– С огоньком, значит? Да? – Ирка улыбалась.
– Ты – точно с огоньком!
– Ой! Да подожди, Андрюш! Ну пусти. Прибраться надо, и вообще, где наша Зайка?
– А Ослик?
– Ослик спит вовсю. Поищи Зайку, а то она такая мелкая – хорошо хоть светленькая, видно ее.
– Ир, скажи… А ты… ты не жалеешь? Что отказала Чембарцеву? Жила бы сейчас в Швейцарских Альпах…
– Опять ты за свое! Вот любитель пилить опилки! Я никогда ни о чем не жалею, потому как – бесполезно.
– Нет, но все-таки? Не из-за того, что деньги немереные, а из-за него самого?
– Из-за него самого? Не знаю… Все-таки он мне в отцы годился, а то и в деды… Но, пожалуй…
– Что?!
– Ну, если б он так не тыкал мне в нос своими деньжищами, я могла бы… наверно… пожалеть его.
– Пожалеть?
– Ну да. По-женски. Как тебя Варька пожалела.
Андрей охнул, поперхнулся, закашлялся и покраснел – прямо до слез! Ирка постучала его по спине:
– Эй, ты что?! Дать воды?
– Нет… ничего. Это я так… от неожи… от неожиданности. Откуда ты знаешь-то?! Я ж не рассказывал тебе! Неужели она…
– Да нет, я сама догадалась. Варька ни словечком не обмолвилась. Я вовсе не собиралась тебе говорить, а то опять распереживаешься, но как-то само вырвалось.
– И как ты догадалась?! Это что, заметно со стороны?
– Нет, что ты! Совсем не заметно. Но я почему-то сразу поняла, как только Варьку увидела. Нет, не так! Сначала я приревновала. И сама удивилась. А потом вдруг пришла эта мысль, что она могла… тебя пожалеть.
– Ну да, так и было. Всего один раз. Я после смерти Тани… в общем… слетел с катушек. Ну и… Короче, она меня спасла, Варька…
После похорон, на которые приезжали и Танины родители, и Макс с Ниночкой, Андрей остался совершенно один. Макс ему звонил, конечно, звал к себе. К сороковому дню Андрей совершенно отчаялся. И поехал в Филимоново. Вошел на участок: дом стоит, а Тани нет. Сжечь его, что ли, к чертовой матери?! Стоял, думал, вспоминал. Казалось: если б Таня умерла прежняя, ненавидящая – легче было бы, правда. А потерять ее – после того как нашел! Настоящую Таню! Которая любила его! И которую он снова полюбил…
Всего три года в любви прожили!
Три года – из пятнадцати…
Долго он стоял у дома, потом ноги не выдержали – опустился на колени, сел.
Пошел дождь, потемнело совсем, похолодало.
Дождь перешел в мокрый снег.
Андрей лег на землю, прямо в лужу – лег, свернулся клубком и начал умирать. Он это чувствовал – как утекают постепенно силы, как скукоживается сознание, как наступает тьма. Как душа отлетает…
– Андрей! Тебе плохо?! Да что ж это! – Голос доносился откуда-то издалека, из очень далекого далека. Варька пихала его, толкала, трясла: – Ты что, пьян, что ли?! Вставай, слышишь?! Вставай же ты! Я не подниму тебя, не дотащу! Ах ты горе какое!
Она приехала с работы, увидела машину Андрея, подумала: зайдет, значит. Поела, дела какие-то переделала. Поздно уже, темно. Решила – уехал. Но выглянула все-таки за калитку: машина стоит, Андрей так и не зашел! Ночь на дворе, погода мерзкая. Где ж он? В доме? Что там делать-то – без света, без тепла? Испугалась, вернулась за фонариком, побежала на тот участок – и наткнулась на его почти бездыханное тело, лежащее в луже – еще чуть, и захлебнулся бы!
