В деревню мы приехали уже затемно, потому что пришлось немого поплутать между горами. Но, нас ждали, а поэтому мы заселились без проблем и проволочек. Поужинав заваренной кипятком рисовой лапшой с семью приправами и запив еду апельсиновым и манговым соком, мы разбрелись по разным спальням и я, лично, сразу, как только разделся лёг, отрубился. А отец, слышал я засыпая, ещё плескался в душе. Ну, да, он не рулил двести километров по незнакомой дороге с левосторонним движением и не сажал самолёт.
Ночью в мою комнату пришла Тиэко и, разбудив меня, сказала: «мне страшно» и забралась под моё одеяло. Она тут же обняла меня, прижалась горячим телом и принялась целовать. Брекетов у неё уже не было, поэтому целоваться с ней было безопасно и безумно приятно. Однако, я воспротивился.
— Ты, это, прекращай, а. Что я тебе железный? — проговорил я через прижатые ко мне её губы. Получилось не очень внятно, но она поняла, потому, что опустила руку вниз и скользнула ладонью под резинку. Ладонь у неё тоже была тёплой. Терпеть не могу холодные руки и холодные подошвы ног.
— Ты чего? Сумасшедшая! — проговорил я.
Тиэко сбросила с меня одеяло и, сев на мои ноги, стянула с меня трусы, а я, паразит такой, даже приподнял над кроватью свой зад, чтобы ей, значит, было легче стаскивать, да… Ну а какой бы дурак мужского пола отказался от того, чтобы его раздевала девушка.
Ну и я положил руки на её трусики, из которых она вывернулась змейкой.
— Может не надо? — спросил я, сделав над собой последнее усилие, держа Тиэко за бёдра.
Она опустила свою правую руку себе между ног взялась за мою восставшую плоть и присела. Я не стал её сдерживать и она, тихо вскрикнув, затихла. А я подумал, что у отца очень чуткий сон. Он всегда жаловался на это и мы с мамой старались вести себя тихо, когда он отдыхал. А тут…
Постанывая, Тиэко прижалась ко мне грудью и стала потихоньку двигать сначала ягодицами, а потом тазом. Я же, опасаясь фиаско, попытался расслабиться и стал думать о завтрашнем катании на лыжах и вспоминать рекламную брошюру, лежавшую в холе этого домика. Мой половой орган вдруг плотно сжало несколько раз, девушка застонала и задрожала. Её ягодицы вместе с моими руками задвигались вперёд-назад словно что-то размешивая в себе и я не смог удержать семя.
— Да и чего ради? — подумал я, расслабляясь и получая несравнимое ни с чем удовольствие.
Тиэко не покидая позицию, прильнула своими губами к моим и стала жарко целовать. Она то и дело повторяла:
— Спасибо-спасибо-спасибо…
И целовала, целовала, целовала…
— Теперь ты мой законный муж, — наконец сказала она.
— С чего бы это? — спросил я улыбаясь.
Мне, сейчас было так хорошо и спокойно, что я, в принципе, был готов на женитьбу. Но чего это она так вдруг решила?
— Мы же с тобой не зарегистрированы.
— А и не надо. Тебя мой отец усыновил, как своего зятя. Это древние традиции, предписанные богами. Он и в храм Аматерасу жертву приносил. И меня водил. Так, что мы с тобой с самого начала были как муж и жена, только не хватало последней жертвы, жертвы крови и жертвы мужского семени. И вот сегодня я пролила кровь, а ты отдал мне своё семя. Теперь перед богами мы совсем соединились.
— Вот, как? — усмехнулся я. — Без меня, меня женили?
— Ну, перед богами, это не перед государством, — подумал я.
Глава 20
Нам с Тиэко терять уже было не чего и ночь не пропала даром. Судя по не выспавшемуся лицу и отец тоже провёл остаток ночи не сомкнув глаз. Добила отца фраза Тиэко, когда она вышла в холл, где сидел мой мрачный папа.
— Доброе утро папа Васа, — сказала Тиэко по-русски.
Папа поперхнулся чаем и закашлялся, когда из той же комнаты вышел и я.
— Доброго денёчка, кхе-кхе, — выдавил из себя отец, глядя в чашку с кофе.
— Доброго утра, па, — поздоровался я. — Ты не нервничай. Так получилось. Девушке не спалось. Сильно переживала за отца.
— А что с ним не так? — сказал отец, продолжая хмуриться.
Я не стал вдаваться в подробности и сообщать, что Тадаси и сам якудза, а просто сказал:
— У него серьёзные проблемы с мафией. Поехал разбираться, кто подстроил нам авиакатастрофу. А в разборках, сам понимаешь, не известно, кто останется живым.
— А-а-а… Поэтому она всю дорогу плакала? — сменил гнев на милость отец. — Но ты, всё-таки поясни отцу, что это ночью было?
— Ну, ты же помнишь, что Тадаси сделал меня вроде как подставным наследником. Но это у них называется что-то типа «принятый в семью зять». Зятем можно долго не становиться, на что я и рассчитывал, а тут, видимо, ему нужны и настоящие наследники. Вот он и разрешил Тиэко распрощаться со своей девственностью.
— Ты вообще понимаешь, что ты говоришь отцу?
На него больно было смотреть. Он никогда не терял лицо, а тут вдруг «потёк».
— Тебе сколько лет? Тебе шестнадцать лет!
— Будет семнадцать в марте.
Отец махнул рукой и глубоко задышал.
