Тем не менее вид из окна был прекрасен. Аэропорт Чака-Чака и порт Мкоани соединяла асфальтированная дорога, позволяющая ехать с достаточной скоростью, чтобы картинки за окном быстро сменяли одна другую: деревья, ветки которых склонялись под тяжестью папайи, чья форма напомнила Шепу отвисшие яички его отца, еще не созревшие манго показались похожими на фасоль лима, а шарики плодов хлебного дерева заставляли вспомнить об игольчатых морских минах. Судя по любопытным взглядам женщин в ярких накидках кангас, шедшим по обочине, движение на дорогах не было оживленным. Шеп внимательно изучал местные здания, прикидывая, стоит ли строить имение Накеров из бетонных блоков, из которых построены современные дома, или последовать примеру местного населения и использовать для строительства более традиционные методы – глиняные стены на деревянном каркасе и крыша из пальмовых листьев. Такие дома, по утверждению водителя, могли простоять лет сорок и отлично сохраняли прохладу внутри. По мере их приближения к порту по краям дороги стали появляться плетеные циновки от зеленовато-болотного до темно-коричневого цветов. Их становилось все больше – на окраине города они были уложены сплошным ковром и даже вылезали на проезжую часть – салон автомобиля наполнился ароматом свежего тыквенного пирога. Гвоздика, выложенная на солнце для просушки. Глубокий вдох, и Шеп удовлетворенно откинулся на спинку сиденья. Последующая жизнь началась.
Номер люкс за 1250 долларов в сутки, расположенный в отдалении от остальных бунгало, гарантировал уединение и тишину, однако был не тем местом, где Шеп хотел бы остаться навсегда. С такими ценами курорт просуществует не более двух лет, хотя стоит отметить, что атмосфера роскоши очень способствовала полноценному отдыху: отменное питание, доставляемое в номер, банные полотенца размером с простыню из высококачественного египетского хлопка, а также полный комплект необходимых вещей, о которых Шеп даже не подумал: широкополые соломенные шляпы, шампунь с экстрактом сандалового дерева, органический чай с гибискусом, средство от насекомых, противомоскитные пластины, пляжные сумки и журналы «Нэшнл джиогрэфик» с выпусками «Птицы Африки», и, разумеется, нельзя не упомянуть о бутылке охлажденного шампанского, ожидавшей их в номере.
Именно шампанское вдохновило его на принятие незамедлительного решения, что делать с Фликой, давление которой сильно поднялось при столь жаркой погоде. Бассейн во дворе был тем же ведерком для вина, только большего размера – отличное место, где девочка может спокойно плескаться в прохладной воде весь день. Изучение с маской и трубкой красот рифа, уроки подводного плавания, катание на скоростном катере в предрассветной прохладе, когда дельфины разрезают плавниками водную гладь, сможет увлечь Зака, и он перестанет, наконец, ныть, что ему нечем заняться; как только сын вошел в бунгало, сразу достал компьютер, видимо решив, что пот, струящийся по лицу, – ломка из-за долгого отказа от пользования Интернетом. Отец мог погрузиться в газеты и развлекать себя сам, однако он сразу же занял место на шезлонге в тени и разделся до трусов. Потягивая шампанское, он наблюдал, как даос и мтумбис медленно проплывали вдоль линии горизонта, и, казалось, был совершенно счастлив возможности избежать жалкого существования в четырех стенах «Твилайт Гленс» с неизменной «Нью-Йорк таймс». Вместо этого он извлек Рут Ренделл и Уолтера Мосли, которые сын предусмотрительно припрятал в своем чемодане – огромный выбор подобных художественных произведений пропадал сейчас в доме Гэбриэля Накера на Форест-стрит. Подробно исследовав номер и ванную, поиграв с душем на улице, вскарабкавшись на второй этаж и рассмотрев шторы из мангровых косточек, Хитер натянула купальник и ринулась в океан. Кэрол не спускала с нее глаз, но начался отлив, и Хитер шла уже минут десять, а вода не доходила ей выше колена. За первый час, проведенный на Фунду, Хитер сделала больше физических упражнений, чем за последние десять дней, что они прожили вместе.
Шеп уложил Глинис на мягкий белый матрас под балдахином. Услужливый официант принес высокий стакан со свежевыжатым соком маракуйи и соломинку, по его просьбе, кроме того, он убедил жену сделать пару глотков шампанского из его бокала. Шеп решил загладить тяжелое для нее расставание с велюровым домашним костюмом – единственным, что могла выносить ее кожа последние месяцы, – и надел на нее легкое муслиновое платье, которое нашел в магазинчике при отеле. Глинис провела рукой по идеально гладкой, без единой складки, простыне и, подняв голову, оглядела собранную москитную сетку.
– Вот и мое смертное ложе, – произнесла она, на удивление буднично.
– Куда лучше того гнезда из пледов и одеял на Крессент-Драйв, правда? И здесь нам не надо платить, чтобы прогреть комнату до девяноста градусов.
Она улыбнулась:
– А как мне быть без кулинарного канала?
– Рецепты, которые я нашел в Интернете, подойдут? Рыба ваху на гриле, тайский салат с говядиной, запеченное лимонное суфле. Ты живешь в окружении рецептов кулинарного канала.