Кое-как она подняла Андрея, повела к дому, втащила на крыльцо, потом в комнату, усадила, начала снимать куртку, ботинки, мокрые насквозь джинсы… Он все заваливался, тогда Варька с силой ударила его по щекам – раз, другой! Очнулся, слава богу. Налила ему ванну, принесла водки, заставила выпить, уложила в постель. От горячей воды и водки Андрею почему-то стало чудовищно холодно, он дрожал, не переставая, и тогда Варька разделась и легла рядом с ним: обняла, согрела и утешила. Как умела. Утром Андрей проснулся как новый. Не чихнул, не кашлянул! Только не мог смотреть Варьке в глаза – а она вела себя так, как будто ничего такого и не случилось, все как всегда. Съел огромную яичницу, выпил кофе и вздохнул:
– Варь…
– Андрюш, не надо, – сказала Варька, не оборачиваясь. – Просто не будем об этом говорить, и все.
– Спасибо. Вот что я хотел сказать.
– Пожалуйста! – Она повернулась, села напротив, взяла пирог, откусила. Андрей смотрел.
– Ну ладно, перестань! Все нормально.
– Варь, а может быть, ты… Ну, мы с тобой… И Таня так хотела… А?
– Андрюша! Никаких нас с тобой нет. Нет – и не будет, ты сам это прекрасно понимаешь. Я люблю Глеба. Безнадежно, знаю. Я, может, попытаюсь как-нибудь… пристроиться. Но не с тобой. Я к тебе слишком хорошо отношусь, понимаешь? Мне нужен кто попроще, чтобы бросить было не жалко, если вдруг чудо случится! Потому что я сразу к Глебу уйду, сразу. При первой же возможности. А ты страдать будешь. И я. Лучше так, как есть. Будем друзьями, и все. А ты найдешь себе женщину, я уверена. Обязательно найдешь…
И вот – нашел же!
– Андрюш, ты не переживай, – сказала его женщина. – Это все только вас с ней касается. Ты совсем не обязан мне об этом рассказывать, я ж сама догадалась. И Варьке я только благодарна: если б не она, что бы с нами было?! С тобой и со мной?
– Ну да, верно…
– А ты что, теперь ревнуешь меня к Чембарцеву, что ли? Его же на свете нет!
– Да, чувствую, это мне крупно повезло, что он умер, а то… так бы я тебя и видел!
– Ой, вы подумайте! Он меня и правда ревнует! Какая прелесть! – Ирка чмокнула его в губы. – Андрюш, ты иди отдыхай, ладно? А я приберусь и посижу тут немножко. Мне надо побыть одной.
– Хорошо-хорошо! – Раньше Андрей пугался, когда слышал это: «Мне надо побыть одной!» Думал: обиделась или нездорова, но потом понял, Ирке действительно нужно немножко посидеть в одиночестве и тишине, чтобы восстановить силы. Иногда она проводила «в затворе», как они стали это называть, всего минут десять-пятнадцать, а порой и час. Ну что ж, надо так надо.
Он пошел разыскивать Зайку и нашел в туалете, где кошечка важно восседала в лотке, задрав хвост, потом быстро закопала лапкой, что наделала, и посмотрела невинным взглядом.
– Молодец! – похвалил Андрей. – Умница! Хорошая девочка! Красавица!
Зайка дернула крошечным хвостиком и с независимым видом прошествовала мимо Андрея походкой манекенщицы, обронив на ходу небрежное: «Мрряв!» – сама, мол, знаю, что умница и красавица! Но Андрей хлопнул в ладоши, и Зайка подскочила, изогнула спинку, задрала хвостик и поскакала боком на вытянутых лапках, Андрей хлопнул еще раз, и она галопом помчалась в глубь квартиры. Когда Ирка пришла к Андрею, он лежал с книжкой Чембарцева в руках, а Зайка спала у него на животе.
– Это что ж такое?