— Пап, если ты о детях и женитьбе, так у японцев алименты платят только по брачному договору. А мы с Тиэко официально не женаты. Наш брак — это древние самурайские традиции и к реалиям этой жизни никакого отношения не имеют. Да и деньги есть и у меня, и у Тиэко, и у Тадаси, и у их деда-губернатора Токио. Какие проблемы? Нужен им наследник, — так и нате вам.
Отец уставился на меня, непонимающе хлопая глазами, потом снова нахмурился и буркнул:
— Неправильно это как-то. А если ты дома жениться соберёшься? Мы тоже, может, наследников хотим!
— Так и бога ради! — развёл руками я. — Могу жениться согласно нашему законодательству. Хотя… Чем тебе Тиэко не нравится?
— Кхм-кхм… Девчонка справная, — проговорил отец, глянув на Тиэко,наваорачивающую омлет. Только, как она за помидорами будет ухаживать на даче?
— Как обычные девушки. Куда она денется, если будет жить в СССР? Тадаси собирается нам её сплавить на время. Пока тут у него не уляжется всё.
— Как-то ты неуважительно про свою девушку… Кхм-кхм… Она ведь почти, что твоя жена…
— Да, нормально. Только я ему рассказал, что во Владике и вообще в Приморье, пограничная зона. Но он, думаю, через партийные каналы попробует получить разрешение. Предлагает в Москву переехать, если не получится Тиэко во Владивостоке обосноваться.
— В Москву? А там, что делать?
— Ну… Там можно в университет поступить. Московский государственный.
— В МГУ, что ли? — удивился отец. — Осилишь поступление? Там, наверное, сто человек на место.
— На золотую медаль в школе иду. Если не золотую, так серебряную. Хотя, нет. Точно — золотую. У меня только по НВП четвёрка получается, а НВП в зачёт не идёт. И комсорг я… Да даже не в этом дело. Экзамены я точно сдам на отлично.
— Ой, ты заяц-заяц…
Отец встал и потрепал меня по волосам.
— Уши бы тебе надрать, да перед невесткой будущей неудобно! Хотя, ты действительно сильно изменился. Повзрослел, что ли?
— Повзрослел-повзрослел, отец. Сильно притом.
— Ну да… Самолёты уже сажаешь… Сегодня проснулся и поверить не мог, что то, что случилось вчера, это не сон был.
— Так ты её и спал? — удивился я.
— Допросишься сейчас у меня… Отца бы постыдились.
— Сам видишь, какие тут перегородки.
— А раньше как было? Отец с матерью за занавеской, а мы на печке, на лавках, да на полу… Да-а-а… Вот жизнь была… А тут четыре комнаты на троих и в каждой своя душевая кабина. А там ещё и бассейн с горячей водой из природного источника. Тут, ты говоришь, везде такие?
— Везде, папа. Вся Япония на вулканах и гейзерах.
— Ладно! Завтракайте, да пошли кататься. Тут прямо рядом прокат лыж. Я уже присмотрел себе настоящие беговые. С ботинками, представляешь⁈
— А на горку не пойдём? — удивился я. — Тут двенадцать километров спусков.
— А побегать?
— Ну, ты же видел вдоль дороги лыжня пробита? Беги и беги. Главное, — возьми с собой йешек тысяч пять. Да! Ты же без костюма! Как ты побежишь?
— Ну, да… Мы же не взяли тот, что пришёл посылкой. Ты же сам сказал: «купим, чего тащить»?
— Конечно, купим. Давай, не будем горячиться, а пройдёмся, осмотримся, прикупим, что необходимо. В рекламном проспекте написано, что и магазины тут есть. И работают они с девяти часов утра. Можно уже идти потихоньку.
Мы доели папой приготовленный омлет, запили завтрак соком, оделись и вышли. Оказалось, что домик стоял на взгорке. Выше поднималась горнолыжная трасса и подъёмники, а внизу раскинулось замерзшее озеро.
— Как так? А куда девается горячая вода из нашего и других бассейнов? — подумал я.
— На обогрев домов идёт, — подсказал мне «мой внутренний голос». — И на душ с туалетом. А потом в канализацию и в очистные сооружения. Я читал о таком. Поэтому на озере можно на коньках покататься.
— Не-не-не… Хоть две недели без хоккея провести! Тошнит уже.
Мы прошлись до проката и там же нашли для себя не только лыжи, но и чистое нательное термобельё, спортивные непромокаемые костюмы с клапанами для терморегуляции, очки, шлемы, перчатки. Решили, всё-таки, начать с горнолыжки, а потому взяли всё, что нужно для этого времяпровождения. Дневной абонемент в виде билета на одного человека обошёлся в три с половиной тысячи йен. Папа, когда услышал цену — вздрогнул. Он уже научился переводить йены в рубли по куру. Абонементы были именные и красивые.
— Мужикам покажу, — сказал отец довольный.
Он у меня хоть и скромный, но пофорсить горазд, если было чем. Куртку новую и другие вещи, типа джинсов, он носил, горделиво вышагивая и выбрасывая колени, одетые в настоящие американские рабоче-крестьянские штаны, в разные стороны, а голову неся высоко.
Вот и сейчас, когда мы, вернувшись в домик, распаковали пакеты и переоделись, отец вышагивал перед зеркалом, как довольный, но несколько обескураженный, цапель.
— Непонятно для чего такие ботинки? Как в них ходить?
— В них не ходить, а кататься с гор надо. Привыкнешь.