только благодаря губернатору Флориды – брату президента – Верховному суду штата, легислатуре, Федеральному верховному суду и конгрессу Соединенных Штатов, возникает подозрение, что все происходящее надуманно и преувеличенно.
– Когда смотришь видео с Терри, – сказала Кэрол, – становится очевидно, что все это срежиссировано. Отключить аппарат искусственного питания – убийство.
– О господи, – не выдержал Джексон, – это вынужденные меры! Все равно что прихлопнуть комара. Только у комара больше мозгов.
– Меня удивляет другое, – поделился Шеп, – это то, что происходит с прессой все эти месяцы. Никто ни разу не упомянул, сколько стоило держать эту женщину на аппаратах целых пятнадцать лет.
– Да, и прибавь сюда еще расходы на адвокатов, судебные издержки и прочие траты на всевозможные бюрократические инстанции, – поддержал его Джексон. – Получается, одно растение в доме во Флориде может стоить миллионы, десятки миллионов – возможно, и сотни миллионов.
– И что? – Кэрол поочередно оглядела всех собравшихся. – Что это значит? Что это за цена?
– Мы же говорим о человеческой жизни, Джим! – поддразнил Джексон, но Глинис не улыбнулась.
– Это вас не касается? Сколько стоит человеческая жизнь?
– Все не так просто, – сказал Шеп. Джексон обратил внимание, что друг был готов пойти на попятную, но старался придерживаться выбранной линии. – Не все так однозначно. Чтобы спасти ребенка в Африке от диареи, требуется пять долларов. Приблизительно два миллиона детей умирают от этой заразы ежегодно. Если взять все деньги, которые потребовались на поддержание жизни Терри – если это можно назвать жизнью, – и передать их Африке, то, уверен, можно было бы спасти всех детей, скончавшихся в этом году.
– Но никто бы не потратил деньги в Африке, верно? – Глаза Глинис сверкнули. – Кого еще ты готов убить, чтобы сохранить деньги?
– Никого, Глинис. – К его чести стоит заметить, что он твердо выдержал взгляд жены. – Ты права, деньги в любом случае не попали бы в Африку.
Джексон решил рискнуть:
– Вопрос в том, кто эти сумасшедшие евангелисты, которые устроили шумиху вокруг спасения Шиаво – этого сто семидесяти фунтового младенца? Те же люди, которые выступают за смертную казнь. Ратуют за поддержку военных конфликтов за пределами страны. Будь это в их силах, они бы прокрутили время вспять, и мы не смогли бы контролировать рождаемость вне брака. Они против исследования стволовых клеток, потому что при этом используются микроскопические частички эмбриона, который в любом случае служит расходным материалом. Они за финансирование медицинских страховок для детей, а об их родителях думают меньше меньшего. В истерике кричат о педофилах типа Майкла Джексона, но внимания не обращают на изнасилования женщин, вынужденных рожать тех самых детей, о которых они так заботятся. Продолжать? По-моему, все ясно. Им плевать на взрослых.
Атмосфера стала накаляться. Кэрол никогда рьяно не отстаивала своего мнения, но этими словами он задел ее за живое.
– Это потому, что взрослый человек в состоянии сам за себя постоять, – произнесла она ледяным тоном.
– Только не в схватке с этими людьми!
– Эти люди борются за права слабых.
– Предпочитают иметь дело с более слабыми, – продолжал Джексон. – Никакого сопротивления. Они используют маленьких для решения своих больших проблем.
Кэрол округлила глаза.
– Дело в том, что мы понятия не имеем, что происходит с Терри Шиаво, возможно, она живет богатой внутренней жизнью. Сны, воспоминания. Вероятно, она чувствует присутствие близких и по-своему общается с ними. Ее муж не имеет никакого права распоряжаться ее судьбой, если он вдруг полюбил кого-то и решил избавиться от жены.
– Не могу не согласиться с Кэрол, – сказала Глинис. – Мы не можем судить о том, какой жизнью живет человек, даже если нам кажется, что он уже вообще не живет. Мы же имеем права ошибаться. Всякое случается. Никогда не знаешь, на что готов пойти, когда нет альтернативы.
Помогая убирать со стола, Джексон с волнением вспоминал завершение дискуссии. Их мнения, как и во всем обществе, резко разделились. Шеп и Кэрол оказались сентиментальны (они бы назвали себя сострадающими), а Глинис была по большей части на стороне Джексона. Они обладали большей практичностью (те двое сказали бы черствостью). А как Глинис оспаривала возможность продления жизни для женщины, которая давно вела жизнь созерцателя и которая – знает ли она, что изображение ее одутловатого лица имбецила красуется на первых полосах всех газет, – скорее сошла бы в могилу, чем захотела иметь одну из своих фотографий. Что ж, Шеп, должно быть, не ошибался. Рак не меняет людей.
* * *
К тому моменту, когда они раскладывали по тарелкам слоеный торт из кондитерской, появились способность к здравомыслию. Казалось, все вспомнили о причине сегодняшнего ужина; перевалило за полночь, и до операции Глинис оставалось около полутора суток. Они должны поддержать ее. Она выглядела уставшей, и Джексон стал готовиться к финальному акту, когда она сама к нему обратилась.