– Ир, она сказала, что хочет спать только так, правда! Я ей устроил домик на кресле – нет, ни в какую. Тут, говорит, мягче и теплее!
– Прямо так и говорит? – Ирка скользнула к нему под бок, и Зайка сонно приветствовала ее: «Мрр-мрр!»
– Это ж надо, какая кошка разговорчивая! – прошептал Андрей, откладывая книгу.
– Мррря! – тут же откликнулась Зайка.
– Все, конец спокойной жизни! Нет, Ир, ты подумай: в квартире четыре комнаты! Четыре! И кухня! А мы все здесь в кучке! С кошками и Осликами! Никакой тебе свободы действий, а?!
– Подожди, Ослик чуть подрастет, в детской будет спать.
– Может, еще и собаку завести? Для полноты картины?
– Ты подожди с собакой. – Ирка прижалась поближе и пощекотала ноготками его живот. – Что-то мне такое мерещится… странное! Вроде как я опять… беременна.
– Как?!
– Но ты не радуйся раньше времени, может, и нет ничего. Я проверюсь сначала.
– Ы-ы! – сказал Андрей. – Хочу Асеньку!
– Ты прям как Ослик: ы-ы!
– Так счастье ж! Правда?
– Правда. А вот что-то ты такое про огонек намекал, забыл?
– Да я уж устал ждать, когда ты «из затвора» выйдешь!
– Взгляни только, где там котенок, а то придавим ненароком…
– Я ж говорю, никакой свободы!
Котенок оказался в кресле, в гнездышке, сооруженном Андреем, а они и не заметили, когда Зайка туда перебралась. Услышав свое имя, она сонно муркнула и на секунду приоткрыла хитрый желтый глаз…
– Ну вот! – Андрей еще раз поцеловал Ирку и повернулся на спину. – Я ж говорю – огонек! А то вышла бы за мильёнэра, прозябала бы сейчас в Швейцарских Альпах…
– Это что, ты теперь меня всю жизнь мильёнэром попрекать будешь?! Ну вообще! А хочешь, я картину верну? Слушай, а она вообще дорогая? Как ты думаешь?
– Она бесценная. Как и ты! – быстро сказал Андрей и еще раз поцеловал Ирку. – Хочешь, расскажу про миллионера, или ты спать будешь?
– А ты что, уже всю книжку прочел?!
– Так, по диагонали пробежался. Только историю с Валечкой – подробно.
– Ну и как, очень страшно?
– Да, впечатляет.
– Андрюш, ты мне в общих чертах расскажи, чтоб я знала, чего ожидать! А то я читать боюсь!
– Вот я так и подумал, что забоишься. Знаешь, его история довольно типичная для того времени. Отца арестовали в 1937-м, мать даже расписаться с ним не успела, впрочем, на ее счастье, потому что не тронули. В эвакуации были в Средней Азии, а в 1946-м мать Чембарцева умерла от тифа, и он попал в детдом. Его разыскала сестра матери, это от нее он узнал про родителей. Но забрать мальчика она не могла, так что остался в детдоме. Потом ПТУ закончил, работал на ЗИЛе, там же с Валечкой познакомился. Он в общаге жил, а у нее комната была в коммуналке. Поженились, ребенка ждали. Тут-то вся жизнь и поломалась. Дальше Чембарцев, видно, не успел надиктовать, но мне Борис немножко рассказал, хотя сам и половины не знает. Чембарцев не особенно откровенничал.
– А он правда сидел?
– Да, два раза. Первый раз за драку, совсем молодым. Он после смерти жены здорово пил, как я понял. Вот и загремел. А второй раз сел уже по другой статье. Его как-то к теневикам вынесло…
– К теневикам?
– Теневая экономика, подпольные фабриканты. Не знаешь? Были такие в СССР.
– Нет!
– Девчонка! Ничего ты не знаешь! Чембарцев слесарем был, и хорошим. Сначала станки налаживал у какого-то трикотажного короля…