— То, что он не жаловался, — характер у него такой. Закалённый во всех отношениях. Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей, вспомнил я стих Маяковского.
— У вас мы можем пока понаблюдаться, или нужна срочная госпитализация?
— Нужна госпитализация, операция, а потом, возможна реабилитация под наблюдением специалистов нашей исследовательской лаборатории.
— Васа-сан знает? — спросила Тиэко
— Да, мы сообщили ему результаты обследований.
— И как он отреагировал? — спросил я.
— Отрицательно. Сейчас ему накладывают лечебные средства. Он скоро выйдет.
Мы с Тиэко переглянулись.
— Он не согласиться променять отдых на постельный режим, — вздохнул я. — Я его знаю.
— Но сердце…
— Он скажет, что если оно выдержало такие нагрузки, то выдержит и ещё. И, думаю, пусть катается. Только не будем давать ему перенапрягаться. Да, думаю, он и сам теперь будет осторожнее. А после двух недель отдыха мы его госпитализируем, и это будет поводом продлить визу.
— Правильно! В Токио прекрасный госпиталь. Там дедушку после инфаркта лечили.
— Там опасно, — сказал Флибер, но его услышал, естественно, только я. — Там якудза. Через неделю — другую наступит самая пиковая фаза противостояния кланов. Наши рекомендации позволили Тадаси предъявить доказательства причастности клана Матаити к покушению на вас. Была большая межклановая сходка. Сейчас решается вопрос политически, но, как и сказал Тадаси, он соблюдает политес только формально, чтобы его не обвинили в экспансии. Идет подготовка к серьёзной бойне. Подтягиваются члены группировки, аккумулируется на складах оружие. Короче все силы и средства готовятся к войне.
— Так и Матаити тоже готовятся? — спросил я.
— Готовятся. Делают всё тоже самое.
— Так, может, их склады с оружием сдать полиции? — спросил я.
— Полиции — вряд ли Тадаси информацию сольёт, а вот сам может и воспользоваться.
— Позвоню сегодня. Хотя он и так меня уже, похоже, стал побаиваться. Что я так много знаю про его врагов. Да и пусть… Сейчас бы с отцом бы ничего не случилось.
— А ты предложи ему сегодня сделать массаж. Он же любит. Руки, ноги у него сегодня гудеть станут. Вот ты вечерком и предложи. А сам попробуй просканировать сердце. У меня получалось лечить людей. И это даже без Флибера. Многие люди могут наложением рук как-то воздействовать на, э-э-э, «пациентов». Ей Богу не вру. Получалось и боль снимать и суставы-связки лечить. Из человека столько энергии прёт разной. Флибер не даст соврать.
— Не дам, — подтвердил Флибет. — Скажу более того. Твоё сканирование позволит мне «разглядеть» его сердце и даже, возможно, направить твою энергию в правильное, так сказать, русло.
— В смысле? — удивился я. — Отца можно будет просто вылечить?
— Понимаешь, кхм, — Флибер, словно живой человек, откашлялся, — человеческий организм — самонастраивающаяся и самовосстанавливающаяся система. Просто она работает активно очень короткое время. После двадцати лет жизни,разрушительные процессы в организме постепенно усиливаются, и эта система не успевает восстановить разрушенное. В основном, восстановление происходит ночью, но из-за стрессов человек хуже спит и организм разрушается всё больше и больше. Сигналы, которые спинной мозг посылает внутренним органам, мышцам и нервам, слабеют. Вот мы их и усилим. Глядишь и получится.
— Раньше неплохо получалось, — добавил «предок». — Даже как-то пришлось скрываться от последователей, посчитавших меня «Гуру» и от «болящих», посчитавших меня «целителем». Хотя можно было и клинику открыть. Но слишком уж это муторно, пропускать через себя потоки разной степени ущербных людей.
— Ты был целителем? — удивился я.
— А что ты удивляешься? Ведь даже сейчас ты воздействуешь на окружающих, заставляя их организмы вырабатывать вещества, стимулирующие физическую активность, рост мышечной массы, и наработку мышечной памяти по определённым программам. Твои нейроны перепрограммируют людей. Это не удивляет тебя?
— Уже не удивляет, — вздохнул я. — А с массажем может запросто получиться. И, кстати, мы можем несколько дней посвятить пленеру, а потом переехать ближе к Токио.
— Какие лыжные базы имеют вид на гору Футзияма? — спросил я у Тиэко.
— Думаешь, перебраться туда? — спросила она, сильно озабоченная услышанным от медика.
— Ага. Думаю, мы тут немного порисуем, отец сильно впечатлился видом на озеро и переедем ближе к тому госпиталю, про который ты говорила.
— Есть две база. Одна всего за два часа от Токио, называется Йетти, а вторая расположена в деревне Нарусава. Это подальше. Не помню название. Мы чаще на первую ездили. Там можно на санках кататься. Мы любили… Но и спуски есть серьёзные. Я лыжах я с пяти лет, между прочим… А ты как-то не очень на лыжах.
— Я тоже рано на лыжи встал, но больше увлекался бегом, а не горным спуском. Хотя, у нас в лесу мы трассу пробивали с самой вершины сопки. Но её быстро санками разбивали.
— А твой папа-Васа похож на древнего самурая. Он и ведёт себя, как самурай.Или, как принц. Как член императорской фамилии. Он даже на него похож.
— На кого, — удивился я. — На Хирохито?
Тиэко кивнула.
— Не видел. Не знаю, — покрутил головой я.