– Хм, это здорово, Шепард. Хоть дорога и была ужасной.
– Я знаю. Я знал, что так будет.
– Я бы еще раз такого не вынесла. Избавление от необходимости возвращаться – одно из преимуществ билета в один конец.
– Для меня это тоже поездка в один конец.
– Ты так уверен, что останешься здесь? – Это было первое с ее стороны проявление беспокойства о Шепе. О его Последующей жизни. Жизни без Глинис. – Все же это несколько часов на самолете.
– Я был уверен в этом еще до того, как остановились пропеллеры самолета. А по дороге в Мкоани… Они здесь много работают. У многих есть мобильные телефоны, но все вокруг так примитивно. Повозок и велосипедов больше, чем машин. Захотелось рыбы – иди поймай. Хочешь банан – сорви. Меня это устраивает. А ты видела мужчин на обочинах – ремонтируют старую обувь, возятся с древними велосипедами, разбирают холодильники? Я так устал оттого, что в Штатах мне постоянно твердили, что ремонтировать невыгодно, проще купить новую вещь. На Пембе импортные товары стоят дорого, труд дешев, а люди бедны. Поэтому они ремонтируют вещи, и те продолжают им служить. Это больше соответствует моему характеру. Это же рай для мастера. Возможно, я начну понимать жизнь. Не думаю, что я когда-то понимал ее.
– Наверное, я тоже не понимала, – грустно сказала Глинис. – Была поглощена… Ты не художник, но в моем деле вещи могут казаться такими… противоречивыми. Находиться в противостоянии не только со всем миром, но и с тобой. Терзания по поводу того, что не создал ничего стоящего. Возможно, Руби права. Надо работать, делать одну вещь, потом другую. Все очень просто. В принципе нет большой разницы с мастером, который занимается ремонтом. Если бы я понимала это с самого начала.
– Какой смысл сейчас думать о том, какие столовые приборы ты сделала, какие нет? Забудь обо всем. Посмотри вокруг. Разве все это имеет значение?
Веревочные шторы покачивались на ветру, косточки легонько постукивали, касаясь друг друга. Мартышка-верветка отважилась спрыгнуть на стол и утащила наполовину недоеденный сэндвич Гэба. Солнце спустилось совсем близко к горизонту, затухающие лучи окрасили все вокруг в нежный цвет выдержанного рислинга.
– Нет, не имеет, – сказала Глинис. – В этом воздухе есть нечто томное. Здесь вообще сложно представить, будто что-то имеет значение.
– Я скажу тебе, что единственно важно. – Шеп с тоской посмотрел на жену. – Нам надо было переехать сюда в 1997-м.
За следующие несколько дней – они казались вечностью, хотя прошло меньше недели, – Глинис почувствовала себя бодрее, и он было решил, что Филипп Гольдман ошибся в своих прогнозах. Они долго гуляли по пляжу, собирали причудливые ракушки. Наблюдали, как крабы прячутся в свои норки, птицы порхают над деревьями, стаи рыб выпрыгивают из воды рядом с пирсом и тут же ныряют обратно, рассекая рябь на поверхности и заставляя брызги взметаться вверх. Ближе к вечеру, когда безжалостно палящее солнце, смилостивившись, становилось ласковым, он брал жену за руку, и они заходили в море, ступая по чистому мягкому песку, играя с волнами прогревшейся за день воды.
В просторной душевой кабинке из дерева, устроенной на улице, он тщательно намылил ее тело, чтобы смыть соль с кожи, и промыл ступни, чтобы между пальцами не осталось ни одной песчинки. Освоившись в местном магазинчике, перед ужином он купил ей платье-рубашку из почти прозрачного хлопка и индийский шарф на голову. Чтобы ей не мешали москиты, он помазал ей за ушами специальным пахучим маслом, которое вполне можно было использовать как духи. На закате они вышли на пирс и устроились в баре, где Глинис неожиданно, без всякой причины заказала сложный коктейль с водкой и папайей. Возможно, не стоило пускаться во все тяжкие, но близко подкравшаяся смерть дает ощущение полной свободы, одно из того, что не имеет уже никакого значения, – потребление алкоголя.
У Глинис появился аппетит, за ужином она отломила несколько кусочков киша с лангустами, наколола на вилку несколько колечек кальмара и попробовала немного королевского горбыля из его тарелки. Они вспомнили свои давние исследовательские поездки; Глинис сказала, что Пемба напоминает ей о бухтах в Пуэрто-Эскондидо на побережье Мексики. («Напомни мне, – сказал Шеп, – что было не так, как ты хотела, в Пуэрто?» – «Слишком много американцев, – ответила Глинис».) В конце она спросила о его планах – какой дом он хочет построить и где. На третий день она даже заметила довольно игриво:
– Ты не монах по натуре. Я должна знать. Поскольку она остается… Ты считаешь Кэрол привлекательной?
Шеп был не настолько глуп, чтобы решить, что его жена решила выступить в роли свахи. Обладая собственническим и эгоистичным характером, она до последней недели не допускала мысли, что муж переживет ее. Поэтому у него был единственный вариант ответа:
– Ни в малейшей степени.
– Ты уверен? – подзадоривала его Глинис. – Она была первой красавицей в Северном – а теперь уже в Южном – полушарии.