не видела.
– В моей г-г-голове постоянно мелькали тысячи образов. Я н-н-не могла открыть глаза от боли. Днем мне нужно было находиться в темноте, но даже так ночью начиналось самое ужасное. Как только я засыпала, мне начинали сниться сны. Я просыпалась, засыпала, снова просыпалась и снова засыпала. И знаете, что самое удивительное? На следующее утро я помнила почти все, что видела во сне.
В первые – так! – дни я сходила с ума, потому что мое тело уже н-н-не могло понять, что реально, а что нет. Я уже не знала, мне это только приснилось или действительно п-п-произошло.
Мне н-н-начали давать лекарства, не понимая, что со мной происходит. Были дни, когда я не могла встать с кровати, едва могла пошевелиться. В конце концов после многих анализов объяснение нашлось: у меня оказалась опухоль в мозге. Но я-то знала, что дело было не только в этом: просто всю энергию м-м-моего тела забирал мой разум, п-п-потому что я проживала жизнь множества других людей.
Слушая ее, я боялась самого худшего. Согласно результатам последних обследований, болезнь достигла той стадии, когда опухоль начинает захватывать все: воспоминания, переживания, даже реальность.
Рак мозга может провоцировать депрессию, галлюцинации, паранойю различной степени тяжести. Мне встречались случаи, когда опухоль прорастала в те области мозга, которые отвечают за восприятие звука. Были и такие, когда опухоль полностью меняла личность пациента.
Если такое происходило с самыми обычными людьми, безусловно, это могло случиться и с такой одаренной девочкой, как Луна.
Мне было страшно, но я старалась сделать все, чтобы она этого не заметила. Я хотела понять ее, хотела узнать, что она чувствует.
– Как эти воспоминания приходят к тебе? – спросила я.
– Как с-с-сгусток энергии. Это как п-п-поток холода или тепла. Я не знаю, как это объяснить.
– Откуда приходит эта энергия?
– Отовсюду и ниоткуда. Я не могу сказать, откуда именно это начинается, и не думаю, что есть какая-то финальная точка. Я просто чувствую, что это проходит через меня.
Она молча посмотрела на меня:
– Мне жаль, но я не м-м-могу объяснить это по-другому.
Она почесала нос, а затем продолжила говорить:
– Несколько месяцев спустя я поняла, что у меня не могло быть с-с-столько мыслей, что они не могли быть только моими, потому что я не переживала всего этого. Они должны были принадлежать другим людям, не мне.
Я стояла молча.
– Это и есть моя правда.
Я не знала, что сказать. Я взяла свою сумку и убрала в нее документы.
– Большое спасибо, Луна, что рассказала. – Я поцеловала ее в лоб.
– До завтра, – сказала она.
– До завтра.
Как и обещала, я вышла из палаты, не задавая вопросов, не осуждая ее. Уже в коридоре, когда она не могла меня видеть, я расплакалась.
Мне хотелось пойти домой, сесть на диван и больше никогда не выходить, но у меня была назначена встреча с директрисой больницы. Она ждала моего отчета о том, как прошли первые два дня. В свое время она предупреждала меня, что придется набраться терпения, что Луна особенная, другая, но теперь я поняла, что было еще много вещей, о которых она мне не рассказала.
Пройдя несколько коридоров, я наконец добралась до ее кабинета. Дважды постучав в дверь и услышав приглашение, я вошла.
Польша
Женщина бредет по вечернему городу. В какие-то моменты, поворачивая за угол, глядя на фасады зданий или проходя мимо площади, она испытывает странное чувство, словно она уже была здесь. Чувство, которое ей совсем не нравится, потому что она его не понимает. Реальность должна подчиняться правилам, думает она.
Вот почему она ищет объяснение, которое все расставило бы на свои места: перед тем как приехать, она долго изучала город, просматривала в интернете туристические путеводители, маршруты и достопримечательности. Возможно, в ее подсознании сохранились образы, которые она теперь соотносит с реальностью.