— Похож-похож, — подтвердил «внутренний голос». — Что-то в Хирохито «Шелестовское», хе-хе, есть. Но он больше на Мишу Иваныча похож. Или Миша Иваныч на него. Хе-хе…
Тут из распахнувшихся дверей вышел хмурый отец. Он глянул на меня и сказал:
— Лучше не начинай. Дай мне самому всё обдумать.
— Я только скажу, что можно немного отдохнуть и порисовать. А там видно будет…
Отец пошевелил губами.
— Правильно. Отдохнём пока. А то мне, и правда, дышать как-то трудновато стало. Как там? Астматический синдром. Вон, пшикалку дали.
Отец показал ингалятор.
— Полезная вещь, — одобрил я.
— Дожился твой отец, — вздохнул он.
— Тиэко сказала, что рядом с Токио есть база, откуда видна гора Фудзи. Там, она говорит, отличные картины можно рисовать на закате. Все фотографируют… И горки там есть хорошие для спусков.
— Да-а-а… Спуски, наверно, пока придётся отложить.
— В Токио есть очень хороший госпиталь. Там нужно обследоваться. Что эти медики могут?
— Не скажи. Тут такая техника! И ультразвук, и эхо-локация, рентген… Такой аппаратуры в нашей городской больнице нет. Да и в краевой тоже я не видел. Кроме рентгена, да… А про Фудзияму, это ты здорово придумал, да. И к госпиталю близко. Вот, сакуру тут порисуем и поедем. Почки уже набухли. Видел у нас во дворе?
— У нас во дворе? — удивился я.
— Ну, конечно! Сливовые деревья! Вот-вот зацветут. Я читал в журнале «Вокруг света». У японцев сакура — это не только вишня.
— А почему ты подумал, что это слива? — удивлённо спросил я. — По каким признакам определил?
— Ну, так, высокая же! — тоже удивился моей недогадливостью отец.
— Хм! — хмыкнул я. — Тут такие вишни, что повыше наших слив будут.
— Да⁈ — задумался отец, почёсывая поросший трёхдневной щетиной подбородок. — А, ведь, наверное. Маруся рассказывала, что на Украине вишни высокие. А я не помню. Маленький был. Помню только, как в огороде мед рядками картошки спал, а меня потеряли. Потом нашли и отлупили, да… Помню, какая земля была тёплой. В Губерово на земле не поспишь. Мокрая и стылая. Даже летом. Болотина…
— Пошлите, поедим, — сказал я. — По каталогу тут рядом хорошее кафе есть. Там, кстати, можно и ужин домой заказывать.
— Да. Я бы перекусил, но надо преодеться и переобуться. Да и душ принять не мешало бы.
— Слушай, а давай, ты пойдёшь в дом, а мы быстренько закажем еду и тоже придём. Пока, то да сё, они и принесут. Что нам это кафе? Дома хорошо. Кондиционер. А в кафе пялиться все на нас будут.
— Верно, — кивнул папа. — А я немного прилягу пока. Что-то утомился я, честно говоря. Укатали Сивку крутые горки.
— Ну, ты это брось! Сивка Бурка вещая каурка! Мы скоренько!
Хотя, оставлять отца одного, почему-то не хотелось. Да, что там, «почему-то», понятно почему! Я думал успеть, но, сука, не успел…
Когда мы пришли в домик, отец лежал на диване еле дыша с бледным как мел и покрытым потом лицом. Отец был явно в состоянии потери сознания.
— Сколько прошло времени, как он свалился? — подумал я.
Мы сделали заказ моментально, выбрав три комплексных обеда, и сразу вернулись в дом. — Значит минут тридцать от силы, — решил я.
— Двадцать три минуты, — сказал Флибер. — Срочно наложи руки ему на грудь. Обе ладони. Можно через рубашку. О попытайся мысленно представить его сердце.
Я метнулся к дивану и положил ладони папе на грудь, словно собрался делать ему массаж сердца.
— Я позову медиков! — крикнула Тиэко и выскочила за дверь.
— Думай, — сказал Флибер.
— Я представил под руками сердце, как оно было нарисовано в медицинской энциклопедии.
Мне сейчас это было сделать элементарно. Я даже все сосуды «видел» и мог бы воспроизвести рисунок сердца с абсолютной точностью. Но я вдруг увидел, что сердце слегка сокращается, а по сосудам течёт кровь. Представил, что течёт, да… Или действительно видел?
— Не всё так страшно, — сказал Флибер. — Ты пришёл вовремя. Чуть позже бы и хана. Мышцы в очаге стали отмирать. Чаще всего тридцать процентов пациентов умирает при таком инфаркте в течение тридцати минут просто от остановки сердца. Мышцы отмирают и сердце останавливается.
— А сейчас? — спросил я, дрожа, как цуцык от окатившего меня самого холодного пота.
— Сейчас мы успели вовремя. Я переключил нейромедиаторы на себя. Вообще-то во время инфаркта все мышцы в зоне поражения отмирают за шесть часов. Это если ничего не предпринимать. Это во всех остальных случаях, помимо тех тридцати процентов, о которых сказал раньше. Сейчас видишь, что сердце стало биться активнее? Надо качнуть его. Сделай несколько резких нажимов. Вас учили на НВП.
— Да, я знаю, как!
Я сделал тридцать резких сильных движений, надавив на грудину, потом выдох рот в рот. Снова тридцать нажатий, выдох. Ещё тридцать нажатий, выдох. Отец открыл глаза.