– Джексон, ты не думал о том, с какими материалами, содержащими асбест, вы с Шепом могли работать в начале восьмидесятых?
– Я действительно много об этом думал, но…
– Мы с Джексоном это обсуждали, я же тебе говорил, – произнес Шеп сладким голосом. – Может, забудем об этом?
– Эй, я не против, – сказал Джексон.
– Я против, – возразил Шеп.
– Если бы компании поступили так с вами, – настаивала Глинис, – вы смогли бы просто так забыть об этом?
– Это могло случиться с каждым из нас. – Шеп едва сдерживался, чтобы не сорваться на крик. – И если верна твоя теория о том, как могут передаваться частицы, то каждый за этим столом мог заболеть. Думаю, прежде всего стоит думать о выздоровлении.
– Одно дело, если бы я упала и свернула себе шею, – стояла на своем Глинис. – Или курила всю жизнь, зная, что это вредно, и заработала рак. Всему виной то, что кто-то поставлял на рынок вредные продукты только ради наживы. И эти люди должны платить.
Шеп с досадой оглядел гостей. Они были близкими друзьями и знали друг друга десятилетия, однако ему было неприятно, что они становятся свидетелями семейной сцены.
– Я знаю, что это несправедливо, – мягко начал он, – но только тебе одной придется расплачиваться за это, Гну, даже если ты выиграешь судебный процесс.
– Люди, для которых все решают деньги, могут быть наказаны, только если должны будут их отдать, – сказала Глинис. Для больного человека, активно проведшего вечер, она говорила на удивление страстно. То, что Джексон проявлял интерес к ее навязчивой идее, придавало ей сил. – Существуют юристы, специализирующиеся именно на случаях мезотелиомы, их объявления есть в Интернете. Асбест – их ежедневная практика, все их дела основаны на случайностях. К тому же их услуги не будут стоить нам ни цента, если именно это тебя беспокоит.
Джексон редко видел Шепа теряющим контроль над собой. Сейчас же на его щеках заходили желваки, серебряную вилочку он сжимал, как оружие.
– Повторяю: данные о закупках за то время не сохранились. Я разговаривал с Погачником. Я тщательно проверил все подозрительные материалы, с которыми мы могли работать в «Наке». Все фирмы в некоторой степени известные. Но лишь в некоторой степени, и они никогда не согласятся на перекрестный допрос в суде. У меня нет, – нет, Глинис, – доказательств, что я работал с какими-то конкретными материалами определенных производителей, которым мы можем предъявить иск.
Джексон подумал о том, сколько раз Шеп произносил эту речь. Глинис вела себя так, словно слышала все это не впервые, из чего он сделал вывод, что это далеко не первый разговор.
– Когда ты покупаешь материалы, тем более с которыми будешь работать профессионально, ты обязан полностью доверять производителю! Так же, когда покупаешь буханку хлеба, ты должен быть уверен, что туда не подсыпали мышьяк! В кузнице я соблюдаю определенные правила, чтобы избежать выделения вредных веществ или чтобы кусок серебра не взорвался у меня в руках! Я…
Она внезапно замолчала. На лице появилось выражение предельной собранности. Она чуть качнула головой, отвернувшись в сторону, и наморщила лоб.
– И почему мне сразу не пришло это в голову, – сказала она. – В художественном училище. Пайка блоков. Тигли для литья и прокладки, которые мы тогда использовали. Термостойкие рукавицы. Я почти уверена, что в них содержался… асбест.
– Почти уверена, – нервно повторил за ней Шеп. Для человека, которому жена только что дала шанс избежать обвинения в непреднамеренном убийстве, он выглядел слишком спокойным.
– О да, уверена, совершенно уверена. Возвращаясь в прошлое, я вспоминаю, как учитель мимоходом упомянул его. Но студенты вынуждены работать с тем, с чем велят. И мы – мы доверяли.
– Но ты не можешь подать в суд на училище, – сказал Шеп. – Ты говорила, что «Сэгваро арт скул» закрылась много лет назад.
– Да, но поставки всех материалов осуществлялись одной фирмой. Я прекрасно помню их логотип на блоках. Прокладки для тиглей были упакованы в картонные коробки, как виски высшего качества, только большего размера. Логотип черный с зеленым. Рукавицы были кремового цвета с маленькими розовыми цветочками и зелеными веточками. Наверняка эти товары уже не производят или из них удален асбест, но ведь компания до сих пор существует, я только в прошлом году заказывала у них товары. – Глинис сидела с таким видом, словно на нее снизошло откровение свыше, как Дева Мария после явления архангела. – Фирма называлась «Фордж крафт».
– Все это очень странно, – сказал Джексон по дороге домой. Машину вела Кэрол, которая после символического бокала шампанского пила только содовую. Она была из тех людей, которые могут остановиться в любой момент, если это необходимо, и он чувствовал себя немного виноватым – назовем это экспансивность, – поскольку редко мог поступить так же.
– Что? – Ее ледяной тон был связан с тем, что он, по ее мнению, выпил слишком много. Поэтому ей приходилось заниматься его проблемами, как она занималась и Фликой. Неудивительно, что за ужином ее муж так рьяно выступал за права взрослых. Кэрол тоже была вполне взрослым человеком, и он иногда задавался вопросом: в чем она видит радость жизни?