Она ищет в путеводителе адрес одного из самых посещаемых ресторанов, в котором готовят лучший свекольный суп и пероги – популярные в этой стране вареники из тонкого теста с разной начинкой.
Чтобы добраться до места, понадобится около пятнадцати минут. Несмотря на дождь, здесь очень многолюдно.
Женщина входит, садится за столик у окна, как ей всегда нравилось, и делает заказ. Она снова заглядывает в телефон, чтобы посмотреть прогноз на завтра: будет дождь.
Но она все равно снова пойдет к школе.
Пока женщина ужинает, мужчина наблюдает за ней снаружи, скрываясь под навесом у входа.
В какой-то момент у него возникает искушение войти, сесть с ней рядом и показать фотографию, которую он прячет в бумажнике, ту, что он получил несколько дней назад в странном конверте. Но это бы все испортило. Было бы слишком странно встретиться с ней в двух разных местах за такой короткий промежуток времени. Будет лучше поговорить с ней завтра в том же кафе, конечно, при условии, что она вернется.
Он не собирается входить, но решает подождать там, чтобы узнать, где она остановилась. По крайней мере, чтобы увидеть ее снова.
Директором больницы работает женщина, которой нравятся маленькие радости жизни. Она чувствует себя особенно счастливой, когда вдруг находит в яйце два желтка, когда оживает почти засохший цветок или когда лифт оказывается на ее этаже, когда она его вызывает.
При этом она терпеть не может карандаши со сломанными стержнями, которые все время обламываются. И еще она не любит, когда кто-то оставляет открытыми ящики стола или входит в ее кабинет без предупреждения.
Вот почему она улыбается, услышав стук в дверь.
«Войдите», – говорит она.
Я вошла в кабинет директора.
– Здравствуйте, – поприветствовала я ее.
– Здравствуйте, – ответила она, жестом приглашая меня сесть.
Кабинет был небольшой, чистый, почти без личных вещей.
– Ну, как дела у Луны? – спросила она.
– Честно говоря, я даже не знаю, что ответить, – призналась я.
– Это уже кое-что. – Она рассмеялась.
– Это сложно объяснить. Вы уже давно знаете Луну?
– Да, к сожалению, уже довольно давно. И я говорю так потому, что любое время, проведенное в больнице, – это уже слишком много.
– И, может быть, вы знаете, у нее с головой… – Я даже не знала, как это правильно сформулировать.
Директор пристально посмотрела на меня.
– Она не сумасшедшая, если вы это имеете в виду, – ответила она серьезным тоном.
Мне тут же стало стыдно за свой вопрос.
– Нет, я не об этом, я о том, могла ли опухоль повлиять на нее.
– Понятно. Что ж, как вы, возможно, знаете, опухоль головного мозга может вызвать множество дополнительных осложнений. Если к этому добавить количество принимаемых ею лекарств… – Женщина чуть расслабилась в кресле. – Несмотря на все это, я думаю, что Луна всегда жила в своем мире. Она особенная девочка. Уверяю вас, это самый умный ребенок из всех, кого мне доводилось встречать. И поэтому она обладает необычным воображением.
– Она сказала мне, что может… – Я запнулась на полуслове, потому что даже произнести это казалось невозможным.
– Что она может проникать в сознание других людей и жить их жизнью, – перебила она, улыбаясь.
– Именно.
– Не стоит придавать этому слишком большое значение. Эта девочка каждый день переживает то, чего не выдержали бы многие взрослые. В конце концов, ее сознанию просто необходимо место, в котором можно было бы спрятаться. Как думаете, сколько раз она спрашивала себя: почему я?
Поэтому мы должны попытаться отнестись к ней с пониманием. Что такого, если она говорит, что может читать мысли? И что изменится, если завтра она скажет, что может летать? Или если на следующей неделе сообщит нам, что умеет разговаривать с животными?